Попасть не пропасть

Глава 6

"Утро красит нежным светом стены древнего Кремля", – напевал я себе под нос, занимаясь удалением лишней растительности на лице. Закончив с мыльно-рыльными процедурами, я позавтракал и начал мерить форму. Одежда была тщательно отглажена Анной – так звали дочь моей кухарки – и смотрелась превосходно. Тёмно-зелёный сюртук со стоячим воротником, белые штаны и блестящие чёрные сапоги выглядели очень гармонично. Облачившись в него, ваш покорный слуга сразу принял строгий и подтянутый вид.

Сегодня мне надо было представляться Генеральному инспектору артиллерии, командиру Лейб-Гвардии артиллерийского батальона, генерал-лейтенанту, графу от магии огня Аракчееву Алексею Андреевичу.

"Генерал-лейтенант Аракчеев – строгий и прогрессивный офицер. Он ненавидит казнокрадов и взяточников. Для него самое важное в жизни – это точное исполнение повелений императора. Недаром, утверждая ему ранг магии, Его Величество сам придумал ему девиз: «Без лести предан»", – так графа охарактеризовал мне Бенкендорф.

Интересно получается: все люди, которые в моём времени считались «прогрессивной общественностью» совершенно никчёмными, оказывались очень даже ничего. Аракчеев, к примеру, будучи генерал-квартирмейстером российской армии, разогнал огромное количество нечистых на руку тыловиков. Для российского интендантства жить без воровства оказалось внове, и по Руси великой зазвучал плач охочих до казенного добра армейских чиновников о душителе свобод и яром реакционере Аракчееве. Он организовал снабжение заграничного похода генералиссимуса Суворова так, что Александр Васильевич даже поговорку в обиход запустил: «Любого интенданта, кроме Аракчеева, через год службы можно смело вешать без суда и следствия, всегда есть за что».

После назначения его на должность Генерального инспектора артиллерии он превратил подчинённый ему гвардейский артиллерийский батальон в часть, где испытывают все новинки от Академии Техномагии. Артиллерия в Российской императорской армии, вообще говоря, стояла на переднем крае научных исследований. Пока пехота и кавалерия пользовались устоявшимися приёмами и построениями, бомбардиры всё время внедряли что-то новое.

Именно гвардейские артиллеристы Аракчеева мортирным огнём с закрытых позиций отбили штурм дома графа Обольянинова. А при добивании мятежа зрелище выкаченных на прямую наводку тяжёлых метателей отбивало у заговорщиков всякое желание сопротивляться.

При этом граф Аракчеев был скорее чиновником в армии, чем бравым командиром, гарцующим на белом коне впереди разворачивающейся в атаку кавалерийской лавы. По его твёрдому убеждению, успешность боевых действий на семьдесят процентов зависела от правильно организованного снабжения и логистики, на тридцать от своевременности и чёткости выполнения офицерами и нижними чинами требований устава и приказов вышестоящих командиров, а героизм всегда прикрывал чью-то глупость и неумение правильно распорядиться имеющимися резервами.

Под началом такого выдающегося человека мне и предстояло служить в ближайшее время. Подойдя к казармам батальона со стороны Литейного, я обратился к караульному: «Как попасть к графу Аракчееву»?

Немолодой фейерверкер кликнул из кордегардии провожатого для меня. Солдатик повёл меня через плац, на котором артиллеристы занимались строевой подготовкой. Группы служивых под командой седоусых унтеров старательно тянули носки сапог, поднимая ноги на предписанную уставом высоту.

"А ничего так плац, ухоженный. У нас в топографическом поплоше был", – мелькнуло в голове воспоминание о моей курсантской юности.

Кабинет графа Аракчеева оказался на втором этаже. В приёмной сидел молодой офицер в форме поручика и мрачно читал наставление в артиллерийском деле.

– Посетитель к его превосходительству, – сообщил ему мой солдатик.

– Как вас представить, сударь? – спросил у меня поручик.

– Кавалер ордена святого Благоверного Князя Александра Невского, командор ордена святого Иоанна Иерусалимского, Светлейший князь от магии молнии, полковник лейб-гвардии маркиз де Вильянуэво, прибыл представляться по поводу вступления в должность заместителя командира Лейб-гвардии Артиллерийского батальона, – как по писаному отбарабанил я.

– Поручик Эйлер Александр Христофорович, Ваша светлость, – коротко поклонился офицер. – Тотчас доложу Его превосходительству.

В кабинете, куда меня пригласил войти Эйлер, из-за массивного письменного стола красного дерева поднялся высокий офицер в генеральском мундире. Грубые черты лица его поражали своей непропорциональностью. Массивный, толстый нос нависал над острым подбородком. Тонкие губы были плотно сжаты. Над низким лбом торчала жёсткая шапка волос. Полуприкрытые глаза… О, вот тут-то я и понял, как может быть обманчива внешность. Холодные глаза графа смотрели остро и изучающе, в них светился недюжинный ум, хитрость и предостережение сытого хищника, мол я сейчас не голоден, но держи ушки на макушке.

– Рад видеть вас, маркиз. Если я не ошибаюсь, ваше имя на русском языке будет Иван? А по батюшке вас как? – широко улыбнулся мне Аракчеев.

Краем глаза я заметил удивлённое лицо Эйлера.

"Интересно, что такого странного увидел поручик?" – подумалось мне.

– Отца Мигелем, по-моему, величали. Ко мне память возвращаться, не спешит, Ваше превосходительство.

– Значит, Иваном Михайловичем по-нашенски будете. А меня вне строя Алексеем Александровичем разрешаю называть, – снова улыбнулся Аракчеев, и лицо поручика ещё более удивлённо вытянулось.

– Его Императорское Величество уведомил меня о вашем назначении. На вас будет лежать всё взаимодействие с Академией. Учёные – люди увлекающиеся, они своими идеями живут. А мы – люди военные, нам надо артиллерию русской армии усилить настолько, чтобы ни один француз или англичанин не смел в нашу сторону косо смотреть. А то что это такое: на всю армию шестьсот шестьдесят метателей – и те устарели! – граф даже притопнул ногой в негодовании. – Вот разработкой новых умники и занимаются, но ваша задача – обеспечить именно появление свежих метателей, а не удовлетворение досужего любопытства наших гениев от техномагии, – продолжил монолог Аракчеев. Хочу сразу предупредить Вашу светлость: я больше всего ценю в офицерах добросовестность в исполнении воинского долга и умение принимать решения, а также отвечать за них, – испытующе взглянул на меня командир батальона. – Кабинет ваш будет через стенку от моего, можете посмотреть его, не откладывая. Подыскать денщика – поручик Эйлер вам поспособствует. Сегодня в шесть вечера я назначил мероприятие в офицерском собрании. Ждет вас приобщение к славному офицерскому корпусу батальона. Более не смею вас задерживать, господин полковник, – завершил граф.

Мы с поручиком вышли из кабинета начальника батальона, и Эйлер, открыв соседнюю дверь, показал мое рабочее место.

– Вот ваша обитель, Ваше превосходительство, – поручик обвел рукой просторную комнату с предбанником, в которой стояли тяжелый двухтумбовый стол с приставленной к нему брифинг-приставкой, несколько стульев, кресел и огромный шкаф, забитый какими-то папками. Из-за шкафа торчал край продавленного дивана.

– Мило, весьма мило. Но к делу, господин поручик. Граф Аракчеев сказал, что вы можете порекомендовать мне денщика, – уточнил я у Эйлера.

– Так точно, господин полковник. Через пятнадцать минут к вам прапорщик Филимонов прибудет и солдат приведет, если переставить что-то решите. С денщиком он тоже урегулирует.

Филимонов оказался пожилым усатым крепышом с хитрыми глазами и пудовыми кулаками. Доложившись, он спросил, буду ли я чего в кабинете менять, и сходу предложил мне в денщики молодого пензяка с лукавым выражением конопатого лица, которого все Гришкой толстопятым звали. Оглядев это чудо природы, я не мог не поинтересоваться, почему толстопятый.

"Дык, Его светлость генералиссимус Александр Васильевич Суворов говорил «пензяк толстопят». Когда русские войска переходили через Альпы, у многих солдат были натерты ноги. Только у моих земляков в полку не случилось этой беды. На вопрос Суворова пензенские солдаты показали ему свои носки с двойной пяткой, которые вязались только в Сурском крае. Тут Александр Васильевич и воскликнул: «Ну и молодцы, пензяки толстопятые!». Вот меня все толстопятым и зовут", – просветил меня Гришка.

– Читать, писать умеешь? – отсмеявшись, спросил я.

– Могем помаленьку. Как-никак два класса церковно-приходской школы кончил, – степенно ответил Григорий.

– А скажи мне, Гриша, мечта у тебя есть?

– На юнкерские курсы при нашем батальоне поступить хочу. По окончании сразу прапорщика дают, а это и жалованье выше, и в отставку через двадцать лет выйти можно, Ваше благородие, – сразу посерьезнел и перестал нарочито простонародно говорить толстопятый.

– Будешь изрядно служить – быть тебе прапорщиком, – пообещал я Григорию. – А пока сбегай и закажи в офицерское собрание к шести вечера, пять дюжин шампанского, – я отправил денщика запасаться вином к празднику.

В половине шестого на пролетке подъехал Бенкендорф, и я со смехом познакомил двух Александров Христофоровичей. Оба невысокие, крепкие, круглолицые, со светлыми волосами, они были даже чем-то похожи: внук величайшего мага-големостроителя Леонарда Эйлера, вошедшего в историю своими трудами по математике и количеством уничтоженных его големами крепостей, чьи предки бежали из баварского Линдау в швейцарский Базель от инквизиции римско-католической церкви, и потомок рыцарей Тевтонского ордена, предки которого были бургграфами Риги по праву силы магии холода, а после воссоединения Лифляндии с Российской империей – губернаторами Ревеля.

Граф Аракчеев присутствовал только на официальной части, где представил меня личному составу и сказал несколько лестных слов в мой адрес, после чего удалился. Господа офицеры впечатлилис от того, какой я борзый, дерзкий, как пуля резкий, и ударились в загул. За шампанским пришлось гонять денщиков еще два раза.

– Уйди, злыдень, – не отдавал я Гришке свою подушку и одеяло.

– Ваша светлость, ну вы же сами сказали поднять вас в восемь и грозились в жаба превратить, если просплю, а мне в жаба не хочется, пупырчатые они, – ныл мой верный Санчо Панса, не оставляя попытки стащить с меня одеяло.

Ладно, пора действительно вставать, а то к десяти обещались быть люди из академии. Я уже заканчивал завтракать, когда появился Бенкендорф и начал меня подгонять со словами, что будет сам великий Эпинус и опаздывать нельзя. А мой прямой начальник граф Аракчеев опозданий на службу вообще не понимает.

По дороге я выяснил у Саши интереснейшие вещи.

Оказывается, ко мне в гости собирается Светлейший князь от магии воздуха, Президент Академии Техномагии Франц Ульрих Эпинус. Сей мощный старец во времена Екатерины Великой был наставником нынешнего государя по естественным наукам. Будучи простым академиком, еще Императорской академии наук и художеств в Санкт-Петербурге состоял в переписке с виднейшими техномагами современности и с увлечением начал развивать направление на стыке естествознания и магии, которое во Франции получило название техномагия. А так как князь сумел пережить многих из своих французских коллег по причине наличия огромных магических сил и умения выживать в непростых ситуациях, то и достиг много большего, чем тот же Вольта[29] или Дидро[30]. Он успел поучаствовать в обучении государя, детей нынешнего государя, трудился начальником центра дешифровки при канцелярии иностранных дел, вводил государственную систему образования в империи и параллельно не оставлял своих экспериментов в академии. После прихода к власти Павла I, который видел в техномагических практиках огромный потенциал, академик Эпинус был поставлен во главе новообразованной академии техномагии. Задачи перед академией стояли колоссальные: за какие-то пять лет догнать и перегнать французов в конструировании и использовании техномагических устройств. За техномагией будущее – так считал император. И его престарелый учитель встал во фрунт не хуже гренадера Фридриха Великого и рявкнул: «Будет сделано, Ваше Величество». После чего только успевал раздавать живительных пендалей всей своей научной братии.

Ровно в 10 утра открылась дверь моего кабинета, и дежурный офицер доложил: Светлейший князь от магии воздуха, академик Российской Академии Техномагии Франц Ульрих Эпинус, и барон от магии воздуха, адъюнкт Российской Академии Техномагии Василий Владимирович Петров. Первым зашел могучий старик, монументальный, как медный всадник, от него веяло здоровьем и жаждой боя. Следом за ним появился худощавый молодой человек с темными зачесанными назад волосами и носом с горбинкой, который с опаской посматривал на своего старшего товарища. Поздоровавшись и приняв приглашение присесть, господа академики перешли к цели своего визита.

– Итак, молодой человек, Его Величество повелел мне помочь вам с восстановлением энергетики и дал позволение привлечь к работе над изобретением моего молодого коллеги. Открытие сие обладает высшей степенью секретности. Категорически воспрещено разглашение подробностей ваших трудов не допущенным лицам. Все бумаги, касаемые данного приспособления, не должны покидать расположения артиллерийского батальона.

Академик Эпинус наклонил лобастую голову вперед, как бык перед броском на тореадора, и внимательно оглядел меня, будто оценивая – не ошибся ли император, когда решил доверить мне такую тайну.

– Да, меня уведомили о необходимости совместных работ, но в подробности не посвящали, – вежливо склонил голову я.

"Ага, еще гриф забыли поставить: «совершенно секретно, перед прочтением сжечь»", – вспомнилось мне бессмертное творение Стругацких.

– Вот посвящением в подробности и займется сейчас мой юный спутник, – академик с видом царственного величия и гордости откинулся на спинку кресла, махнув рукой своему товарищу.

И тут адъюнкт Петров вывалил такое, что челюсть у меня попыталась ударить по крышке стола. Два года назад, проводя опыты с вольтовой дугой, Василий Владимирович обратил внимание на поведение железа, находящегося внутри спирали из проводов. Будучи магом воздуха, Петров владел слабым заклинанием электрических искр и, случайно подав электричество на медный провод, привел железный шарик в движение. Год экспериментов привел к тому, что, находясь в дуле метателя, обвитого медным проводом, железное ядро вылетало оттуда и уносилось на целых пять саженей. С этим результатом наш изобретатель пришел к своему учителю академику Эпинусу. Могутный старикан заклинание искр усилил, и ядро пролетело полверсты, но впоследствии они уперлись в недостаток электрической энергии для увеличения дальности полета ядра – все-таки оба были магами-воздушниками. В момент мятежа Эпинус с Петровым поспешили на помощь к императору и увидели на площади Коннетабля истребление молниями расчета английского подавителя магии.

В результате этих событий, пока моя недожаренная тушка благополучно отдыхала в Михайловском замке, за нее шла яростная торговля между армейцами, которым очень пригодились бы грозди шаровых молний, летающие на полях сражений по указанию генералов, и учеными, увидевшими возможность прорыва в заглохших экспериментах. В результате высокие договаривающиеся стороны в лице академика Эпинуса и генералиссимуса Суворова в присутствии императора согласовали совместное использование моих талантов.

И тут меня осенило – это же пушка Гаусса[31]! Хотя в этом мире ее, наверно, будут называть пушкой Петрова.

– Что же, господа, я понял ваши затруднения и попробую помочь, но для этого мне в первую очередь надо восстанавливать энергоканалы, иначе электрическую силу увеличить не получится, – ответил я.

– Для этого мы здесь и находимся. Предлагаю пройти в медицинский кабинет, где мы покажем вам практики для скорейшего восстановления каналов, – сообщил мне Эпинус.