Последний раунд

ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой братья дают клятву

На следующий день Вовка и Санька, крадучись, вышли на просеку. В руках у них были две саперные лопаты, которые они нашли в кювете.

Стараясь не шуметь, ребята торопливо копали, но земля поддавалась туго. К полудню вырос небольшой холмик.

- Жалко, - сказал Санька, вытирая вспотевшее лицо рукавом, - креста нету. Может, с кладбища стянем?

- Надо не крест, а звезду.

- На нашем кладбище звезду не найдешь, там одни кресты.

- Сами сделаем.

Возле окопов они разыскали поломанный фанерный ящик. На куске фанеры Вовка нарисовал карандашом пятиконечную звезду и большим складным ножом (его нашли в полупустом солдатском ранце) старательно вырезал. Санька вытащил из ящика несколько гвоздей, выровнял их и рукояткой пистолета прибил звезду к палке.

- Фамилии хорошо бы написать, - сказал Санька. - Да жаль, мы их не знаем.

Вовка послюнявил химический карандаш и написал на звезде печатными буквами: «Здесь лежат два героя-коммуниста». Потом подумал и приписал внизу: «27 июня 1941 года».

- Кажись, все, теперь айда отсюда, - сказал Санька, оглядываясь. - Место больно опасное.

Но Вовка, казалось, ничего не слышал. В его глазах появился какой-то холодный блеск, губы плотно сжались. Санька, искоса наблюдая за ним, насторожился, догадываясь, что брат задумал что-то, но спросить не решался.

- Клянусь мстить проклятым фашистам! - в голосе Вовки зазвенели глухие железные нотки. - Клянусь своей кровью.

Вовка вынул нож и надрезал указательный палец левой руки. Когда показалась кровь, он пальцем написал на звезде: «Восыком».

- Вот теперь все, - сказал Вовка другим, уставшим голосом, как человек, сделавший большое дело, очень важное для него самого. - Теперь можно идти. До самого фронта.

- А как же я? - спросил Санька, и в его вопросе прозвучала открытая обида.

- Как хочешь, - ответил Вовка.

Санька посмотрел на брата и уже не с обидой, а с тревогой спросил:

- Бросаешь меня, да? Одного оставляешь?

Вовка остановился перед Санькой, посмотрел ему в глаза, в которых готовы были появиться слезы.

- Решай сам. Если ты готов сражаться, не боишься пыток и смерти, то идем со мной. А если дрожишь, то лучше возвращайся домой.

Перед Санькиными глазами стояла страшная картина расправы с командирами и истерзанный Антошка. При одной мысли, что и с ним может такое случиться, у Саньки мурашки пробегали по телу. Но в деревню возвращаться ему не хотелось. Оставаться в лесу одному тоже было боязно.

И Санька решился:

- Иду с тобой.

- Тогда повтори мою клятву, - сказал Вовка сурово и протянул перочинный нож.

Санька взял нож и острием осторожно кольнул в мизинец. Вовка презрительно отвернулся. Тогда Санька зажмурился, резанул и еле удержался, чтобы не вскрикнуть.

Открыв глаза, он увидел, что яркая капля крови вот-вот упадет с пальца. Санька поднес мизинец к фанерной звезде и чуть ниже Вовкиной метки написал две буквы «СБ» - Санька Батурин.

- Теперь, Санька, до самого окончания войны я твой командир, - сказал Вовка, когда они присели отдохнуть возле ручья.

Санька промывал в ручье порезанный палец и прикладывал к нему листик подорожника. Услыхав такие слова, он снизу вверх посмотрел на Вовку.

- Так, выходит, я буду простым бойцом, да? Это не по-честному.

- На войне не рассуждают, - ответил Вовка. - Ты мой помощник, заместитель командира. Понял?

Санька повеселел.

- Это другое дело, сразу бы так и сказал. Помощником командира я согласен.

- Тогда слушай мой приказ. - Вовка снова заговорил строгим тоном. - Ты сейчас отправишься в деревню.

- В разведку, да? - оживился Санька.

- В разведку. И принесешь чего-нибудь поесть.

- Ладно, - согласился Санька.

- Не ладно. Не знаешь, как надо отвечать?

- Знаю. - Санька вскочил и, лихо вытянувшись, отдал честь: - Есть, товарищ командир!

- А я тем временем разберу наше оружие. Что возьмем с собой, а что спрячем. Все тащить сил не хватит.

Санька согласился.

Ему начинала нравиться такая взаправдашняя игра. Он и без приказа сам хотел наведаться домой. Санька знал, что в погребе много вкусной еды; копченый свиной окорок, круги жирной колбасы, а в ящике - куски сала, посыпанные солью и чесноком. И еще банки с вареньем, крынки со сметаной, железная банка с медом. При мыслях обо всех этих лакомствах у него заурчало в пустом животе и ноги сами понесли к деревне.

На опушке Санька нырнул в пшеничное поле. Дождя давно не было, земля потрескалась и колола ноги. Санька ободрал коленки и локти, пока полз по полю, раздвигая головой стебли пшеницы. Потом огородами, знакомыми лазейками, минуя дворы со злыми собаками, добрался до своего дома. Он пролез через дырку в заборе и очутился во дворе. Только бы не попасться на глаза немцам! Санька обошел сарай и осторожно выглянул. Тут его и обнаружил младший братишка Колька, игравший с кошкой.

- Санька, Санька! - радостно захлопал он в ладоши, не обращая внимания на отчаянные знаки старшего брата.

В дверях дома показалась мать.

- Санек, ты?

- Да, мама, это я… - нехотя ответил Санька и вышел из укрытия.

- Шляешься черт знает где, а тут переживай за тебя! - сказала она сердито.

- Я немцев испугался, - попытался оправдаться Санька, - вот и убег…

Мать схватила его большими, тяжелыми руками и сильно прижала к себе.

- Родненький ты мой! Столько я за тебя настрадалась. Спрашивала людей, говорят, не видели… Всех убитых обошла… Нас отпустили, слава тебе господи. Сосед Кондрат Савельевич заступился. Он теперь староста.

Саньке было приятно, что мать так радуется его возвращению. Обычно она не баловала его вниманием. Он обмяк, прижался к матери, заплакал. Хорошо, что их с Колькой отпустили. Может, и папка еще вернется. Ведь Вовка не видел его убитым, а только предполагает, что они погибли с тетей Катей.

- Небось голодный, как волк?

- Угу, - ответил Санька, вытирая со щек слезы.

- Поди умойся и садись к столу.

Постные зеленые щи, заправленные ложкой сметаны, и каша с молоком показались Саньке удивительно вкусными. Он быстро опорожнил тарелки.

- Убегался, бездомный, так и щи пустые понравились. - Мать подошла к столу, вытирая руки о передник. - Где же ты мотался, окаянный?

- В лесу, - ответил Санька.

- Неужто один?

- Не. - Санька посмотрел на мать, как бы соображая: говорить ли. - Вдвоем мы, с Вовкой нашим.

- Значит, он убег все-таки позапрошлой ночью из острога?

Санька кивнул.

Выходит, Вовка правду говорил о побеге. Смелый какой он. С таким не пропадешь.

- Значит, жив? - переспросила мать, и непонятно было, радуется она этому или нет.

- Ждет меня, - охотно ответил Санька.

- Новое горюшко! - вдруг всхлипнула мать. - Что мне делать с вами, шельмецами?

Санька понял материнские слезы по-своему и с готовностью вскочил:

- Мам, я позову его. Он тут недалеко.

Добрые слезы, которые были на лице матери минуту назад, улетучились. Уголки губ угрожающе опустились книзу, а в глазах появилась холодная колючесть. Санька знал, что сейчас будет гроза, и втянул голову в плечи.

- Вот что я тебе скажу. Неча шляться. Дома дел по горло: картошку пора окучивать, огород не полит, сохнет, скотина без корма… Бери-ка тяпку - и марш на огород полоть картошку!

- А как же Вовка? - в отчаянии спросил Санька.

- Чтоб он пропал, твой Вовка! Да если он сунется сюда, нас всех поуничтожают. Беглец из острога! Сын командира! Да таких первым делом расстреливают. Нехай живет как знает!

Санька исподлобья посмотрел на мать. Такой он ее никогда не видел.

- Он там один. Голодный…

Тяжелым выдался этот день для Саньки. После утренних страхов и тревог, после саперной лопатки, от которой на руках набились мозоли, пришлось ему еще картошку окучивать, носить воду из колодца и поливать грядки с капустой, а потом чистить свинарник. К вечеру Санька еле передвигал ноги, а руки и спина казались чужими. Однако его больше, чем усталость, терзала мысль о Вовке. «Какой же из меня помощник командира? - подумал он, ругая себя. - Пошел в разведку и застрял. Сам нажрался до отвала, а командир лапу сосет с голоду. Еще клятву давал!»

Но тут мысли его неожиданно оборвались. У калитки остановились трое немецких солдат с автоматами за плечами. Наверное, это те, что вчера были в лесу! Они пришли за ним. Бросив ведро, Санька побежал к дому. Но немцы его заметили. Один из них крикнул Саньке:

- Киндер! Киндер!

Он понял, что немцы зовут его. Дрожа, как осиновый лист, Санька приблизился к ним.

- Яйки! Млеко! Давай, давай!

Из дома выскочила мать. Она кинулась к Саньке, заслонила его собой.

- Это мой мальчик! Сын! Он ни в чем не виноват!

Наконец до сознания матери дошло, чего хотят солдаты. Облегченно вздохнув, она закивала:

- Есть, есть. Сейчас принесу!

- Давай, давай! - заулыбался рослый рыжий немец. - Шнель!

Мария побежала в дом.

Рыжий немец подошел к Саньке и похлопал его по плечу:

- Гут, киндер!

Санька бессмысленно закивал головой, не зная, как себя вести.

- До есть Петербург? До есть Ленинград? - спросил рыжий на ломаном русском языке. - Километр?

Санька догадался, что рыжий спрашивает, сколько километров до Ленинграда. Он кивнул немцу и показал четыре пальца.

- Отсюда до Ленинграда будет километров четыреста!

- Понималь, - сказал рыжий солдат и начертил на земле цифру четыреста. - Так есть?

- Так, так, - подтвердил Санька.

- До есть Москау? - продолжал спрашивать рыжий.

- Далеко! - ответил Санька. - Тысяча километров.

Он начертил на земле цифру.

- Гут, гут, - немец засмеялся, обнажив крупные редкие зубы, и многозначительно поднял палец. - Завтра вир, мы есть Ленинград! После-после-послезавтра мы есть Москау! Хайль Гитлер! Россия - капут! - немец провел ладонью по горлу.

От его слов, выразительных жестов и самодовольного смеха Саньке стало страшно. Гад, уже победу празднует… Тут до Санькиного слуха донеслось отчаянное кудахтанье. Он оглянулся. Из сарая вышел немец, неся в каждой руке по паре барахтающихся несушек. Другой солдат перелез через загон и старался поймать двухмесячного поросенка. Поросенок визжал и ускользал из рук.

В это время на пороге показалась мать с плетеной корзинкой. и большой крынкой молока. Рыжий солдат поспешил к ней. Внезапно грохнули выстрелы, раздался пронзительный визг поросенка. Мать ахнула и уронила крынку с молоком и корзинку с яйцами. Крынка разбилась, и молоко побежало со ступенек на землю. Из упавшей набок корзинки покатились яйца.

- Русише швайне! - заревел рыжий немец, схватив корзинку с разбитыми яйцами, с размаху ударил Санькину мать. - Русише швайне!

Из дома выбежал Колька и, увидев немцев, с испугу заревел:

- Ма-ма!

Мать упала перед рыжим немцем на колени и взмолилась:

- Пожалейте меня, грешную! Простите!

У Саньки защемило сердце. Он стоял как вкопанный, боясь пошевелиться. Рыжий немец взглянул на своих дружков и, видимо, остался доволен добычей.

- Завтра яйки! - он растопырил перед матерью пальцы обеих рук, показывая десяток. - Завтра млеко! Яйки, млеко! - Рыжий вскинул автомат, изображая стрельбу.

Санькина мать, стоя на коленях, утвердительно закивала головой.

- Все будет! И молоко и яйца! Только не губите душу грешную…

Солдаты ушли, унося четырех кур и поросенка.

Мать долго сидела на пороге, беззвучно рыдая, закрыв лицо ладонями. Маленький Колька, всхлипывая, стал размазывать лужу от молока, потом занялся корзиной - возил ее по молочной грязи, изображая пароход. Скоро ему это наскучило. Он стал макать руки в липкую кашицу от разбитых яичек и мазать по голове, приговаривая:

- Куп-куп! Холосо! Куп-куп!

Санька, выйдя из оцепенения, подхватил братишку и, хотя тот сопротивлялся, потащил его к ведру с водой. Вымыл ему лицо, голову и только потом отпустил играть. А сам, подхватив ведро, побрел к колодцу. «Нет, жить так: невозможно, - думал Санька. - Надо бежать к Вовке».

Вечером, когда мать отправилась доить корову, Санька прошмыгнул в погреб. Там в углу лежала заранее приготовленная пустая сумка, с которой он бегал в школу. Санька втиснул в нее кусок сала, три круга колбасы, спички, завязал в узелок соль.

Выждав удобный момент, он незаметно выскользнул из погреба и, озираясь, побежал к лесу.