Поле чести

«РЕПОРТЕРСТВО… ЭТО ОБРАЗ ЖИЗНИ»

…Всегда в «секундовские времена» было интересно сделать что-то первым. Никто никогда не показывал место происшествия или преступления до того, как туда прибыла следственная группа, — мы это делали. Мы радовались, как мальчишки, когда прибывали на пожар раньше пожарных. Или раньше «скорой» успевали на ДТП — дорожно-транспортное происшествие. Мы были конъюнктурщиками в лучшем смысле этого слова, действительно изготавливали своего рода «наркотик» для города.

Кто-то сказал: «ТВ — это жевательная резинка для глаз». Правильно сказал, жестоко, беспощадно, но правильно. Телевидение — не духовная сфера, начисто, абсолютно. Оно по природе своей не может производить каких-то изменений во внутреннем мире человека. Для «попадания» в глубинные нервно-психологические, эстетические центры есть «дальнобойные орудия»: литература, кино и т. д. И мы делали то, что нужно было сию минуту и что пользовалось спросом. Нашу передачу можно было сравнить с разведкой, которая очень далеко оторвалась от армии. Или с ледоколом: задача — взломать новый пласт, а дальше пусть другие корабли двигаются… Повальная глупость хороша. Естественно говорить правду, естественно «перехлестывать» в правде, естественно увлекаться правдой до потери сознания. Но гласность — не стала решающим фактором в спасении страны, мягко говоря, не стала. Все мы находимся в огромной зависимости от рабочего человека Иванова. И пока он не начнет правильно точить гайки, ничего не изменится. А Иванов не начнет правильно точить гайки, потому что его детей в садике кормят гнилым мясом, его жена бегает по базарам за барахлом подешевле, сам Иванов не может купить билет на концерт и жизнь ему не мила. Нужно экономическое уважение к рабочему человеку, на плечах которого стоит страна. Но как добиться этого уважения, мало кто знал раньше, а сейчас и вообще никто не знает.

— А внутренний, цензор — вы в себе его все-таки чувствуете?

— У русского человека исторически в голове всегда было предостаточно предохранителей. Мы необыкновенно долго находились под гнетом бюрократического аппарата, который начал складываться, наверное, еще при князе Владимире. И с подлинной, высокой человеческой свободой мы еще не познакомились… Хотя Россия — это квинтэссенция и высочайшей гуманности, и страдания, и понимания всего, что есть на свете…

Когда к нам приехал корреспондент АПН и попросил сделать фильм о «Памяти», я честно сказал, что делать фильм откровенно против «Памяти» не буду, поскольку это противоречит моим убеждениям. Делать «за» не буду по той же причине. Просто я противник черно-белых оценок, даже в отношении «Памяти». Я за славянофильство, но не агрессивное. За славу, величие, великолепие России. Но подумать, что ради этого могут бить детей: еврейских, армянских, молдавских… дико!

Могу, так сказать, «административно» понять тех, кто уезжает за границу. Человек должен искать, где лучше. Кто-то не может обойтись без розовой ванны, где в шампанском плавает блондинка — пусть едет, ищет. Я могу обойтись, мне лучше здесь… И весь разговор.

— Репортерство и интеллигентность — понятия несовместимые?

— Совершенно. Есть замечательная пословица: «В доме повешенного не говорят о веревке». Человек, избравший профессию репортера, именно о веревке и должен говорить в доме у повешенного. О какой интеллигентности здесь вообще может идти речь? Репортерство — страшно грубая, солдатская профессия. Когда я приезжаю на студию после дня работы в городе, у меня черные руки, потому что приходится браться за тысячи дверных ручек.

— Но для вас есть что-то святое?

— Россия. Ее величие.

— Кто были вашими учителями?

— Фильм «Чапаев». У меня перелом психологии произошел, когда я впервые в возрасте семи лет посмотрел и увидел психическую атаку каппелевцев. Я влюбился в них и с тех пор ходил специально смотреть именно на эту сцену. Я первый сделал на советском ТВ сюжет в защиту белой гвардии. Вообще, давно пора было перестать играть в эти детские игры — красные, белые. Все одинаково умирали за Россию.

— Какой вам представляется современная национальная политика?

— Национальная политика должна целиком перенять опыт политики, которая народилась в страшно кризисный момент России, политики Петра, политики гениальной…

— А не Петр ли разрушил Россию? Именно после Петра пошел раскол русской жизни?

— Уже невозможно было не разрушить…

— Говорят, лучше лапоть, да свай, а Петр принес иноземный.

— Петр принес иноземный, конечно, лапоть, но он, на удивление, впору пришелся по ноге, и теперь вообще непонятно, чей это лапоть: их или наш?

— Много шума в свое время вызвала передача, где транслировалось выступление Ельцина в Балтиморе. Борис Николаевич был подан, мягко говоря, не в выигрышном свете… Ваше мнение — как специалиста, как телевизионщика?

— Я почти уверен, что это было прежде всего желанием скомпрометировать честнейшего человека в глазах народа. Возможно, это были происки определенных кругов США, да и смонтировать таким образом пленку совсем нетрудно. Но в любом случае — это низость.

— Александр Глебович, и все же, на профессиональный взгляд, в ваших передачах немало «чернухи»…

— Да, я делаю сюжеты о калеках, об условиях, в которых они существуют, о ветеранах войны, брошенных подыхать под забором, но называть «чернухой» сюжет о немощном старике, живущем в общественном сортире, я бы не решился! Так к «чернухе» можно отнести и нашу работу о германских и советских инвалидах войны. Как живет инвалид-побежденный и как живет инвалид-победитель. Первый обихожен, имеет громадный дом, передвигается на «мерседесе», специально для него оборудованном. А наш, победитель, ютится черт-те где, передвигается на самодельной каталке… Должен был об этом кто-то говорить? Должен!

Кстати сказать, почти всем инвалидам, бомжам и прочим героям, показанным в «600 секундах», в большей или меньшей степени была оказана помощь.

О том же, что сюжеты делались на достаточно высоком профессиональном уровне, свидетельствовало то, что наши репортажи покупались и покупаются западными телекомпаниями. Естественно, после того, как они пройдут наш эфир. Валюту, которую мы выручаем, тратим на свою экипировку. Западу мы оказались интересны и с другой стороны. Из Англии приглашение прислали, из какого-то клуба: дать свое согласие на захоронение в рыцарском склепе. С мечом в руках.

— У себя на родине, кажется, вы встречались с «заботой» прямо противоположного свойства?.. Небезызвестная комиссия по гласности засылала в прокуратуру целые пачки жалоб на вас… Самих вас не удивляло, что вы еще на свободе?

— Да, было проведено серьезное расследование и не самое приятное для нас, потому что представители прокуратуры обращались со мной довольно жестко, буквально соблюдая свои полномочия и обязанности. Были проведены экспертизы — филологические, политологические и еще черт знает какие — практически всего того, что я за предыдущие четыре года сделал, на предмет выявления там призывов к войне, разжигания национальной розни и т. п. Надо сказать, что все экспертизы (а проводились они скорее всего не друзьями) не дали для возбуждения уголовного дела никакого повода — нигде состава преступления найдено не было. И возникла официальная бумага о прекращении проверки за отсутствием состава преступления. В прокуратуру были приглашены люди, которые в течение долгого времени писали мне, и выражения типа «красный подонок» или «фашиствующий ублюдок» были самыми мягкими в этих письмах.

Прокуратура предложила мне возбудить уголовное дело в отношении этих людей за оскорбление чести и достоинства, но я, во-первых, не счел для себя возможным занимать по собственной инициативе столь серьезную организацию разными глупостями. А во-вторых, мне было настолько искренне жаль всех этих людей, что я их всех просто простил.

На этом тогда дело и кончилось, до новых доносов на меня.

— Насколько часто вам приходилось выполнять чьи-то заказы, когда вы делали программу?

— Мне, как и всем, приходилось выполнять заказы, но я брался за их выполнение, только если это не противоречило моим убеждениям. Меня много раз пытались вернуть как бы на нормальную стезю, на бомбежку того, кого надо бомбить, а не того, кого я хочу. Со мной много работали. Но от своих структур (тех, которые стоят за спиной, потому что так не бывает, чтобы не стоял никто, — иначе не удалось бы, так отчаянно хулиганя, просуществовать в эфире 6 лет) заказов не было практически никогда. Они знали, что я всегда все сделаю сам. И даже были убеждены, что меня скорее надо останавливать. Например, эти структуры всегда возмущались моему снисходительному отношению к Жириновскому и требовали прекратить освещение этой фигуры в эфире. А он был мне тогда симпатичен. Как-то подарил съемочной бригаде бутылку водки со своим портретом на этикетке и талоны на бензин (правда, на московскую заправку).

— Александр Глебович, улыбка в конце почти каждой передачи — это было издевательством над кем-то или самодовольством?

— Мне трудно быть серьезным, я человек улыбчивый. В «Вестях» тоже улыбаются, правда, после слов «в Абхазии убито 20 человек». У меня и самодовольство иногда присутствует — в зависимости от текста. А вообще улыбка — хорошая точка в передаче.

«Своеобразный "рейтинг популярности" установило среди своих собственных программ новое руководство Санкт-Петербургского телевидения: новые расценки на рекламу в программах питерского телевидения. За 30-секундный рекламный ролик в программе «600 секунд» заказчик должен заплатить 200 тысяч рублей, на втором месте "Адамово яблоко" — 144 тысячи. Замыкает тройку «призеров» информационная программа "Факт".»

(Агентство ИМА-пресс. Декабрь 1990 г.)