Поменяемся?

37

Когда я выхожу из душа, упакованная в свою многострадальную пижаму, то обнаруживаю, что Рафаэль успел расположиться в кресле. Его руки скрещены на груди, ноги вытянуты и почти достают до угла кровати. Теперь он похож на Гулливера, по ошибке загремевшего в детский сад во время тихого часа.

Набрав побольше воздуха в легкие, я открываю рот, собираясь сказать что-нибудь милое на прощание, и снова его закрываю. И без расклада таро понятно, что решение вернуться домой — единственно верное, но внутри все равно неуютно и немного тоскливо. Так обычно бывает, когда лето решает показать средний палец, заканчиваясь в первых числах августа.

Забравшись под одеяло, я разглядываю силуэт Рафаэля в полумраке и пытаюсь вернуть размеренность сердечному ритму.

— Спокойной ночи, — шепотом говорю я, когда наконец удается.

— Спокойной, — глухо отзывается он.

Подмяв под себя подушку, я закрываю глаза. Выезжать из отеля нужно в половине восьмого утра, и хотелось бы к этому времени выспаться, но сон, ожидаемо, не идет. Тело упрямо противится расслаблению, что неудивительно с учетом тонны противоречивых мыслей, вот уже сутки насилующих мой мозг.

Время тянется бесконечно долго, заставляя молиться мелатониновым богам о снисхождении. И Рафаэль, будто назло, ворочается в кресле, как заведенный, что никак не облегчает задачу уснуть. Каждый скрип отдается в теле волнительным трепетом. Мне не нравится знать, что он тоже не спит.

Сдавшись, я решительно переворачиваюсь набок и снова нахожу его взглядом.

— Рафа!

В темноте различается едва уловимое движение, но ответа не следует.

— Тоже не можешь уснуть?

Рафаэль молча качает головой. Мол, нет, не могу.

— Ложись в кровать.

— Что? — переспрашивает он, несмотря на то, что фраза была произнесена громко и разборчиво.

— Ложись рядом, — повторяю я, сдабривая приглашение неловким смешком. — Я ведь сразу предложила. Это не кресло кукловода, а самый настоящий электрический стул. Спать в нем невозможно — только сдохнуть.

В течение нескольких секунд я чувствую на себе его напряженный взгляд. Затем, тяжело вздохнув, Рафаэль медленно поднимается.

— И это не приглашение к сексу, если что, — шепчу я, разглядывая тень, нависшую над кроватью.

— То есть зря я поднимался? — звучит с усмешкой.

Заткнув рот одеялом, я беззвучно смеюсь. То, что мы можем шутить об этом, дает надежду, что со временем все будет хорошо.

Рафаэль молча укладывается на свою половину кровати, тактично сохраняя дружескую дистанцию. В комнате снова воцаряется тишина, нарушаемая лишь прерывистым звуком дыхания.

Спустя пару минут я начинаю думать, что гостеприимство было хреновой затеей. То, что он лежит рядом, никак не разрядило атмосферу, а сон, как не шел, так и не идет. К тому же теперь приходится напрягаться, чтобы не дышать слишком шумно.

А потом внезапно рука Рафаэля касается моей. Это едва уловимое и, вероятно, случайное прикосновение заставляет меня широко распахнуть глаза. Он не отдергивает руку, но и не предпринимает попытки сжать мою. Мы оба лежим без движения, боясь налажать.

Не справившись с накатившими эмоциями, я протяжно вздыхаю. Грудная клетка приходит в движение, отчего наши руки становятся еще на сантиметр ближе. Я медленно поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Рафаэля. Он лежит с закрытыми глазами, но его кадык подергивается.

Не в силах себе противостоять, я осторожно сжимаю его пальцы. Они такие же упругие и теплые, какими я их запомнила.

Рафаэль открывает глаза и медленно поворачивается. В его взгляде так много всего, чего мне не стоит пытаться расшифровать, что я на мгновение немею.

Он сжимает мою ладонь в ответ, заставляя зажмуриться. Его тепло проникает сквозь кожу, наполняя тело ощущением, близким к умиротворению. Держаться за руки оказывается достаточным, чтобы любые слова стали ненужными. Нет смысла обсуждать, что будет завтра, давать обещаний или строить планы. Этот честный момент — единственное, что сейчас имеет значение.

— Спи, — хрипло требует Рафаэль.

Не открывая глаз, я киваю. Хорошо, что он снова не ушел гулять в ночи, и у нас появилась возможность по-доброму попрощаться.