Поле чести

«НАРОД — ЭТО ВЫСШЕЕ СОСТОЯНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА»

— Александр Глебович, а вы уверены, что народ вообще за кого-нибудь станет драться? Может, народ даже ничего и не заметит или останется равнодушным к борьбе наверху? Вспомните о русском северо-востоке Эстонии. Многие надеялись, что там, в районе Нарвы, образуется первая русская автономия, даже готовили под нее целый пакет документов, которые потом сработали в Приднестровье. Однако люди остались безучастны к своей собственной судьбе. Какое-то новое, пугающее качество появилось в народе. Апатия, безразличие, инерция…

— Мы часто злоупотребляем словом народ. Понятие «народ» не имеет никакого отношения ко всем этим толпам, которые нынче прописаны на территории России и продают за шмотки душу.

Народ — это явление. Это — состояние людей в ответственные исторические минуты. Население становится народом в такие переломные годы, как 1812‑й или 1941‑й.

Я бы даже сказал, что народ — это высшее состояние человеческого общества. Ошибочно думать, что такое состояние может быть постоянно.

— И все-таки: чтобы народ встал на борьбу, в нем должны, быть какие-то организующие начала.

— Знаете, чтобы началась борьба, совсем не нужно 20 или 100 тысяч вооруженных людей. Вполне хватит по две тысячи человек с каждой стороны. Например, в Таджикистане в самые критические дни войны каждая сторона выставила не более трех тысяч бойцов.

А Тбилиси, помните? Человек 800 штурмовало резиденцию Звиада, человек двести ее обороняло. Для гражданской войны (по крайне мере, для первой вспышки) больше-то и не надо. На проспекте Руставели шел бой, а на соседних улицах беззаботные тбилисцы спокойно жрали мороженое.

— Ваш идеал власти, насколько нам известно, монархия…

— Я понимаю, что развивать эту тему бессмысленно. Народ настолько нравственно унижен и уничтожен, что монархия существовать уже не может. Это, скорее, литературно-художественный образ, согревающий душу…

— Тогда давайте перейдем от литературно-художественного образа к реальности. В чьих руках, на ваш взгляд, должна быть власть? Вы считаете, что президентское правление необходимо?

— Я искренне так считаю.

— Мечта о «сильной руке» вряд ли найдет большое число сторонников.

— Да, я прекрасно понимаю, на что обрекаю себя этим заявлением. Но я считаю, что сейчас сильная рука куда полезнее и лучше рук слабых. И я прекрасно понимаю, насколько будет сложнее мне при сильной руке. Я и в этом отдаю себе отчет.

— То есть вы понимаете, что вас могут взять и убрать.

— Да. Но если на чашу весов ставить существование моих передач и мое личное, а на другую — нормальную жизнь в стране, я выбираю второе.

— Допустим, сильная рука уберет вашу и еще пару-другую неугодных программ и газет. Но тогда она останется без того обязательного критического ока, право на существование которого вы так сегодня отстаиваете. Логично предположить, что тогда власть снова переродится в ту лживую, жестокую и, по сути, мертвую силу, под давлением которой мы уже существовали. Это же все взаимосвязано. И вы готовы рисковать, рассчитывая на русское «авось»?

— Я не уверен, что система страхования от подобных повторений у нас уже есть. Как и понимание того, что бездумно разрушать действующие структуры опасно. Но давайте скажем прямо: все правители в той или иной степени тираны, вопрос лишь в том, во имя чего ими осуществляется тирания. Если для благоденствия кучки приближенных — плохо, а если для укрепления государства, обеспечения безопасности и процветания всех тех, кто с тобой одного языка, — да здравствует такой тиран. И это отнюдь не означает какого-то унижения или подавления честных сограждан — под пресс попадает только преступник.

В этом смысле превосходным примером является Ирак. Там свобода полная: хочешь быть богатым — будь им, хочешь уехать за границу — езжай. Запрещено только гадить в собственной стране, в своем доме.

Багдад — город большой, там живут 6 миллионов человек, однако порядок такой, что ночью девственница с мешком золота может пройти из конца в конец без всякого риска. А все потому, что город накрыт плотной сетью рабоче-партийных патрулей, которые имеют приказ Саддама — всех грабителей, насильников, хулиганов расстреливать на месте.

Кстати, эта партия «Баас» сформирована не столько по идеологическому принципу, сколько представляет собой некое братство мужчин, которые объединились для защиты своих женщин и детей от преступников, а страны — от внешней агрессии…

Так что я вполне сознательно утверждаю, что лидер нашей страны должен быть очень жестким и одновременно влюбленным в эту Россию. Иначе старики будут по-прежнему умирать от голода, тоски и безысходности.

— И вот после нашей беседы к Невзорову приходит делегация горожан и просит возглавить Питер. Как тогда?

— Соглашусь, хотя в этом случае кое-кто на ночь станет читать «Архипелаг ГУЛАГ» как добрую старую сказку. Соглашусь. Потому что это будет означать не победу, а начало новой борьбы.

— Так что, в стране все зависит от президента? На кого еще можно надеяться?

— Например — казачество. Его я рассматриваю как один из стержней русской нации, как авангард, как боевую сердцевину… Казаки даже своей социальной религией призваны служить своей стране оружием, словом, хлебопашеством… Они всегда были лучшими воинами в Европе, поэтому я считаю, что зарождающееся движение казачества прекрасно и в этом есть настоящая социальная надежда. Передача о казаках, которую я сделал на основании наших питерских материалов и на основании сюжетов, снятых мною в США, в Нью-Джерси, где находятся казачьи поселения…

— Простите, вы там были?

— Да, и я был потрясен… Так вот, на основании всех этих материалов мы хотели очень многим людям в России показать, какими надо быть. Казачество сохранило очень много прекрасного из, скажем так, человеческого состава людей XIX века. То есть самое главное. А то, что они сейчас имеют возможность консолидироваться, казаки, это тоже огромное счастье и, может, послужит каким-то цементом государственности.