Пленницы судьбы - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Евгений Викторович Анисимов (Ольга Палей: крестный путь Мамы Лели) #38

Ольга Палей: крестный путь Мамы Лели

В 1897 году в комнате банкетов при царской ложе Мариинского театра произошел скандал. После спектакля император Николай II и императрица Александра Федоровна собрались было сесть за стол, как вдруг в комнату вошла великая княгиня Мария Павловна в сопровождении невысокой, изящной женщины лет тридцати. При ее появлении царская чета тотчас встала и в гневе покинула театр...

«Моя жена и я считаем это совсем неприлично и надеемся, что такой случай не повторится», — так написал император своему дяде, великому князю Владимиру Александровичу, мужу Марии Павловны. В чем же дело? Почему Николай II и императрица жена так бурно реагировали на появление этой дамы и кто она такая? Ольга Валерьяновна Пистолькорс (урожденная Карнович) была женой гвардейского офицера, адъютанта Владимира Александровича, матерью троих детей. Конечно, в появлении ее, офицерской жены, у царского стола было явное нарушение этикета, но все-таки важнее другое: царь не мог сидеть за одним столом с любовницей великого князя Павла Александровича, еще одного своего дяди. К тому же Николай наверняка был немало смущен — он-то, будучи еще наследником престола, хорошо знал Ольгу Валерьяновну. «Милая Мама Леля! Очень прошу простить меня, но ввиду более раннего моего отъезда в Англию, я не буду иметь удовольствие завтракать у вас в городе, как было условлено раньше. Я тем более сожалею, что завтрак у вас мог бы служить продолжением того прекрасного вечера 8-го июня, который так весело прошел у вас в Красном», — так писал ей цесаревич Николай за пару лет до своего вступления на престол и происшествия в театре. Ведь он вместе с дядей Павлом наведывался в дом Пистолькорс. Это произошло в 1893 году, и как записал в дневнике великий князь Константин Константинович, он вместе с Николаем получил от Мамы Лели записку с приглашением. «Мы было смутились, Ники написал Павлу как быть. Павел просил приехать, говоря, что будет весело. И действительно, скучно не было, шампанское снова лилось рекой, и мой цесаревич опять кутнул». Так получилось, что Мама Леля имела близкие знакомства в царской семье, сумела сойтись с великой княгиней Марией Павловной, супругой великого князя Владимира Александровича, командира гвардии и, соответственно, начальника мужа Ольги. При этом отношения Ольги Валерьяновны с Владимиром были весьма игривые. Она писала ему: «Мой дорогой Главнокомандующий! Вы были так добры ко мне заехать, и я, избалованная Вами, смутно надеялась, что Вы повторите Вашу попытку. Но, увы! Оттого в жизни и бывают разочарования, что мы надеемся на слишком многое!!! Итак, неужели я Вас до моего отъезда не увижу? Сегодня я исповедуюсь, завтра приобщаюсь и потому — простите меня, грешную, во-первых, во всем (подчеркнуто Ольгой Валерьяновной. — Е. А.), а во-вторых, за то, что попрошу Вас приехать ко мне в четверг...» Словом, у Мамы Лели было весело, но она имела явно не очень хорошую репутацию почти куртизанки. По крайней мере, видеться с ней, уже став государем, Николай никак не мог!

Для царского гнева была еще одна причина. Оказалось, что дядя Павел не просто волочился за очаровательной Мамой Лелей, а всерьез влюбился в нее, мужнину жену. Более того, как раз за год до скандала в Мариинском театре Ольга родила от Павла сына Владимира. Она появлялась с великим князем на балах, украшенная, как говорили в обществе, драгоценностями покойной императрицы Марии Александровны — матери Павла Александровича. Это был настоящий скандал, не один год сотрясавший царскую семью.

Как известно, во второй половине XIX века Романовы необыкновенно расплодились. У Николая II было двадцать девять родственников — великих князей, и управлять ими, особенно маловыразительному Николаю, было трудно. Увлечения Романовых балеринами и даже купчихами стали в обществе притчей во языцех. Из уст в уста передавались слова императора Александра III, у которого однажды великий князь Николай Николаевич просил разрешения на брак с купчихой: «Со многими дворами я состою в родстве, но с Гостиным двором еще не состоял». Это неслучайно — больше всего цари опасались морганатических браков, которые расшатывали династию, и категорически их запрещали под угрозой лишения чинов, наград, содержания. Еще свежа была в памяти попортившая немало крови Романовых история тайного брака императора Александра II и княжны Долгорукой (Юрьевской).

А тут такая история с дядей Павлом! Они всегда были дружны: Николай ценил теплую компанию дяди, который был старше его всего на восемь лет, — оригинала, кутилы, сноба. Говорят, он первым в России стал использовать «вечное перо» — авторучку, чем поражал многих, еще помнивших гусиные перья. Страсть дяди к Маме Леле царь тоже понимал. Великий князь Павел Александрович овдовел в тридцать один год: его жена, греческая принцесса Александра, родила ему в 1890 году дочь Марию (позже, в эмиграции, — знаменитую Мадам Китмир), а в 1891 году — сына Дмитрия (это он в 1916 году участвовал в убийстве Григория Распутина) и в двадцать лет умерла. Встреча с Ольгой Валерьяновной, такой уютной, прелестной, веселой, музыкальной, преобразила вдовца Павла — ведь он после смерти жены дал зарок более не смотреть на женщин. Словом, около 1893 года Павел Александрович без памяти влюбился в Ольгу, часто бывал у нее в доме, ездил к Пистолькорсам и на дачу в Красное Село. В конце концов эти чувства (а тем более рождение в декабре 1896 года сына Владимира от Павла) скрывать стало невозможно, и Павел Александрович добился у мужа Ольги разрешения на развод. При этом, как говорили злые языки, покинутый супруг Ольги не остался в накладе. В 1902 году любовники уехали за границу. Там, в Италии, они и обвенчались. Узнав об этом, Николай II был крайне огорчен. Он писал матери, императрице Марии Федоровне: «Я имел с ним крупный разговор, кончившийся тем, что его предупредил о всех последствиях, которые его ожидают, если он женится. К всеобщему огорчению, ничего не помогло... Как это все больно и тяжело и как совестно перед всем светом за наше семейство!» Последовали обещанные для нарушителей закона и установленные еще Александром III репрессии: лишение Павла должностей, чинов, офицерских званий, заказан был ему и путь в Россию. Отобрали у него и детей Марию и Дмитрия — главным опекуном их стал сам император, детей отдали на воспитание в семью его брата, великого князя Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны — сестры императрицы. При этом дети любили отца — по характеру он был человеком добрым и веселым. Его дочь Мария Павловна вспоминала, что ему было присуще необычайное обаяние. «Каждое слово, движение, жест несли отпечаток индивидуальности. Он вызывал расположение всех, с кем доводилось общаться, и так было всегда; с возрастом он не утратил своей элегантности, жизнерадостности и мягкосердечия». Но известие о том, что он женится, потрясло детей, так любивших отца. Из-за границы Павел Александрович писал детям, что «очень страдал от одиночества и как велика его любовь к этой женщине, которая сделала его счастливой. Он уверял, что любит нас и надеется, что мы будем вместе. Он просил не питать злобы против его жены», что дочери сделать было весьма непросто.

А молодожены тем временем уютно устроились под Парижем, за Булонским лесом, в роскошном, обставленном шедеврами особняке — отправляясь за границу, Павел Александрович предусмотрительно вывез три миллиона рублей, которых хватало на безбедную жизнь. Как писал узнавший об этом Николай II, «из этого вполне видно, что дядя Павел заранее решил провести свое желание в исполнение и все приготовил, чтобы остаться надолго за границей». В парижском доме Ольга родила двух дочерей: Ирину и Наталью. Но запрет на въезд в Россию все-таки терзал Павла, и когда в начале 1905 года эсеры-террористы убили великого князя Сергея Александровича, Павел получил разрешение приехать на похороны брата. В тот раз он вполне дружелюбно встретился с племянником-императором, по-видимому, рассчитывая на полное прощение. Но царь, который хотя и сказал, что больше на дядю не сердится, находился под сильным влиянием своей жены. Он разрешил дядюшке приезжать в Россию для свидания с детьми, но Ольге въезд в страну был запрещен. Неуступчивость императора Николая понятна: дядя Павел требовал от него неисполнимого: официально узаконить его брак с Ольгой, даровать ей титул великой княгини, позволить ей участвовать в царских выходах на правах члена царской семьи. Мама Леля среди Романовых на царских выходах в Зимнем дворце?! — нет, это уж слишком, пусть сидит во Франции! Павел был оскорблен отказом племянника и вернулся во Францию. Только в 1914 году супругам удалось получить позволение государя вместе вернуться в Россию. Они построили обширный дворец в Царском Селе, перевезли туда детей, вещи, коллекции. К началу войны дворец их, который теперь находился в двух шагах от Александровского дворца — резиденции царя-племянника, был почти готов. Супруги весело зажили в нем, устраивая праздники и светские приемы — общество от Ольги Валерьяновны, ставшей за границей графиней Гогенфельзен, не отвернулось, а уж Павла Александровича и так любили все.

Но одно только огорчало Ольгу Валерьяновну — ее по-прежнему не принимали при дворе. Императрица Александра Федоровна, как и много лет назад, считала Ольгу женщиной сомнительной репутации, которая «окрутила бедного дядю Павла». Между тем Ольга, прожившая столько лет в изгнании, так рвалась ко двору, она жаждала признания в царской семье и поэтому искала дорогу или хотя бы лазейку во дворец. И вскоре такую лазейку она нашла. Ее сестра Любовь была близка к кругу поднявшегося на вершину своего влияния Григория Распутина, и через нее удалось устроить встречу Ольги с временщиком. Просительница потом записала в январе 1914 года в дневник: «Впечатление странное, но чарующее. Он меня целовал, прижимал к сердцу, “тяжко полюбил” и обещал, что все сделает “у мамы”, хотя она строптивая». Узнав об этом сомнительном свидании, Павел Александрович был вне себя от гнева — иметь дело с Распутиным для порядочных людей было неприлично!

Но Ольга не успокоилась. Она вновь встретилась со старцем, но уже в его спальне: «Григорий Ефимович заперся со мною в спальне. Говорил, что любит меня так, что ни о чем другом думать не может, целовал меня, обнимал и... взял у меня по секрету 200 рублей. Господи! Что за люди...» Но, видно, тогда деньги были единственным уловом «старца», охочего до прелестей светских дам: «Он с грустным и ласковым видом сообщил, — записала Ольга, — что ничего не добился! В глазах императрицы я все та же интриганка, желающая играть роль и одурачивающая даже его, Григория Ефимовича». Однако через несколько месяцев Ольга своего все-таки добилась (как — история умалчивает): в 1915 году ей был дарован титул княгини Палей, и ее приняла вначале вдовствующая императрица Мария Федоровна, а потом, сопя и хмурясь, и сама императрица Александра Федоровна.

Но пятидесятилетняя княгиня Палей так и не успела насладиться признанием, достигнутым с таким трудом. Началась революция, супруги никуда не уехали. Они сидели в Царском Селе — видно, жаль было покидать свое новое уютное гнездышко. В их дворце были собраны замечательные коллекции. Как вспоминала дочь Павла Александровича Мария, «привезенные из Парижа коллекции находились на своих местах, в застекленных шкафчиках стоял дорогой фарфор, китайские безделушки из камня, старинное серебро, сверкающий хрусталь. На стенах висели картины и портреты, комнаты были обставлены великолепной старинной мебелью. Отец с женой с любовью собирали эти коллекции, и каждый предмет навевал им приятные воспоминания». Оставлять все это не было никаких сил. Кроме того, поначалу революция не казалась великому князю Павлу Александровичу особенно страшной — ведь он был западником, человеком по тем временам передовых взглядов и не раз уговаривал племянника ввести конституцию. Поэтому начавшиеся после отречения Николая II перемены не пугали Павла. Наконец, как многие русские люди, они думали, что — ничего, все скоро утрясется, и мы еще потанцуем на балах!.. Не утряслось. В августе 1918 года в их дворец явились комиссары, конфисковали все продукты и спиртное, а затем арестовали великого князя, к тому времени тяжело больного, а также и их сына Владимира, посадили обоих в знаменитую тюрьму ЧК на Гороховой улице. Ордер на арест был подписан председателем петроградского ЧК М. Урицким.

И тут Ольга Палей, выгнанная на улицу (порой ей негде было ночевать), утратившая также все свои богатства (она передала семейный архив и ценности в австрийское посольство, но и в Австро-Венгрии в 1918 году началась революция, так что все состояние семьи пропало), проявила необыкновенное мужество. В ней, как в нескольких поколениях русских женщин, некогда шедших в Сибирь по Владимирке за своими опозоренными и униженными мужьями и сыновьями, пробудились самые прекрасные христианские черты: милосердие, сострадание, терпение. Она, раньше капризная и избалованная, переменилась. Как и сотни других жен и матерей, Ольга часами простаивала с передачами в очередях у тюрьмы. Она отважно и даже бешено защищала своих близких, в ней и раньше, — как писала в мемуарах Мария Павловна, — «под внешней светской беспечностью всегда бродило нечто необузданное, стихийное». Палей дважды удалось прорваться к самому Моисею Урицкому — главному палачу Петрограда. Он не предъявлял великому князю никаких обвинений, кроме того, что все Романовы, как «враги народа», понесут расплату за все триста лет его угнетения. Впрочем, Урицкий обещал, что дальше Сибири Павла Александровича не пошлют. Видно, что даже ему прямо отказать напористой Ольге Валерьяновне было трудно. А может быть, большевики еще не знали, что делать с членами свергнутой династии — «красный террор» только-только начинался, сам Урицкий был убит в сентябре. Первым в неизвестном направлении увезли с Гороховой ее сына Владимира. Чуть позже он погиб на дне заброшенной шахты в Алапаевске, куда его вместе с великой княгиней Елизаветой Федоровной и другими членами семьи Романовых толкнули палачи. Следствие показало, что, сбрасывая свои жертвы живыми, палачи бросали вниз бревна, камни и гранаты. И, несмотря на это, некоторые из Романовых прожили в шахте еще несколько дней. Но о страшной смерти любимого сына — доброго, умного, талантливого, Палей узнала только за границей. По отзывам многих людей, Владимир Палей был человеком исключительных способностей — поэт и художник (его сводная сестра Мария Павловна вообще считала, что это был гений, не успевший расцвести).

Но еще до известия о гибели сына Ольга 30 января 1919 года из городской газеты узнала, что Павла Александровича расстреляли вместе с другими тремя великим князьями. Вначале его, тяжело больного человека, перевели в тюремную больницу. Там Палей видела мужа в последний раз. А затем Павла перевезли в Петропавловскую крепость и расстреляли у ямы. Затем яму завалили дровами и так сожгли трупы казненных. Палей заказала панихиду по мужу (о чем было даже помещено объявление в газете) и потом бежала в Финляндию, куда она накануне отправила дочерей. Сила ее горя была так велика, что организм не выдержал — у нее обнаружился рак, и только срочная операция спасла ее жизнь, точнее, продлила ее существование на земле. «Она вышла на свет, — писала Мария Павловна, увидевшая Ольгу в Париже в 1920 году. — Смертельно бледное, прозрачное лицо, невероятно постаревшее, в морщинах. Она как-то стала меньше ростом, вся ссохлась... Горе совершенно изменило ее, сломленный, несчастный человек, она едва могла связать пару слов, додумать мысль до конца. Не осталось и следа былой выдержанности, самообладания; несчастья поселили в ней ужас, сокрушили ее; она безропотно, всем существом отдалась им». Годами, днем и ночью, до самой своей смерти в 1929 году, она терзалась мыслью, что в самом начале революции могла (с ее-то энергией, связями и расчетом!) вывезти мужа и сына из России — ведь парижское гнездо ждало их. Но почему-то этого она не сделала...