Последний раунд

2

Окопы были пусты. Последний солдат, держа винтовку за ствол, как палку, торопился догнать уходящих товарищей.

- Стой! - крикнул Кирилл. - Стой, кому говорю!

Он побежал наперерез уходящим пехотинцам, на ходу расстегивая кобуру. Кирилл был полон решимости удержать, заставить вернуться в окопы боевое охранение. Без них зенитчики оставались одни, как раздетые зимой в степи, открытые любым ударам наземного противника.

- Стой, так твою мать!..

На окрик оглянулся командир пехотинцев, невысокого роста, плотный чернявый мужчина с крупными чертами лица. На его петлицах выделялся новенький кубик - знак отличия младшего лейтенанта.

- Ты чего, сосед, горячишься? - деловито-спокойно спросил младший лейтенант, удивленный взволнованностью Оврутина.

- Куда же вы, а? - Кирилл глотнул воздух и еле сдержал себя, чтобы не выматериться. - Бросаете батарею на кого?

- А к вам, лейтенант, разве… не поступал?

- Что - поступал?

- Как что? Разумеется, приказ.

- Какой приказ? - Оврутин готов был вот-вот сорваться.

- Отходить. У меня распоряжение комбата, - младший лейтенант похлопал по нагрудному карману и, понизив голос, доверительно сообщил: - У Николаева позицию велено занимать.

- А как же мы?

- Немного подождите, готовьтесь… Раз нам приказ пришел, значит, и вам придет. А здесь оставаться рискованно!.. Там, у Пскова, кажется, треснула ниточка… Мне приказано скорым маршем, понимаешь?

И он, махнув на прощанье рукой, побежал к своему взводу. Оврутин, сунув пистолет в кобуру, рывком закрыл кнопку. Неужели и ему сейчас последует приказ отходить? Он ничего не понимал. С самого утра вкалывали, сооружали позицию, а теперь бросать?

По шоссе с шумом промчались три грузовые машины с ранеными, за ними на некотором расстоянии катила поврежденная легковушка. Стекла выбиты, одна дверца сорвана. На подножке стояла санинструктор, на рукаве белая повязка с красным крестом. Она согнулась и, выставив вперед голову, вцепилась в дверцу. Ветер трепал ее темные волосы. Машина мчалась как на гонках, от нее веяло тревогой и обреченностью.

Оврутин, чувствуя нутром, что надвигается на него какая-то страшная опасность, ею пропитан застывший воздух, заспешил к своему наблюдательному пункту.

- Телефонист, штаб… Скорее!

Прошло минут пять, когда наконец удалось связаться с дивизионом. Там ничего не знали. Пока Оврутин объяснял, связь неожиданно прервалась. Сколько телефонист ни старался, дивизион молчал.

На НП стали приходить с докладами командиры орудий. Первым явился командир третьего орудия старший сержант Червоненко. Высокий, крепко сбитый, широкоскулый, он напоминал молодого запорожского казака с картины Репина. Червоненко был родом из Николаева, работал клепальщиком на судостроительном, и Оврутин звал его «земляком».

Вслед за Червоненко в блиндаж спустился худощавый и всегда хмурый сержант Беспалов, командир первого орудия. Он пришел, даже не стряхнув с одежды глину, в измазанных сапогах. Вскинул ладонь к виску и хриплым голосом доложил комбату коротко и четко:

- Задание выполнено.

Кирилл Петрушин пришел последним, застегивая на ходу пуговицы гимнастерки, умытый, влажные волосы зачесаны.

- Пожрать чего-нибудь, - произнес Петрушин после доклада, - куском мяса в зубах поковыряться.

- Поросятиной или гусятиной? - в тон ему спросил Червоненко.

- Сейчас они вам наковыряют, что и своих зубов не соберете, - раздраженно сказал Беспалов. - Слышите, какой гул идет? И шоссейка пустая, ни одного беженца, ни отступленца…

Оврутин обвел присутствующих долгим взглядом, хмурым и сосредоточенным, командиры орудий притихли. Вынул пачку «Беломора», протянул, но взял только один Червоненко двумя пальцами папиросу, остальные отрицательно замотали головами. Оврутин закурил, сделал несколько глубоких затяжек, выпуская дым через нос. «Спокойнее, - сказал он сам себе. - Без психики! Раз надо, так надо, ничего не попишешь». Слева в открытый ход просматривалась траншея, и в конце ее виднелась широкая загорелая спина сержанта взвода управления, который устанавливал перед бруствером стереотрубу.

- Командиры орудий, нечего тут лясы точить. - Оврутин хотел сказать как-то по-иному, не так, но слова сами срывались с кончика языка, он злился на себя за непроизвольную резкость, а со стороны лицо лейтенанта казалось хмурым и холодно строгим, как на инспекторской поверке. - По местам. Еще раз изучите местность в своих секторах для стрельбы по наземным целям да проверьте ориентиры. И дальность до каждого уточните. Поточнее определите дальность.

- А как же мы без пехоты, без прикрытия? - вслух сказал Беспалов то, о чем каждый думал.

- У пехоты, свое командование, у нас свое, - так же резко ответил лейтенант, делая упор на слове «свое» и пресекая любое обсуждение, добавил: - Идите!

Командиры орудий гуськом двинулись к выходу. Оврутин с откровенной завистью посмотрел им в спины. Им есть у кого спросить, и они, подчиняясь воле командира, его воле, пошли выполнять приказ. А кто ему прикажет? Связь не работает. Заснули они там, что ли? Если отходить, то надо сейчас, как бы потом не было поздно. Но на себя взять такое решение Кирилл просто не мог. Учеба в училище, годы службы приучили к четкому и беспрекословному повиновению, чего он сам добивался от других. «Раздумывать в бою будет некогда, - повторяли часто в училище. - Четкое исполнение приказа - залог победы!» И он был убежден и верил в эту аксиому, пока вот не пришлось самому перед, первым боем ощутить себя думающей личностью. Все те бои с самолетами были чем-то вроде первой пробы. Он остро и ясно понимал, какую хрупкую боевую единицу они представляют, тем более против наземных целей, особенно против танков. Какая-то неясная, неосознанная обида жгла изнутри, вызывая щемящее чувство отчаянного одиночества, словно он свалился в море с мчавшегося на полном ходу катера и никто не обратил внимание на его отсутствие, как будто так и надо на самом деле, а до берега далеко, и набухшая одежда тянет вниз.

Тонко и нервозно зазвонил полевой телефон. Связист обрадовался и с веселой радостью на лице схватил трубку.

- Да, да! «Чайка» слушает!.. Слушает «Чайка»! - и, прикрыв ладонью микрофон, повернулся к Оврутину. - Лейтенант, связь! Тебя вызывают, - и добавил удивленным шепотом: - Из Ленинграда.

- Откуда?

- Штаб фронта, говорю!..

Оврутин схватил трубку, прижал к уху.

- Лейтенант Оврутин слушает!..

- Кто, кто?..

- Товарищ командующий?! - Кирилл вытянулся, одернул гимнастерку. - Здравия желаю, товарищ генерал!

Приглушенный голос, словно с другого края планеты, тихо доносил тревожную весть: фронт под Псковом немцы прорвали утром. Дорога на Лугу оказалась открытой. Части стрелковой дивизии, которые совершали марш к Лужскому рубежу и которые батарея должна была прикрывать с воздуха на своем участке шоссе, внезапно попала под удар танков и авиации противника… Вот-вот немцы появятся перед батареей.

Командующий приказывал и лично просил лейтенанта Оврутина и всех бойцов батареи: остановить врага и продержаться. Продержаться сколько возможно - два, три часа… За это время там, за спиною, создадут более надежную преграду.

Командующего он видел лишь издалека на параде. Оврутин отвечал быстро, глотая концы слов. Он хотел было сказать, что их батарею никто не прикрывает с флангов, что впереди нет пехоты, нет охранения. Но по тону обращения понял, что там, в штабе фронта, все знают.

- Есть держаться! - крикнул в ответ Оврутин, удивляясь странной бодрости своего голоса. - Будем держаться до последнего, товарищ генерал!..

Генерал простился. Просил передать бойцам, что верит в их мужество, и повесил трубку. Оврутин еще держал ее некоторое время, плотно прижимая к уху, потом, поняв, что разговор окончен, бросил. Посмотрел на шоссе, откуда доносился глухой рокот, где в небе, если прильнуть к стереотрубе, видны были маленькие самолетики, И он своими щеками, напряженным телом вдруг ощутил, как пахнуло издали огнем, услышал в глухом рокоте бесстрастный голос приближающейся стрельбы. Не хотелось верить, что через час-полтора здесь встанет дыбом земля… А вслух сказал:

- Все правильно! Исключительные обстоятельства требуют исключительных действий.

Неопределенность рассеялась. Приказ есть приказ!..

Но почему-то вдруг обида хлестнула в лицо, вопиющая, как ему показалось, несправедливость судьбы, случайно сложившиеся обстоятельства поставили его перед гранью небытия… Шансов выжить один к ста или совсем никаких! Зенитная батарея лишь маленькая затычка в большой дыре, которая возникла в днище корабля… Будущее, о котором мечтал, просто завтрашнего дня может и не быть. Жизнь может кончиться именно сегодня. А надо что-то делать, надо что-то делать!

Он провел ладонью по щеке, по шее и пальцами ощутил на петлице выпуклую глянцевую поверхность лейтенантских кубарей. Маленькие строгие квадраты, знаки воинского отличия, вдруг воскресили в возбужденном мозгу памятное торжественное построение в артиллерийском училище, и Кирилл, как наяву, услышал напутственные слова седого полковника: «Советская Родила верит вам и надеется на вас!» Они стояли тогда гордые и счастливые своей судьбой, в новой парадной форме.

Кирилл с трудом оторвал от земли застывшие и отяжелевшие ноги, сделал шаг, второй и в то же время тренированным командирским взглядом охватывал боевую позицию, которую хотел сделать неприступной. «Нет, мы не затычка в большой дыре!.. Нет, мы артиллерия, - зло и с какой-то отчужденной решимостью повторял он про себя. - Мы им покажем! Через нас не так просто пройти! Дорого им это обойдется! Надо всем командирам орудий и бойцам рассказать о приказе и просьбе командующего…»

- Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант, вы что не отвечаете?

Кирилл обернулся и увидел прибившуюся к ним санитарку.

- Товарищ лейтенант, а мне что делать?

Оврутин хмуро окинул взглядом девушку в красноармейской форме, которая мешковато сидела на ней, на ее самодельную санитарную сумку с медикаментами, купленными на свои деньги, и пытался вспомнить, что же он ей говорил в прошлый раз, но никак не мог вспомнить - то ли приказал уходить из расположения батареи, то ли разрешил остаться. Он лишь сухо произнес:

- Ты еще здесь?

- Вы же приказали стоять, вот я и стою, - ответила Лариса и тут же быстро предложила: - Разрешите, я буду помогать вашему санитару отвозить раненых? Разрешите?

В голосе ее звучала такая искренняя просьба, что лейтенант не знал, на что решиться. Он знал, что ей тут делать нечего. Но по глазам видел, что девушка сама понимает, какая опасность надвигается на батарею, и не трусит, не уходит, а просит остаться с бойцами. За нее вступился и санитар, который топтался рядом:

- Мне бы помощница пригодилась… Считай, как из народного ополчения она…

Оврутин понял, что ее никакими силами не выпроводишь в тыл, не стал возражать и утвердительно махнул рукой.

- Спасибо, товарищ командир! - сказала, радостно улыбаясь, Лариса. - Спасибо!

«За что благодарит? Эх, сорвиголова… За то, что в пекло боя разрешил сунуться?» - Кирилл был зол на себя, что не смог отказать, что взял на себя ответственность и за ее девичью судьбу. Обернулся и приказал санитару, человеку пожилому и степенному:

- С первой же повозкой отправишь ее, понял?

- Слушаюсь, товарищ лейтенант.