Поэты-радищевцы

Рука Урании пространство измеряет,

О время! дух тебя единый постигает,

Невидимый поток веков, и лет, и дней,

Доколе я тобой во гроб не увлекуся,

Узреть тебя остановлюся,

К могиле преклонясь, согбен рукой твоей.

Но кто ж откроет мне часов твоих начало,

То узрит, существо когда ты восприяло,

Коснулся вечности начальный корень твой;

10 Во мраке был он скрыт, в ничтожестве таился,

В глубокой пропасти хранился,

Бездействен был и слаб, еще вкушал покой.

Предвечной тьмы врата внезапу отворились,

Светилы огненны мгновенно воспалились;

Родилось ты! Закон тебе всевышний дал,

Он рек движению: мерь времени теченье,

Природы время измеренье,

Себе же мерою он вечность восприял.

Пучина лет, веков, о боже! протекая

20 Поверх миров, светил, тебя не достигая,

Не узрит, где престол стоит пресветлый твой;

Мильоны многих дней друг друга заступали,

Века друг друга пожирали,

Но всё ничтожество, о вечный! пред тобой.

На прахе, что пред мной громадой возвышался,

Напрасно б времени избегнуть я старался;,

Его полет меня, как буйный ветр, умчит.

Я точку малую в пространстве занимаю,

Робея в страхе, созерцаю,

30 Когда со мной она, скрываясь, улетит.

Повсюду, вижу я, всё меркнет, исчезает,

Мой страхом полный взор лишь тучи обнимает:

Тут серый камень мхом белеющим покрыт,

Там стены твердые во прах преобращались,

Там пышны грады возгорались, —

Следами времени усеян мир стоит.

Стихии, небеса и всё ему подвластно,

Оно средь тишины мир гложет повсечасно,

Основу тверди сей низвергнуть тщится в прах;

40 Но пылка мысль моя на крылиях стремится

Поверх ужасных мест носиться,

Обломки мира где вселяют в душу страх.

О веки бывшие, и вы, что впредь родитесь,

Призвать дерзаю вас! Не медлите, явитесь,

Хочу в едино вас в сей день совокупить.

Все точки времени бессчетны пробегаю,

Бестрепетно на них взираю,

Связую, что прошло, и то, что должно быть.

Светильник ясный дня, во огненном пареньи

50 Весь пламень истощив, прервет свое теченье,

Миры от древности пружины все претрут;

Как гром скалу от гор ударом отрывает,

В глубоку бездну низвергает,

От тверди звезды так отторгайся падут.

Тут царство вечности начало восприимет;

И в океане сем, где мир и твердь погибнет,

Как тихая струя исчезнет время там.

Душа бессмертная, столетий свобожденна,

Не будет тленом пораженна,

60 Могилу всех миров попрет к своим стопам.

Ты море во брегах, бог сильный, заключаешь

И времени конец, всевышний, назначаешь;

Но где ж мгновение ужасной нощи сей?

Рождение ее един лишь вечный знает,

Но мир ее не постигает,

И узрит он ее в погибели своей.

Как медь дрожащая звенит и возвещает,

Что косу смерть свою возносит, изостряет,

Страшитесь, смертные, вы, сей услыша глас!

70 Душа моя тогда все чувства возбудила,

Прилежно ухо приклонила,

Ей смерти внемлется ужасный, грозный час.

Какое чувствие в вас, смертные, мятется?

Вам миг единый жить и мыслить остается,

И, убегая, он вам в тягость злую стал!

О слабый человек! едва себя узнаешь,

Ты жизнь свою не сохраняешь,

Уже ты смерть зовешь и гроб свой ископал.

Один, проживши век, скончался при рожденьи,

80 Другой стяжает злом, неправдою именье.

В забавах тягостных иной всю жизнь ведет;

Богатый золотом всё время убивает,

И в заблуждении мечтает,

Что и без жизни он средь радостей живет.

Оставьте, смертные, толь странно заблужденье,

Душа нас всех живит, она есть разуменье,

Она должна для вас и время измерять:

Займитесь мудростью, наукою святою,

Как жить самим с собою,

90 И смело будете вы дни свои считать,

Ах, если б я когда богатствами прельстился

И, в подлость уклонясь, свободы тем лишился,

Подвластен чувствам став, рассудок мог забыть, —

Я рек бы времени: скорее устремляйся,

Со мной ко гробу приближайся,

Мне лучше умереть, чем подло, гнусно жить.

Но добродетели когда черты священны

Прейдут из уст моих в сердца других смягченны,

Коль другу я могу отраду в грусти дать,

100 Коль есть несчастные, в забвеньи что страдают,

Под игом злобы погибают,

Коль слезны токи их могу я отирать, —

О время! ты тогда останови теченье,

Да матери моей то будет в утешенье,

Что нежный сын ее толь добродетель чтит;

И слава с мудростью меня да осеняют,

Главу мою да увенчают,

Я буду их щитом и в дряхлости покрыт!

О дщерь властителя вселенной,

Богиня кроткая любви!

Оставь чертог свой возвышенный,

Мое мучение прерви.

Ужель ты Сафу забываешь,

Ее не слышишь лиры строй?

Иль бедную пренебрегаешь,

Иль я оставлена тобой?

Я вспоминаю с восхищеньем

Тот день, счастливый для меня,

Когда, смягчаяся мученьем,

Что воссылала пред тебя,

Места ты горни оставляла

И, взор ко мне простерши свой,

Небес пространство протекала.

Явилась в блеске предо мной.

Полетом воздух рассекая,

Две горлицы тебя влекли;

Вослед богини поспешая,

Утехи, радости текли.

«Постой, о Сафо! — ты сказала. —

Вещай, что сделалось с тобой?

Меня на что ты призывала

И кто нарушил твой покой?

Или любовник изменяет

Твоим божественным красам,

Или жестокой не внимает

Прелестным Сафиным словам?

Скажи лишь слово — пред тобою

Падет, любовью поражен,

И счастливой почтет судьбою

Быть вечно Сафою пленен».

Тогда спокойна, горделива,

Любви не зная, я жила;

Прошла моя судьба счастлива,

И жизнь блаженна протекла.

Вкусив минутно наслажденье,

Фаон меня дерзнул презреть.

Богиня! дай мне в отомщенье

Его обнять — и умереть.

Кого там с песнию унылой

Земле навеки предают?

Над чьею мрачною могилой

Венки стенящи музы вьют?

Что вижу! Пнин, мой друг любезный!

Во цвете лет ты смерть вкусил.

Пролейся ток горчайший, слезный:

Во гробе тот, кто сердцу мил.

Вчера еще ты, Пнин, с друзьями

Спокойно, кротко рассуждал,

Вчера своими ты словами

Их грусть жестоку услаждал.

Ударил час, и смерть, косою

Взмахнув, пресекла жизни нить:

Ты пал, и хладною рукою

Еще претил нам слезы лить.

Стремися в вечность довременну,

Там радость чистую вкушай

И горесть, с миром сотворенну,

В селеньях горних забывай.

Ты с жизнию вкусил печали,

Но твердо их умел сносить;

Тебя любили, почитали,

Несчастных ты умел любить.

Невинность смело защищая,

Ты предрассудки попирал;

Но сам, под игом их страдая,

Неробкой голос возвышал

К отраде тех существ невинных,

Не знающих родства, друзей,

Отцами, ближними гонимых

В несчастной участи своей.

На что ж труды твои служили?

Ты сам стал жертвой смерти злой.

Нет, нет, они соорудили

Тебе тот памятник святой,

Который время не свергает,

Что крепче мрамора стоит;

Пнина всяк добрым называет

И всякий — прах его почтит.

Покойся в мире, прах любезный,

Покойся, добрый человек.

Друзья! поток пролейте слезный,

Что столь его был краток век.

И я окончу песнь унылу,

Не возмущу я твой покой,

Слезами окропя могилу,

Повергну лиру пред тобой.