Похороненный дневник

Глава 34

Дядя Лео держал Джаспера, чтобы тот не дергался, пока доктор запускал иглу ему в руку. И вторую вслед за ней. Эти булавочные уколы не шли ни в какое сравнение с безумной резью в ногах. Доктор Уайтберд подвесил над головой мальчика склянку с лекарством, соединенную с торчащей в руке колючкой. Медсестра принесла ему набитую соломой подушку и накрыла цветастым одеялом.

— Не балуй с этой трубкой, парень, — предупредил дядя Лео.

— Да, сэр, — прошептал Джаспер, стараясь не глядеть на пропитанный кровью бинт, что удерживал иглу на месте.

— Завтра мы приедем тебя навестить, — сказав это, дядя вышел, оставив его в одиночестве.

Через несколько минут вернулась медсестра. Та же женщина с косами, что встретила их в приемной.

— Выпей-ка, — распорядилась она, приподняв голову мальчика одной рукой и поднося к его губам теплую кружку. — Это снимет жар. И постарайся потом уснуть. Сон поможет лекарствам.

В кружке оказался горький отвар, но Джаспер выпил, как было велено. Горячая жидкость провалилась в измученный желудок и немедленно угомонила его, а затем растеклась по рукам и ногам, прогнала из костей стужу. Это было такое избавление, что Джаспер не знал, какими словами благодарить спасительницу. И провалился в сон прежде, чем та вышла из палаты.

Пролетели часы, пока звук чьих-то шагов не заставил его распахнуть ресницы. Джаспер таращился в темноту, недоумевая, что могло его разбудить. Он не знал, где находится. Рядом не было ни окна, ни часов. Только натяжение присосавшейся к руке трубки напомнило мальчику, что он по-прежнему лежит на больничной койке в резервации Черная Река. Боль в колене не исчезла, но отчасти притупилась. Может, ноге полегчало? И когда-нибудь она даже вновь станет нормальной ногой? Джаспер опустил голову на подушку; глаза закрылись сами.

— Джаспер, — шепнул чей-то голос у его изголовья.

Вздрогнув, он приподнялся опять.

— Потише, милый. Ложись, — удивительно знакомый голос.

Повернув голову, он вгляделся в темноту.

— Мам?.. Мама, это ты?

Теплая ладонь протянулась накрыть его щеку.

— Тсс! Ложись, солнышко. Тебе нехорошо.

Он медленно опустил затылок на подушку. Пальцы переместились со щеки на лоб.

— Жар уже отступает. Это просто замечательно. Теперь все будет хорошо, — голос дрожал от сдерживаемых слез. — С тобой все будет хорошо.

Слышать, как она плачет, было больно. Слышать ее голос было больно. Джаспер и сам не сдержался, зашмыгал носом.

— Куда ты уехала? Почему? Зачем ты меня бросила?

— Тсс, детка… Мне очень жаль. Пришлось уехать. Я не могла иначе… но сейчас тебе не стоит волноваться. Нужно скорее выздороветь.

— Но… а наша квартира? Я уже решил, там кого-то… — Джаспер ощутил, как накатывает истерика. Ее машина. Детектив Руссо. Кровь на стене. Дневник. Охваченная жаром, голова не желала отрываться от подушки. — Что он сделал с тобой?

Мягкие руки толкнули его назад.

— Ты не волнуйся, солнышко. Просто поправляйся, хорошо? — голос плавно скользнул вверх и в сторону.

Джаспер попытался сесть, но не нашел нужных для этого сил. Казалось, ее руки все еще лежат у него на плечах: те еще ощущали тепло ладоней.

— Подожди, — слабо пролепетал ей вслед Джаспер. — Не уходи.

— Я люблю тебя, солнышко. Что бы ни случилось. Всегда буду любить, — голос делался все тише.

Она ушла.

— Вернись! — рыдания переросли в отчаянный крик. — Не уходи! Вернись!

— Джаспер? — пара ладоней схватила его за плечи, встряхнула. — Джаспер!

Джаспер открыл глаза. Комнату заливал слепящий свет, и доктор Уайтберд смотрел ему прямо в лицо. Одежда и простыни сырые от пота.

— Тебя больше не лихорадит, — сказал доктор. — Это хороший знак.

Джаспер заморгал, силясь приспособиться к бьющей по глазам реальности вокруг. Доктор тем временем подвесил новую склянку с лекарством над головой мальчика, а еще через минуту вошла медсестра, чтобы сменить ему повязки. Резкий холод от воздуха, что остудил его открытые раны, окончательно разбудил Джаспера, не оставив сомнений: все это было лишь сном.

Повинуясь привычке, рука Джаспера скользнула вниз — ощупать штанину. Сухо. Едва сдерживая слезы, он вновь опустил голову на подушку. Джаспер уже не знал, отчего чувствует себя таким жалким: от того, что мамин приход оказался ненастоящим, или же от того, что он вообще смог проснуться. Медсестра закончила бинтовать ему ноги и вышла.

— На вид уже получше, — произнес доктор Уайтберд за изголовьем кушетки. Он придвинул табурет и опять уставился в лицо мальчику своим пытливым взглядом. — Тело идет на поправку, но я вижу, что душе от этого не легче.

Пряча лицо, Джаспер смотрел в сторону.

— Скверные сны?

Он не ответил.

— Хм-м, — задумался доктор. — Сонный чай может дать свободу злым духам. Это важно — позволить им уйти.

Отвернувшись к стене, Джаспер помотал головой. Мама не злой дух, и позволять ей уйти не хотелось. Нужно было вернуться в прежний сон и постараться отыскать ее там.

— Ты не можешь путешествовать по снам, маленький Огичидаа, — похлопал его по плечу доктор.

Джаспер повернулся, щурясь на обветренное лицо пожилого индейца:

— Как вы меня назвали?

— На моем языке Огичидаа значит «воин».

Джаспер насупился. Не был он никаким воином. Он был трусом — несчастным плаксой, который так разворотил себе ногу, что лишился из-за этого единственной вещи, которая еще имела ценность. Он так и не извинился, понял вдруг Джаспер. Он не рассказал маме, что по глупости потерял ее ожерелье и как страдает теперь. Напрягая обмотанные бинтами ноги, мальчик сумел потеснить болью чувство вины.

— Твой дядя говорит, ты разбил лампу?

Джаспер не ответил.

— И сбежал?

— Нет, я… — голос на миг надломился. — Я сбежал потом.

Доктор Уайтберд еще раз взглянул на его забинтованные ноги и покивал. Сунул руку в карман халата и вынул ожерелье, которое отдал ему дядя Лео.

— Для тебя эта вещь необычайно важна.

Закусив губы, Джаспер кивнул в ответ.

Доктор улыбнулся и вложил ожерелье в ладонь Джаспера.

Тот даже рот разинул:

— Но как же лекарства? Мы не можем позволить…

Доктор похлопал мальчика по руке.

— Когда вырастешь, маленький Огичидаа, ты вернешься выплатить свой долг.

— Вырасту? — округлив глаза, Джаспер прижал ожерелье к груди.

— Ты вернешься сюда, когда будешь достаточно взрослым, чтобы вести честный обмен. Брать без оплаты то, что не дается даром, — навлекать на себя баатаамо, то есть проклятие. Запомни это.

— Откуда вам знать, что я вернусь?

Доктор хохотнул и развел руки в стороны:

— Я и не знаю.

— Вернусь. Обещаю. Обязательно вернусь.

— Хорошо. Пообещай остаться в живых и вырасти. Другой оплаты я пока не жду, — пригладив Джасперу волосы, доктор поднялся уйти.

Джаспер разжал кулак и скосил глаза на медальон, украшенный неведомым узором.

— Доктор!

— Эйя.

— Что это за знак? — спросил мальчик, указывая на рисунок в центре.

— Древний символ, — объяснил индеец. — Нимаамаа. Он несет в себе материнскую любовь.

Джаспер погладил медальон пальцем. Он еще ощущал прикосновение маминых губ на своем лбу.

— Мудрый человек сказал давным-давно: «У каждого ребенка множество матерей, а у каждой матери множество детей». Можешь это понять?

Джаспер покачал головой. Мама у него лишь одна, и она где-то далеко.

— Мать дарует жизнь. Всем нам и каждому из нас. Бывает, что некоторые нимаамаайаг не могут поделиться ничем больше, но даже одно это — уже благословение. Не забывай.

— Но, — растерявшись, Джаспер не мог найти нужных слов, — мне сказали, что это свадебное ожерелье.

Доктор Уайтберд поднял брови:

— Браки манитонааха не скрепляются украшениями и драгоценностями. Здешние фермеры мало разбираются в наших обычаях. Большинство называют меня шаманом, — широко улыбаясь, он погрозил Джасперу пальцем и направился к двери.

Джаспер подался ему вслед, тихо спросив:

— А вы… вы знали ее?

Доктор обернулся к застывшей на кушетке фигуре.

— Твою маму?

Мальчик закивал, умоляюще глядя на пожилого врача: ему не хотелось, чтобы доктор ушел прямо сейчас.

Несколько секунд лицо доктора Уайтберда хранило скорбное выражение, но затем он все же ответил:

— Эйя, я знал ее.

— Но как же…

— Больше никаких вопросов, Огичидаа. Береги силы, — с этими словами он вышел.