Похороненный дневник

15 августа 1928 г.

Как он и уверял, все вышло легко и просто. В три часа я появилась в хлеву у мистера Хойта, где уже стояла повозка с десятком коричневых бутылей вроде той, что он заставил меня понюхать.

— Ну вот, теперь вези это в Бартчвилль, в маленькое кафе под названием «Пароход», на Лейк-роуд. Когда доберешься, спроси там Большого Билла. Это тебе по силам? — спросил он.

Я сказала, что по силам.

— Если кто-то остановит, ты должна сказать, что перевозишь молочную сыворотку. Хорошо? А если кому-то захочется проверить, пусть понюхает вон ту, последнюю бутыль справа.

Он показал на бутылку, которая была совсем как остальные. Должно быть, у меня на лице показалось сомнение, потому что потом он сказал:

— Ни о чем не беспокойся. Никто не станет останавливать и отрывать от важных дел прелестную юную штучку вроде тебя. Ты только сделай вид, что отец крепко всыпет, если опоздаешь, и тебя сразу отпустят.

— «Пароход». Большой Билл. Запросто, — сказала я и отправилась туда с кобылой Джози, старой развалиной мистера Хойта.

Повозка всю дорогу скрипела и трещала, а бутылки звякали и брякали на все лады, помогая забыть, как обозвал меня мистер Хойт. Он назвал меня «штучкой». По пути я разминулась с четырьмя другими телегами, но никто даже косого взгляда не бросил.

«Пароход» был такой же забегаловкой на шесть столиков, как и все прочие закусочные на обочине Лейк-роуд. Отличить его можно только по нарисованной вывеске, что качалась на двух крюках над дверью, но я все-таки нашла, что искала. Когда я вошла, внутри не было никого, кроме старушки за буфетной стойкой. Я извинилась и спросила:

— Нет ли здесь Большого Билла?

— У тебя доставка? Он позади.

Голос у старушки был что твой ржавый гвоздь, и я задумалась, известно ли ей, что именно я доставляю. Мистер Хойт называл свою жижу «веселящей водой», но старушка выглядела так, будто уж много лет не смеялась.

Я направила тележку на задний дворик закусочной, где нашла громадного мужика с черными волосами, который сидел на табурете у жироотстойника. Пахло там похуже, чем бочка с кишками на скотобойне, и я чуть не выблевала свой обед прямо на его грязный передник.

— Вы Большой Билл? — спросила я.

А он только обернул ко мне сальное, щетинистое лицо и ничего не ответил.

— У меня доставка для вас от… ну, мистера Хойта.

Тогда Большой Билл улыбнулся, показав крупные желтые зубы с зажатой в них сигарой, и спросил:

— Имя у тебя есть, куколка?

«Куколка». Как вам это понравится? Я не знала, стоит ли говорить свое имя. Если б соображала быстрее, назвалась бы чужим, но увы.

— Алтея, — говорю. Идиотка, каких поискать.

— Приятно познакомиться, Алтея, — и он пожал мне руку, будто я была вполне взрослой и вовсе не куколкой. — Давай посмотрим, что тут у тебя.

Выгрузив бутыли и перенеся их в кладовку, Большой Билл сделал вдруг нечто совершенно удивительное. Он отсчитал мне десять бумажек по доллару, будто это невесть что, и не деньги вовсе.

— Скажешь Хойту, я передавал привет.

— Да, сэр! — И тогда я поспешила убраться восвояси, пока Большой Билл не успел передумать. Так обрадовалась этим денежкам, что чуть не вздумала миновать ферму Хойта и катить с ними дальше, аккурат до следующего города. Всю дорогу домой проигрывала в уме эту фантазию. Сниму комнату в пансионе. Скажу, что мне пятнадцать и что я ищу работу. Может, устроюсь швеей или в столовую куда. Если кто-то спросит про родных, назовусь сиротой.

План был хорош, но у меня не вышло удержать мою лошаденку на дороге в Кросуэлл. Вместо этого старушка Джози свернула домой и бодро потрусила на Хойтову ферму, где я отдала ему десять долларов. И чуть не выпрыгнула из туфель, когда Хойт протянул мне одну бумажку. Настоящий, целый доллар — только мой и ничей больше!

— Вот видишь, все не так уж плохо, правда?

А я только смотрела во все глаза на ту зеленую бумажку.

— Как ты разумеешь, мне бы хотелось, чтобы эта небольшая сделка осталась строго между нами. Что скажешь, Алтея? Сумеем мы сохранить нашу маленькую тайну?

Ничего я не ответила. Была слишком увлечена подсчетами. Доллара, зажатого в руке, мне хватило бы на покупку нового платья.

— Этот доллар оставь себе. Ты его заработала. А вот и десятицентовик за труды по дому, ты же помогаешь Элис. Иди, отдай его своему отцу, ладно?

Так я и поступила.