Поле чести

УБЕЖДЕННЫЙ ГЭКАЧЕПИСТ

Беседа заместителя главного редактора газеты «День» Владимира Бондаренко с шеф-редактором «600 секунд» Александром Невзоровым.

Декабрь 1992 года.

В. Бондаренко: Съезд народных депутатов, которого ожидали, начался, но реального ощущения почти у всех, насколько я понимаю даже противников, что съезд даст кому-то что-то, нет. Что вы думаете о парламентской системе в России вообще?

А. Невзоров: Ничего хорошего не думаю. Что касается парламентской системы, то она показала, чего она стоит, 19, 20, 21 августа 1991 года. Как убежденный гэкачепист, сторонник именно того, тогдашнего ГКЧП, который мог бы сохранить страну, я считаю, что эти дни были тем самым суперпробным камнем для всех людей. Парламент — не исключение; по крайней мере уважительных причин, почему к ним счет надо предъявлять более строгий, чем ко всем остальным, я тоже не вижу. Что касается ожидания съезда, я этого съезда не ждал и даже не знаю, что он уже начался, поскольку, по-моему, самое страшное в стране уже произошло. Полностью изчезло ощущение политической борьбы, потому что одинокие выходки как оппозиции, так и оккупационых сил — это не политическая борьба. Может быть, у вас в Москве иллюзия политической борьбы благодаря Анпилову, Бабурину да и Проханову сохраняется. У нас, в Санкт-Петербурге, твердое ощущение, что политическая борьба кончилась, не начавшись. Я себя чувствую так же одиноко, как чувствовал себя 22 августа прошлого года, хотя 22 августа было даже легче, потому что тогда были объединены одним несчастьем, одним потрясением, одной болью многие люди. Я чувствую себя так же одиноко, как чувствовал себя буквально на следующий день после выхода первой «литовской» программы «Наши». Потому я, честно говоря, не вижу политической борьбы, не верю ни в какие съезды, не верю в то, что что-то серьезное может произойти. Все это — «одного поля ягода». В частности, когда спрашивают об отношении к ФНС и о том, почему я «прогулял» заседание комитета, могу совершенно твердо сказать: «Я полностью поддерживаю все документы, которые приняты Фронтом, совершенно единодушен с Фронтом в большинстве позиций, точек зрения». Но для меня во Фронте слишком много депутатов. Сегодня «депутат» — для меня не то слово, которое я бы мог произнести хотя бы с каким-то благопристойным выражением лица. Для меня это слово одназначно ругательное.

В. Бондаренко: Стоит разобраться, почему тянется уже восьмой год смуты и каждый из нас, очевидно, не один раз выматерился: когда же народ в конце концов поймет все и без нас с вами, без Невзорова, без Проханова, когда начнет возмущаться, начнет бунтовать? Цены растут, голод растет, холод — и по-прежнему молчание народа. Чем это объяснить?

A. Невзоров: Это объясняется прежде всего молчанием оппозиции, полным молчанием настоящей оппозиции. Настоящая оппозиция — это люди дела в армии, в промышленности. Это не депутаты, это не парламентские крикуны — ни в малейшей степени. К этому ядру, к тому концентрату народа, который способен этот народ сдвинуть, могу отнести всего несколько человек в стране. Ни в малейшей степени нардепов. Это — генерал Лебедь, митрополит Иоанн, это Проханов. Все они по существу бездействуют, все они не желают вмешиваться в эту иллюзию политичекой борьбы, которую нам сейчас предлагают. Я не желаю выматывать свои силы. Я ведь не изменился в убеждениях, а замолчал на политические темы не потому, что вдруг нежно полюбил Ельцина. Но я не вижу союзников рядом, а вижу, что настоящая оппозиция, которая для меня авторитетна, люди дела — молчат, тоже не давая себя втягивать в эту имитацию, иллюзию политической борьбы, будь то парламентский уровень или уровень площадной. К настоящей оппозиции относятся и Чеслав Млынник, и Борислав Макутынович, люди, делами своими прославившиеся. А депутаты эти ваши даже с трибуны графин никогда не кинут, не то что гранату в бою.

B. Бондаренко: У вас есть ощущение, что этой настоящей оппозиции необходима своя партия, свое А движение, то есть то, что называется организацией?

А. Невзоров: Я думаю, что нет. Мое участие в Русском национальном сборе, честно говоря, тоже относительное: я не был ни на одном заседании. Участие в ФНС тоже, прямо скажем, относительное. Но меня, честно говоря, насторожила судьба Стерлигова в оппозиции. Мы здесь, в Санкт-Петербурге, чуть посвободнее от магии общего психоза, в том числе и патриотического, и оппозиционного. Здесь мы в состоянии мыслить более здраво, смотреть на вещи, слава Богу, отдаляясь на расстояние, необходимое, чтобы рассмотреть формы в точности и, скажем так, в геометрической соразмерности. Я вам могу совершенно точно сказать, повторить то, что прислал в Русский национальный собор: я доверяю Стерлигову, доверие мое довольно серьезными путями обретается, я понимаю а человека, для которого тоже оказалось слишком много народных депутатов и вчерашних приятелей Марины Салье в организации, призванной спасти Россию от демократов. У Стерлигова явственно читаются и видятся хорошие зародыши лидерства — настоящего, сурового, генеральского (позже, после октябрьских 1993 года событий мне пришлось поменять свое мнение об этом человеке; см. напр. главу «Есть бойцы, но нет еще армии» данной книги — А. Н.).

В. Бондаренко: Не кажется ли вам, что напугало многих в Стерлигове не то, что он, скажем, не принял Фронт (Анпилов тоже не принял), а скорее встреча в «Итогах». «Итоги», которые только что оскорбляли того же Стерлигова, показывают, как Киселев и Стерлигов беседуют, как два близких товарища. Мы услышали и увидели попытки сближения с Ельциным.

А. Невзоров: Ельцин для меня фигура загадочная. Я тоже начал было питать какие-то иллюзии на его счет, но сейчас, слава Богу, избавился. Это было в связи со всеми этими полетами, когда он начал производить выкидыши из российского правительства, но этим, я думаю, не стоит обольщаться. Это простые рокировки, хотя вылет паршивого, грязного, шелудивого пса, человека, занимающегося эротическими играми, — милицейского начальника Мурашева, функционера «Дем. России», доставил мне колоссальное удовольствие. Я это говорю не скрывая. Не исключен еще полный поворот Ельцина к патриотам. Не исключено, что он завтра в жертву ситуации (так как он на 100 процентов беспринципен) принесет в жертву вообще самых близких людей, того же Бурбулиса, не условно, как он это сделал сейчас, а буквально. Потому надо подождать и посмотреть, никакой съезд его не скинет, это понятно.

В. Бондаренко: Так разве можно при этом идти с ним на компромисс?! А Стерлигов, к сожалению, это делает.

А. Невзоров: Я не обсуждаю этого поступка Стерлигова. Я говорю от своего лица то, что знаю. Я Стерлигову доверяю. Это очень серьезная категория — поверьте. Когда-нибудь вы мне скажете, что я был прав. По крайне мере, в вопросе своего личного доверия Александру Николаевичу. То, что в оппозиции началось деление на «чистых» и «нечистых», — катастрофично. Это доказывает только одно: то, что это не настоящая оппозиция.

Оппозиции нужно объединиться. Она может объединиться для какой-то конкретной цели. Для ополчения, может быть, и объединяется. Но опять-таки, когда это настоящая оппозиция, люди, прославившие себя делами, стойкостью либо духовным деянием, такие, как митрополит Иоанн. Для меня, не имеющего авторитетов, он, видимо, единственный человек, которого я послушаюсь. Если он мне предложит чего-то не делать или не благословит какой-то материал — да тут же я его выкину, клянусь вам. Я долго не знал, какое это сильное чувство — способность подчиняться чьему-то авторитету, то есть то, с чего начинается всякое нормальное гражданское общество, то, чем сильна была Россия. Это очень интересно переживать — то, что над тобой появился авторитет, мнение которого для тебя больше, чем собственное мнение. Правда, владыка Иоанн никогда не посягает ни на какие вопросы, не связанные с церквью и православием. Здесь мы абсолютно преданны и слепо идем за ним. Я полагаю, что этот небесный заступник будет нам получше любого другого.

В. Бондаренко: А не может ли он стать тем реальным лидером, с которого начнется возрождение России? Аналогии бессмысленны, но все же были Сергий Радонежский, патриарх Гермоген?

A. Невзоров: Если говорить о правительстве, которой меня бы устроило, при котором я мог бы уехать и спокойненько открыть свой собственный конезавод (уехать в Самарскую, Пензенскую или другую губернию — это моя мечта. Когда-нибудь я этим займусь — когда мы победим, когда ни одна эта сволочь не будет распоряжаться нашей судьбой), то в составе этого правительства я хотел бы увидеть президентом Лебедя, премьер-министром Стерлигова и колоссальную роль должен играть митрополит Иоанн; еще министр внутренних дел или министр обороны — Млынник, человек колоссальных масштабов. Примерно таким составом правительства я был бы удовлетворен и открыл бы тогда свой конезавод.

B. Бондаренко: А с телевидения ушли бы?

A. Невзоров: Ушел бы. Ушел, потому что полагаю, что при сильном, разумном правительстве телевидение не будет такой проблемой, как сейчас.

B. Бондаренко: Проблемой, я надеюсь, не будет, но телевиденние как искусство… не кажется ли вам, что через некоторое время от коней вас потянуло бы к телекамере?

A. Невзоров: Честно говоря, не знаю. Все эти годы «600 секунд» я воспринимал и воспринимаю как служение, как послушание даже. Потому что если иначе это воспринимать, воспринимать как поиск славы, поиск острых ощущений или поиск чего-то еще, я давно уже был бы уничтожен всей этой грязью.

B. Бондаренко: А поиск творчества?

A. Невзоров: Я, честно говоря, не понимаю до конца, что такое творчество. Я не творческий человек, я человек грубый, прямой. Если у меня что-то получается, так только оттого, что я своим ремеслом владею хорошо. Даже творчество не выдержало бы 5 лет, а особенно двух последних лет безостановочной грязи и безостановочных оскорблений. Ничто не выдержало бы, если не относиться к этому, как к послушанию, как к выполнению общественного долга, поэтому, наверное, я выдерживал и выдержу любую грязь, любую хулу, любую брань. Может, это и не очень нормально, но моя любимая редакция удивляется тому, как равнодушно, даже до неприличия безэмоционально я все это даже не переношу, я об этом узнаю.

B. Бондаренко: Как вы считаете, роль православия в России сегодня достаточна?

A. Невзоров: А ничего другого нет. Не потому, что православие тоталитарно, просто ничего лучше в мире нет, ничего более полного… ничего более светлого, исцеляющего и глобального. Никто не в состоянии конкурировать.

B. Бондаренко: Именно Ельцин и нынешнее правительство, Собчак в Питере и мэры других городов вовсю потворствуют баптистам, кришнаитам и прочим сектам. Не велика ли опасность?

A. Невзоров: Вы как-то серьезно относитесь к Собчаку и Ельцину, но ведь это совершенно серые ребята. Это сейчас они имеют советников и консультантов, объясняющих им, где баптист, а где православный. Ну что может понимать свердловский секретарь обкома?! Кто — баптист? Кто — не баптист?! Такая же история с абсолютно дремучим невежеством — Собчаком, поэтому они и не могут потворствовать…

B. Бондаренко: Дело не в Собчаках и Ельциных. Дело в том, что, когда я вижу — особенно в новых городах, где, увы, господствовали атеисты — как и сегодня в эту пустоту идут кришнаиты, баптисты, буддисты, кто угодно, думаю, что если им удастся победить в нынешнем духовном сражении, то и мы перестанем существовать как православный народ. Россия перестанет существовать вообще.

A. Невзоров: Здесь прямая и естественная связь. Россия — это мистическое тело православия, чье богатство и благосостояние — богатство и благосостояние православия. В Сербии, в Абхазии, против православных осетин — везде войны. Это все удар по православию, а Россия — основной материк, основная часть этого тела. Целостность России — целостность православия. Это вещи такие, как дважды два, их даже не надо пояснять.

B. Бондаренко: Есть ли ощущение в Петербурге, что катастрофа уже осуществилась?

A. Невзоров: Конечно, бомба упала. Если свершится это чудо, что мы обратно получим власть, армию, землю, завоеванные нашими предками, все равно мы никогда не вернем хлеб за 14 копеек, молоко — за 30, в школах не будут, как когда-то, магниевые вешалки, мы не будем первыми летать в космос… Потому что бомба упала, и взрыв произошел, и стекла оплавились. Это надо понять. В этом надо отдавать себе отчет. Мы не можем сейчас на почерневших, обугленных остовах домов рисовать коричневый ствол с зелеными листочками и делать вид, что ничего не произошло. Обратная дорога к Союзу, видимо, есть, но пойдем ли мы ею? Я не знаю. Это дорога великой крови, которой пришлось бы пролить столько, сколько пролили за последние 300 лет собирания земель русских. Их господство настолько подло, настолько изощренно, что это похуже любой радиации.

B. Бондаренко: Мы не вернемся ни в 37‑й, ни в 14‑й, ни в какой другой. Ваше представление: какой будет все-таки новая реальность России?

A. Невзоров: Я боюсь, что она будет страшная, поскольку преимущество и беда настоящей оппозиции в том, что это люди дела, дела, которому они преданы. И как Лебедь никогда не сможет покинуть свой пост в 14‑й армии и заняться политикой, так и Иоанн никогда не сможет подняться с колен, на которых он выстаивает в молитве много часов в сутки, как Млынник никогда не бросит своего отряда, как я никогда не оставлю (хотя много говорю о конезаводе — это ведь только мечта) своей камеры и редакции.

Меня тут выставили страшным противником частной собственности на землю. Я не противник, но за любую попытку землю продать или перепродать должен следовать расстрел. Нельзя превращать землю в товар. Единственное, кому мы здесь обрубаем руки, — перекупщикам, спекулянтам и торговцам землей и тем самым открываем дорогу крестьянину. Но нынешние правители хотят ею торговать. Что касается будущего, то оно на 100 процентов авторитарно.

B. Бондаренко: В идеале это монархия?

А. Невзоров: Да, идельно — это монархия. Если будет монарх. Я монарха не вижу, но даже и президентское правление может быть авторитарным. Инфляция и экономическая беда — это вещи, которые остановить можно, но только силовым порядком, только приказным, только внушением в умы и сердца того необходимого для государственного строительства страха, который должен быть в гражданах перед мыслью о необходимости служения всем остальным гражданам. Другим оно не бывает. Никогда русский человек не был свободен в том смысле, когда можно показывать член по телевизору и публиковать в газетах порнообъявления, когда можно откромсывать куски от собственной земли и когда можно плевать в лицо собственному народу и его обирать. Никогда народ не был свободен в этом смысле. И ни один правитель, ни один царь, иеромонах, купец, воин или крестьянин. Это бредовые, чисто, я бы сказал, ленинские фокусы с разговорами о свободе.

Поэтому государство может быть только авторитарным, только с сохранением того страха, который должен быть. Затем можно довольно легко навести порядок. Как вы знаете, сейчас в стране зарегистрировано несколько миллионов предприятий, банков, СП, МП, которые на государственном сырье, используя государственные (в прошлом или настоящем) станки, оборудование, технологии, помещения, кабинеты — да что угодно — работают на себя. А ведь раньше они были заняты общественно полезным трудом. Сейчас мы, по сути, платим за батон столько же, сколько и платили, — 22 копейки, но приплачиваем еще кругленькую сумму на существование всей этой нечисти. Оплачиваем их длинноногих баб, их шампанское, их кабаки и т. д, и т. д.

Батон ведь не делается из брильянтовой пыльцы и не перемалывается золотыми жерновами. Как он был из муки, так и остался — батон есть батон, литр молока есть литр молока, кусок жилплощади, который стоит безумные деньги, тоже кусок жилплощади. Мы почему-то взяли на себя добровольную обязанность содержать всю эту нечисть. В будущем Россия содержать их не будет.

В. Бондаренко: Скорее всего под государственным контролем будет делаться все, чтоб развивать производительные силы страны?

А. Невзоров: Государство — это колоссальная огромная семья. Все может происходить, все может производиться, но в том случае, когда (я пользуюсь скомпрометированным коммунистическим термином) доказана общественная полезность существования того или иного предприятия, того или иного бизнесмена. Бизнесом (мы ведь не маленькие дети, все прекрасно понимаем) никто не занимается для того, чтобы жизнь другому сделать легче. Сейчас экологией шумно занимаются — вот опять очередная выдумка демократов. На самом же деле экология никого не интересует. Она интересна тем, кто на ней хочет нажиться. Можно позволить заниматься бизнесом, если он не вреден. А вред, причиняемый нынешнем бизнесом, для России слишком велик. Одни торгуют воздухом, другие наживаются на хлебе, а еще нагляднее вспомнить о деятельности «Арт-ателье» по продаже детских трупиков!

Если бы президентом был Лебедь, я первый присягнул бы ему на верность. Я бы очень дорого дал за возможность любить правительство своей страны, за возможность, которая есть практически у всех людей, но в других странах, значительно худших, чем наша. Эта возможность есть даже в ублюдочной, отсталой, омерзительной стране США, которая вообще находится на пещерном уровне развития. Степень лакировки капотов их «фордов» и степень благоустройства их сортиров не говорит об их уровне развития. Это народ темный, дремучий и абсолютно не развитый, но даже они имеют возможность испытывать это счастье — счастье быть верными.

Нас обрекли на колоссальный нравственный конфликт, нестерпимый для русского человека, — ненавидеть власть, которая находится над нами в России. Это одно из самых оскорбительных, унизительных психологических глобальных последствий реформ и вообще ельциновского пришествия к власти. Русские любили даже самых тяжелых, самых кошмарных своих царей.

Вот А. С. Пушкин — имперский поэт, величайший человек: «Нет я не льстец, когда царю хвалу свободную слагаю». Человек он был гордый, смелый, верноподданнические стихи просто так бы на свет не произвел, если бы это не было его искренним чувством. И я хочу применения этого искреннего чувства, но мне нужно правительство, которое можно любить. Людей, способных по нравственным своим качествам возглавить эту страну, вижу и убежден, что в ФНС, даже в правительстве России сейчас можно найти людей, которые достойны уважения и любви. Не буду называть фамилий, потому что боюсь, что это может заклеймить людей в глазах их приятелей-ебелдосов, и они их истребят.

В. Бондаренко: По вашей, модели авторитарного государства какой должна стать Россия, какова роль писателей, телевидения?

A. Невзоров: В настоящей культуре России нет места ни порнухе, ни эротике в любых ее формах и проявлениях. Это девальвация очень высокого таинства, очень серьезных моментов жизни, потому что это постоянное напоминание человеку о его животной сути, что напрямую противоречит учениям отцов церкви, которые не случайно уводили нас от этого. Совершен колоссальный духовный труд наших предков всех поколений, всех старцев, всех иеромонахов, святых отцов, постников, молитвенников, заточников, создавших это духовное произведение под названием «Человеческая жизнь». Они показали, какой она должна быть. Да кому нужны эти брошюрки про секс? Помилуй Бог. Если б нужны были, их написали бы старцы. Они ведь ничего для себя лично не хотели. Я бы голову дал на отсечение, чтобы снимать не всякую мерзость, а то, что у меня вызывает восхищение. Я же лишен такой возможности, лишен какой-то компанией идиотов. Почему? Если после этого ядерного удара нам удастся все-таки выползти из-под развалин, из нашей культуры вся эта мерзость вышелушится…

B. Бондаренко: Исполняется 5 лет работы «600 секунд». Ваше представление о том, как будет развиваться программа. На наших совместных вечерах часто говорили: «Превратим "600 секунд" в «20 часов»…

A. Невзоров: Упаси Господи, нет, я не хочу. Я хочу заниматься тем, что умею, что люблю. Программа будет модернизирована, улучшена, усилена более мощным набором информации, но останется совершенно такая же по тональности. И политическую, и нравственную, и гражданскую тональность будем сохранять такую же — она единственно возможная. Мы ведь никакого особенного изобретения не сделали, мы не сидели и не думали, как сделать что-нибудь патриотическое. Это просто то, что чувствует сердце: что воровать плохо, что перекрашиваться нельзя, что презирать и ненавидеть собственную Родину — постыдно и позорно. Ведь вещи довольно простые нами исповедуются. А что касается меня, то, слава Богу, за последнее время мы стали делать большие авторские репортажи и думаем и дальше идти по этому пути. По крайне мере я — мне это интересней, чем делать программу.

B. Бондаренко: Сегодня вы помните, что вы думали 5 лет назад?

A. Невзоров: Я вообще ничего не думал. Мне кажется, что я занимался какой-то другой передачей.

B. Бондаренко: Но все-таки эволюция отношения к «600 секундам» у вас происходила?

А. Невзоров: Как иноческое служение я их осознал не так давно. Осознал, наверное, в ту вильнюсскую ночь: это та мука, которую мне суждено претерпеть, это тот долг, который мне суждено выполнить, это то иноческое служение. Я ведь всю жизнь мечтал уйти в монастырь и быть иеромонахом, то есть монахом, который имеет сан священика, совершает литургии.

Я задумывался о том, что этому всегда предшествует послушничество — делать то, что я делаю, и принять на себя то, что принял, в том числе и эту великую хулу, и выдержать это.

В. Бондаренко: Если потребуется возглавить правительственное телевидение, принесете ли вы этому в жертву мечту о конезаводе?

А. Невзоров: Конечно, если есть что-то достойное любви, почему бы не любить; если есть достойное верности, почему не быть этому верным? Если предположить невероятный вариант: президентом становится митрополит Иоанн… Что же, я — из вредности, из желания пофрондерствовать немедленно уйду в оппозицию? Нет, нет я не пойду против совести. Как не пошел тогда в Вильнюсе. Вот и все.