Поэты-радищевцы

Василий Васильевич Дмитриев (год рождения неизвестен) родился в Костроме. Учился он в гимназии при Академии наук в Петербурге. Вместе с Борном и Попугаевым был одним из первых основателей Вольного общества. Однако в апреле 1802 года Дмитриев на пять лет уезжает в Сибирь и служит там под началом тобольского губернатора А. М. Корнилова. В связи со служебными поручениями он много ездит по Западной и Южной Сибири, восхищаясь красотой природы и богатствами этого края. «Звериная ловля, ореховый промысел, самый лес в дереве со всеми от него произведениями... — писал он, — мог<ли> бы великие и неистощаемые приносить выгоды...»[33]

Находясь в Сибири, Дмитриев ведет оживленную переписку с членами Вольного общества, которые еще в Петербурге выдали ему специальный «рескрипт», дававший право вербовать новых «корреспондентов». В письме от 28 июля 1804 года, адресованном своим коллегам по Обществу, он делится своими творческими планами, сообщает о своем намерении перевести на русский язык «Опыт о человеке» Гельвеция, «Историю древних художеств» Винкельмана, советует им подумать о переводе «Истории обеих Индий» Рейналя. Кроме того, он обещает прислать собственное оригинальное произведение под названием «Красоты диких мест отечества моего».

В 1806 году Дмитриев просит членов Вольного общества оказать ему содействие в Петербурге в организации периодического издания под названием «Ореады». Однако трудности, связанные с доставкой в столицу литературного материала, помешали ему выполнить это намерение.

В Петербург Дмитриев вернулся в 1807 году и поступил на службу в Министерство народного просвещения.

В 1809 году была издана первая и единственная книжка «Ореад». В нее вошли «собственные произведения издателя» и переводы из «иностранной словесности». Здесь же были помещены стихи Дмитриева, посвященные природе Сибири. Завершался первый раздел путевыми записками издателя под названием «И мое путешествие в дикие страны отечества» (последние записи связаны с пребыванием автора на Урале). Много места в «путешествии» отведено жизни и нравам простого народа, о котором Дмитриев пишет с неизменным восхищением.

Второй раздел «Ореад» представлен произведениями научного, просветительного характера. Основное место среди них занял перевод аллегорической поэмы Гельвеция «Благополучие». В предисловии к ней Дмитриев обещал в ближайших номерах «Ореад» поместить «анализ» сочинений Гельвеция и дать «полные переводы трактатов его о разуме и человеке».[34]

После возвращения из Сибири Дмитриев продолжает участвовать в работе Вольного общества и даже избирается им в члены Комитета цензуры. Он пишет теоретические статьи просветительского характера, одна из которых — «О воспитании женского пола» — была прочитана на заседании Общества 22 октября 1810 года. Главная мысль статьи — необходимость воспитания девушек в «патриотическом», гражданском духе, что поможет им сделаться необходимыми «сотрудницами» будущих спутников жизни.

В том же году Дмитриев переделал свой перевод трактата Рейкаля «О законодателях, предписывающих законы народам своим именем богов», осуществленный еще до отъезда в Тобольск и носивший в первой редакции название «О законодателях, именующих себя пророками». В трактате отрицается идея божественного происхождения гражданских законов, а правители, защищающие ее. Названы «злодеями», предпочитающими «собственные свои прихоти» «выгодам отечества».[35]

Дальнейшая судьба Дмитриева неизвестна.

167. ГАРМОНИЯ МИРА

«Гармония мира» и следующие за оною сочинения писаны издателем «Ореад» при созерцании величественных красот природы в диких странах отечества, в отдаленнейшей от сердца оного Сибири. Сидя в кабинетах, мы будем иметь всегда слабое или только фантастическое понятие о гармонии миров, о поразительной и разнообразной красоте существ, составляющих оные, о взаимной связи их и необходимости. Надобно быть почаще вместе с милою природою. Как она везде прекрасна! — Везде, в самых даже ужасах. Приведу в пример северный край отечества, особливо Сибири. Он казался и ныне покажется, относительно к политическому бытию обитающих там в первобытном состоянии народов, относительно к цвету и живительной силе растений, общим гробом жизни. Но взор благовещающего к превечному странника и там поражен будет велелепием чудес его. Какая кисть изобразит нам то бледное мерцание, тот особенный свет северного сияния, который в неподражаемой белизны легкости живописует небо или тот нескончаемый день, которому дан удел в известную четверть года за полярным кругом; или ту, не расцвечаемую лучами солнечными, но прекрасную ночь, которая владычествует в свою очередь под созвездием полюса на пушистоснежных коврах, седовласою зимою по хребтам гор и холмам льдистым, в пустынях сих разостланных и отливающих от себя ко свету лунному игру рубина и яхонта; или те величественные круги побочных солнц, побочных лун, которые радужным циркулем мироздания как бы десницею самого Эговы на своде небесном минутно начертываются, минутно исчезают. — Смертный! тебе открывается, может быть, в сем законе естественном эмблема всемогущества творческого и тайна глагола сего: по мире сущем созижду мир новый, чертеж его в руке моей, — или и в тесноту славословящих меня миров вмещу тысящи; реку, и будут.

<1809>

168. СИМФОНИЯ НАТУРЫ В ЧАС УТРА

Незабвенные дни жизни моей, дни свободы и сердечных удовольствий! Когда в прохладах прелестного майя, в ароматах цветами венчанного июня пробегал я долины Алтая, когда слушал симфонию пробуждающегося творения. — Что Мозарт, что Гейден! — одно подражание. О природа! Благодарю тебя за сии минуты, благодарю за сердце, умевшее чувствовать красоты твои! Друзья истины, любви и природы, милые соотечественники! Хотите видеть что-нибудь истинно лестное, истинно полезное для души и чувств ваших; хотите быть, хотя несколько минут в жизни, счастливы? — Путешествуйте, особливо по своему отечеству. Всё, всё в нем вы найдете: и долины пиренейские, и каскады тивольские, и красоты Швейцарии, и утро альпийское.

<1809>

169. СИБИРСКИЙ ЗИМНИЙ КЕДР

Славьтеся места, любимые солнцем, своими кипарисами, гордитесь высоты Левантские своими кедрами. Не видя вас в моем отечестве, на матерой земле, России принадлежащей, не смею и величать вас. Но зато в глазах моих тенистый кедр богатой Сибири. Он не уступит вам во красотах своих и мне вас заменит. Какое величество в осанке сего дерева, какая священная тень в густоте обширных лесов, которые на целые тысячи верст, одевая холмистые берега величавой Оби, от самых вершин ее, составляющихся на соборе редких красот природы,— в амфитеатре, голубеющимнся Катунскими горами обнесенном, из слития сердито мчащей воды свои Бии с тихими водами Катуни, — любуются собою в струях важнотекущей, великой сибирской реки сей. Войдите в сие святилище. Вас встретят дремоты лесной жители. Зашумят ветви кедра от скока резвого и прекрасного соболя, прыгливой белки и горностая, испуганных стрелою, пущенною из туда остяка-зверолова или живущих на покоренных местах его пришельцев. Богатство кедровых лесов сибирских многозначительно для самых выгод государства. Ибо частное богатство народа есть основание собственного его богатства в целом. Оно значительно для внутренней нашей торговли, важной отрасли российской экономии. Звериная ловля, ореховый промысел, самый лес в дереве со всеми от него произведениями, оставляя уже то, что колоритом вечно зеленеющегося цвета своего делает разительную оттенку в великолепных картинах дикой природы, он мог бы великие и неистощаемые приносить выгоды, если бы для сбережения оного на времена будущие приняты были меры по отвращению тех случаев, когда отечественное сокровище сие, не имея известных разделов и оставаясь по малолюдству без присмотра, пожираемо бывает на величайшем пространстве всеразрушительным пламенем, рождаемым бунтующими стихиями или случайностию.

Всего же более поразит странствующего по Сибири путника красота величественного кедра, когда он встретит его на пути своем в храмовидных куртинах среди цветущего луга, в тени которых или вокруг их богатые сибирские старожилы и пришельцы, от избытков еще не истощенной природы, сердцем и душою благодарные богу и властям, ими управляющим, за свое довольствие, храня нравы простоты, ума и гостеприимства предков своих, в кругах семейственных, преисполненные чувств восхищения, играют и веселятся. Разительная картина народныя радости! Или когда случится ему проехать при бледном свете луны ту священную обитель смерти, где мрачная тень сего величественного дерева разлагается по могилам музульманов. Какими чувствами преисполнится тогда душа странствующего! Кладбища сибирских татар и других иноверцев почти все прикрыты сению тихих рощ; и какое зрелище, когда меж ими ветвистый кедр, раскинув иглистые грозды свои над гробами усопших, сквозь которые чуть-чуть могут промелькать сребряные лучи светлого месяца, покоит тленные остатки человека, ликовавшего некогда в мире и любовавшегося его красотою.

<1809>