Поле чести

«БОРИС НИКОЛАЕВИЧ ЕЛЬЦИН В МОЕМ ПОНИМАНИИ — НАШ»

— Зачем же вы делали «Наших»?

— Во-первых, надо было открыть программу — вроде это было в период нашего очередного закрытия. Во-вторых, была такая душевная потребность. Никаких заказов тут не было. Но задача моя личная была простая — создать иллюзию присутствия в стране мощной оппозиции. Потому что не было никого. Еще бы годом раньше я никому не признался, что у нас тогда не было никого и ничего. Мы создавали иллюзию. Так же как с этим Стерлиговым. Нужно было пугало, чтобы демократические вороны, видя его, дохли в полете от разрыва сердца. И я, прекрасно понимая, кто такой Стерлигов, поднимал шест с этим пугалом, втыкал на поле и забавлялся тем, как его начинают панически бояться. А ничего не было. Был Стерлигов — отставной генерал в плохо поглаженных штанах, который, кстати, 3 октября бежал из Белого дома.

— Есть ли сейчас, на ваш взгляд, среди оппозиции фигура, которая может стать лидером?

— Есть, но его не примут как главу — Зорькин.

— Но он же исчерпал себя после неудачных попыток поиска компромисса между Ельциным и Хасбулатовым.

— Он честный человек, который хочет мира. Что еще надо этой стране?

— Какие политические партии, организации вы поддерживаете?

— Я уже давно не верю словам. Верю только делам. Из всех политических партий и организаций дела на счету лишь у Русского национального единства, возглавляемого Александром Баркашовым. Эта организация показала себя в лучшем свете во время осады Белого дома. Есть дела и на счету КП РФ и Аграрной партии.

— А как вы относитесь к партии Руцкого — Российской социал-демократической народной партии?

— Пока не могу сказать. Руцкой, конечно, человек очень симпатичный. Но еще неизвестно, что будет дальше, какие он изберет ориентиры.

Для меня ориентиры — представления человека об элементарной чести и элементарной порядочности. Если Руцкой не забудет тех людей, кто его поддерживал во время октябрьских событий, если он не начнет из конъюнктурных соображений предавать их анафеме, не начнет из политических амбиций предавать своих бывших сторонников, то мы навсегда сохраним с ним дружбу.

Политические взгляды для меня — второстепенны. На первом месте всегда — вопросы чести. Баркашов проявил себя как человек чести. Макашов тоже. Все остальные — в меньшей степени. А для меня это определяющий показатель — в политике и вообще.

— Согласны ли вы с таким распространенным утверждением: политика и нравственность — вещи несовместимые?

— Политика и нравственность, по-моему, почти несовместимы. Но политика и честь — абсолютно совместимы. Не случайно Россия как государство во все века в своей политике руководствовалась именно вопросами чести, начиная с Александра Невского. Вспомним Минина и Пожарского, Кутузова, всех русских царей, за исключением последнего, который предал страну и бросил капитанский мостик в самый трагический момент. А «демократы» хотят его канонизировать. Он был убогим. Это капитан, который бросил свой корабль во время бури. Лично у меня он не вызывает ни сочувствия, ни интереса.

— А как вам другой, тоже известный тезис: «Политика — грязное дело»?

— Почему это политика — грязное дело? Для грязных людей — это грязное дело. А для людей чести политика — дело чести.

— Как вы относитесь к Жириновскому?

— С интересом, с глубоким интересом. Потому что он, несмотря на все свои «минусы», баснословно талантливый политик. Он талантливее, к сожалению, даже моих любимых друзей и сторонников — Баркашова, Проханова, Зюганова. Он дьявольски талантлив.

— А его книга «Последний бросок на юг?» Она не вызвала у вас неприятия, раздражения?

— Нет, вполне нормальная книга, правда неважно отредактированная. Но этот недостаток — вина аппарата Жириновского. Ведь он — не писатель, а политик. Рукопись стоило подвергнуть более жесткой правке, и не только стилистической. Кстати, Владимир Вольфович согласился, что в данном случае его подвел аппарат. Но ничего не поделаешь: как человек талантливый он одинок даже среди своих единомышленников.

— Значит, вы считаете несправедливым обвинение Жириновского в экстремизме?

— Да. Вот себя я абсолютно искренне могу назвать экстремистом и некоторых своих друзей тоже. И как квалифицированный экстремист я не вижу в Жириновском экстремиста. На мой взгляд, он наоборот слишком мягок и слишком нейтрален.

— А вы думаете, что экстремизм в России необходим всегда или лишь в определенные периоды истории, сейчас например?

— Трудно сказать. В истории русского экстремизма значатся такие имена, как Александр Пересвет, Дмитрий Донской, Александр Невский.

Вот Александр Невский. Кто-нибудь другой на его месте обрадовался бы: «Просвещенные рыцари везут нам гуманитарную помощь! Давайте примем их в Новгороде. Давайте с ними дружить. Давайте изучать немецкий язык». Невский же вместо этого устроил чудовищное побоище, в котором был утоплен и перерезан цвет европейского дворянства. Разве это не экстремизм?

Вспомним другую ситуацию и других экстремистов — Кутузова, Барклая де Толли, Александра I. Вместо того, чтобы мирно сдать Россию французам, попытаться найти общий язык, провести, на худой конец, совместные российско-французские военные учения, безоговорочно признать превосходство великой европейской цивилизации, которую несла нам французская армия, так нет, эти экстремисты тоже затеяли чудовищный мордобой и прогнали французов…

— Многие называют вас авантюристом? Вы согласны с этим?

— Нет, потому что это слово приобрело негативный оттенок. Хотя первоначально оно имело другой, высокий смысл: авантюрист — человек, который во имя цели готов рисковать чем угодно, который уюту и спокойной жизни предпочитает жизнь неспокойную.

Слово по смыслу очень хорошее, только сильно скомпрометировано, впрочем, как и слово «экстремист», хотя по сути это почти одно и то же.

Мне часто приходилось идти на риск, это стало моей профессиональной привычкой.

— А вы можете назвать себя любителем острых ощущений?

— Это выражение придумано людьми, которые сами боятся «острых ощущений», боятся сесть на коня, боятся оказаться на войне. Поэтому они и называют тех, кто их храбрее и имеет лучшие данные и человеческие качества, «любителями острых ощущений» — только из зависти.

— Вы поддерживаете предложенную правительством программу послеваучерной приватизации?

— Приватизацию я вообще считаю жульничеством и воровством. Многие не знают, что это слово имеет исторические корни. Жорж Блон — историк морского пиратства — называет несколько синонимов слова «пират» — «флибустьер», «корсар», «приватир».

Итак, «приватиры» — французское название морских пиратов и грабителей. Это слово исторически имеет криминальную репутацию, и не случайно оно используется нынешними «реформаторами» — приватирами. Выдача ваучеров — несомненно, жульничество чистой воды.

— По вашему мнению, что такое провокационный материал? Что означает психологический терроризм в применении к вашей профессии?

— Слово «провокация» нужно произносить, имея доказательства. Я готов отвечать, если кто-либо уличит меня в провокационности моих речей. Обратимся к истории: выступление Кузьмы Минина Сухорукого в Нижнем Нонгороде в 1612 году с точки зрения польской пропаганды было страшной провокацией. Любое патриотическое выступление того же Михаила Илларионовича Кутузова в 1812‑м — тоже провокация против европеизирования России французами.

Если говорить о днях сегодняшних, то не вижу ничего провокационного в суждениях моих так называемых оппонентов. Несмотря на кошмар происходящего в стране, пока что демократия не причинила ей особого вреда. По крайней мере, не больше, чем татары, французы в свое время или поляки в 1612 году. Когда же различные демократические органы ставят мне клеймо «провокатор», я не отвечаю им тем же.

С определенной точки зрения (подчеркиваю — не с моей!), можно ведь и призыв Ельцина идти к Белому дому спасать его власть назвать провокационным. Возникает смешная параллель: призыв к народу Ельцина в августе 91‑го и призыв того же Кузьмы Минина (Минина Сухорукого)! Изложим события августовского путча языком древней летописи. Получится примерно следующее: Великое княжество Московское ликует по поводу того, что лишилось всех своих завоеваний, а миллионы братьев остались на чужих землях, под волей чужого народа, фактически на положении рабов. Ликует, что государственность России — идея фикс всех наших правителей — размолочена и повержена в прах. Ликует, что страна лишилась всех своих вооружений, самой возможности защитить себя. Не знаю уж, как языком летописи сказать о ядерных щитах. Так что какой тут Кузьма Минин! При этом я глубоко убежден: Борис Николаевич Ельцин в моем понимании — «наш». Он относится к «нашим». Рано или поздно он совершит прорыв от тех, кто, по сути дела, его пасет, им управляет. Он уйдет от них, потому что никакой он не демократ. Этот человек ничего общего с демократией не имел, не имеет и иметь не будет. Меня многое в нем привлекает, хотя борется за целостность России он хреново.