Последний раунд

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1

Лариса как-то сразу проснулась и первое, что увидела, высунувшись из спального мешка, так это тонкий солнечный луч, который лег оранжевой полоской на замызганном темно-сером брезентовом полу палатки, еще не просохшем от дождевой влаги. От солнечного луча, казалось, растекалось тепло и радость света. Она улыбнулась и, как в детстве, протянула руку, чтобы его погладить.

Она соскучилась по солнцу. Последние дни донимали дожди. С рассвета и до позднего вечера по низкому небу бесконечно ползли рыхлые, бесформенные, набрякшие влагой тучи с лохматыми, словно растрепанные хлопья ваты, днищами и, казалось, тащили по земле нерасчесанные космы мелкого дождя. Мириады капель, не долетев до земли, повисали в воздухе, образуя густой мокрый туман. Не то что работать, дышать тяжело. Одежда не просыхала. Вчера они добрались сюда, к устью ручья Кен-Юряха, одному из шумных притоков Далдына, и до наступления темноты успели выбрать удобное место, расположиться, поставить палатки. Костер не хотел гореть, а нудно тлел и чадил. Федор тихо ругался, обзывая разными нехорошими словами северные края, а якут Семен молча курил свою длинную трубку…

Сейчас в палатке никого не было. Федор и Семен уже ушли, у каждого свои дела. Только утро слало свой привет. День обещал быть хорошим. Лариса проворно выскользнула из спального мешка, натянула залатанные брезентовые брюки, сунула ноги в сапоги и, схватив полотенце, отдернула полог.

- Ой! - вырвалось у нее, и она невольно зажмурила глаза.

Прямо в лицо ей улыбалось солнце. Оно недавно поднялось над сопкой, над редким частоколом тайги и обласкивало теплыми лучами стынущую в ночной прохладе землю. Дождевые капли, висевшие на каждой травинке, на ветках лиственниц и берез, искрились маленькими зеркальцами. А над речной долиной стлалась прозрачная ласковая дымка тумана.

- Денек, Лариса Анатольевна, словно подарок нам за все страдания под дождем. Красотища!

Федор сидел на корточках возле костра. Огонь весело потрескивал, облизывая закопченные бока чайника, подвешенного на палке.

- Да, Алексеич! День чудесный, как говорил Пушкин.

- Не, Пушкина здесь нам не надо.

- Это почему же? - Лариса набросила на плечи полотенце и зашагала по влажной гальке к реке.

- Все потому же. Он писал в стихах, я учил их на всю жизнь еще в школе наизусть. Так там, в стихах тех, - Федор нараспев продекламировал: - «Мороз и солнце! День чудесный!» - он сделал паузу. - Вникаете, Лариса Анатольевна? Там про мороз и солнце. Так я вам скажу, что нам тут пока мороза не требуется. А то отсюда и не выберемся.

- Не печалься, до морозов еще далеко. Бабье лето солнце дарит.

Федор хмыкнул, потом сказал?

- Бабье - оно и есть бабье. Нету ему никакой веры.

- Как так нету? - Лариса остановилась и удивленно посмотрела на Федора. Тот редко бывал разговорчивым.

- По естеству своему, - ответил Белкин и добавил: - Природа - она сплошная баба, женщина то есть, с какого края к ней ни подступи. А у женщинского пола, извините, каков норов? У них семь пятниц на неделе, скажу я вам, и все с выкрутасами.

- Ну уж знаете… - Лариса остановилась, повернулась к рабочему: - Выходит, и я такая?

- Нет, не такая.

- Интересно! Однако я ведь тоже женщина.

- Не, вы другая. Свойская, как друг-товарищ. И в штанах мужских ходите. - И уверенно закончил: - Вы надежная.

- Спасибо за комплимент, Федуня!

Воды за ночь прибавилось. Галечная коса заметно сократилась. Река шумно билась в камнях, пенилась и торопилась бежать дальше. Надвигалось осеннее половодье. Попугаева знала, что оно начинается как-то незаметно, исподволь, а потом стремительно нарастает приток грязно-мутной воды, главным образом вырвавшейся из озер и торфяных болот, берега которых быстро подтаивают за короткое лето. И вслед за половодьем пойдет шуга, предвестница зимы. «Надо спешить, - подумала Лариса, - надо спешить».

Она потрогала воду рукой, подняла голову и замерла. На противоположном берегу стоял красавец лось. По рогам было видно, что молодой. Ветер дул оттуда, с той стороны, и он не улавливал чужие запахи, не чуял опасности. Лось вышел привычной тропой к водопою и застыл на месте, удивленно рассматривая людей и пламя костра. С двуногим существом он, возможно, встречался впервые и не испытывал особого страха, не чуял опасности. Но живые языки костра его настораживали. За свою короткую жизнь ему уже приходилось убегать от страшных лесных пожаров. Огня он боялся. Вытянув мокрую морду, лось жадно принюхивался.

- Ух ты! - услышала Лариса за своей спиной приглушенный тревожно-радостный голос рабочего, и раздался сухой щелчок взведенного курка.

Попугаева обернулась и бросилась к Белкину.

- Не бей!.. - Федюня, не надо!..

Но того уже никакая сила не могла удержать. Белкин целое лето мечтал подстрелить крупную дичь, но все не удавалось. А тут - такая удача! Им овладел азарт охотника, понимавшего, что это его единственный и, возможно, последний шанс в этом полевом сезоне. Закусив нижнюю губу, Белкин побледнел лицом и, слившись с ружьем, целился в лося.

- Пожалей!.. - крикнула в отчаянии Попугаева, бросая скомканное полотенце в Белкина, надеясь помешать выстрелу.

Но он грянул гулким раскатистым громом. Попугаева грустно повернулась к реке, посмотрела на противоположный берег, А там красавец лось все так же напряженно стоял по щиколотку в воде, вытянув вперед свою голову и закинув рога к спине.

- Черт!.. Кто мушку сбил! - выругался Белкин, нервно перезаряжая ружье. - Не мог промазать за тридцать метров!..

И тут, к их удивлению, лось неуверенно сделал пару шагов и рухнул на мелководье, на прибрежные камни.

- Все ж таки попал! Попал! - возликовал Белкин и, бросив ружье, размахивая руками, побежал к реке, спеша перебраться по скользким камням на тот берег.

Быстрые северные реки не прощают небрежности. В бурлящем потоке, когда заходишь выше колен, устоять трудно. Без палки нипочем не удержишься, обязательно нужна третья точка опоры. Поток дважды сбивал Федора, и он с головой окунался в ледяную воду.

- Эх ты, охотник, - в сердцах вымолвила Попугаева и принялась стаскивать в реку надувную резиновую лодку.

Переправилась благополучно, но значительно ниже, пришлось против течения тянуть лодку. А это не так-то легко. Лариса шагала по воде, ругая и глупого лося, который вышел к водопою в неурочный час, и незадачливого охотника. Что там ни говори, а полдня, если не больше, пропадет. Никакая работа сейчас на ум не пойдет, никаким приказом Федора не заставишь бить шурфы и держать лоток. У него в голове лишь одно - скорее разделать лося, нажарить свежего мяса… Одним словом, выходной день, которого давно не было.

Федор Белкин, посиневший от холода, в мокрой, прилипшей к телу одежде, подпрыгивал на берегу возле убитого лося, словно исполнял какой-то ритуальный танец папуасов.

- Ух!.. Ах!.. Ух!..

- Хватит радоваться, - сказала Попугаева. - Надо свежевать, а то мясо будет плохое.

- Не… нечем, - вымолвил с дрожью в голосе Федор,-продолжая прыгать, чтобы согреться. - Но… нож у… уплыл, ко… когда па… падал…

- На, возьми мой, - она протянула ему складной ножик. - Работай, а я костер разожгу.

Попугаева насобирала сухих листьев, веток, раздула пламя. Потом помогла Федору, и они вдвоем свежевали тушу лося.

- Жирный, - сказала Попугаева и деловито похлопала по холке.

- Странная вы, Лариса Анатольевна, - произнес Федор, орудуя складным ножом. - Только что вы ж его жалели.

- Да, жалела. Живого жалела, - Лариса укоризненно посмотрела на рабочего. - А теперь что? Теперь это - мясо.

- Да, мясо. Много мяса, - Федор, довольный собой, горделиво улыбался. - Только таким ножичком много не насвежуешь.

- Другого у меня нет. Я сейчас в лагерь смотаюсь, привезу топор и финку.

- Давайте. Финка у вас, Лариса Анатольевна, классная, то что надо.

Федор знал, что Попугаева дорожила своей финкой, редко кому давала ее. Говорила, что финка та у нее хранится с фронта, подарок одного знакомого лейтенанта, давно геройски погибшего еще в середине войны. Финка была необычная, с белой резной и точеной ручкой, сделанной из кости, вернее, из бивня не то слона, не то ископаемого мамонта. И ножны были сделаны из того же белого бивня, все резные, в затейливой вязи старинного рисунка. А лезвие кинжала прямое, остроконечное, редкостной булатной стали. Одним словом, дорогая вещица.

Лося освежевали быстро, сняли шкуру. В работу включился и проводник. Семен охотился невдалеке, услышал выстрел и поспешил к лагерю. Попугаева на костре поджарила куски мяса и печенки. Мужчины тем временем по совету Семена укрепили два шеста между четырьмя кряжистыми лиственницами и на такой своеобразный лабаз уложили разрубленную на части сохатину.

- Волк не достанет, а человеку не жалко, бери, пожалуйста, - сказал Семен, покрывая мясо сверху хвойными ветвями.

- Заодно на свежем ветру чуток и подвялится, в дорогу обратную возьмем, - хозяйски заключил Белкин, - на всю нашу ленинградскую экспедицию хватит. Ешь - не хочу! - и, помолчав, что-то вспоминая, грустно добавил: - В блокаду бы такого мясца, цены ему не было бы… Эх, мать честная… А сейчас что? Забава вкусная, да объедение сплошное.