Преданное прошлое

ГЛАВА 14

Кэтрин

1625 год

Мы пробыли в море уже почти две недели, но если мы доберемся до Сале живыми, это точно будит настоящие чудо, потому что тут мы попали между диким морем, голодом, балезнями и жистокастью наших похитителей. Мы ужу патиряли троих из прежнего числа, то исть трех дитей и двоих мущин из тех, что были взяты в плен раньше нас возле Плимута. В нынишнее утро скончалась старая миссис Эллис, ана умирла ат слабости и ат горя, потому что патиряна своего бедного мужа, но тела ее никто ни забрал, она так и лижит сриди отбросов и тожи дурно пахнит. Мама тожи болеит, а я ни чиго ни магу для ние сделать. Нам ни хватаит света и чистава воздуху, нам досаждают мухи и черви, а ищо я слышала, как по трюму бегают крысы. Хорошо ищо, что они ни нападают на нас, а то грязи и вони было бы ищо больши. Кто бы сийчас нас ни увидал, ни за что ни понил бы, что мы совсем ни такие, какими выглидим, а выглидим мы как оборванный и грязный бродяги, согнанный как свиньи в хлев.

Случались такие дни, когда Кэтрин хотелось просто лечь и умереть, дни, когда было уже совсем невмоготу выносить вонь и тесноту, боли в животе и ужасные, удушающие миазмы, заполнявшие трюм, и ощущение общей безнадежности, охватившее все это скопище несчастных невольников. Вначале, возмущенные жутким обращением, пленники заговорили было о восстании, о том, чтобы поймать пиратов, которые спускались в трюм с едой для них, схватить их и утопить в дерьме и моче, которые уже образовали в трюме настоящее внутреннее море, отобрать у них ключи от оков, вооружиться чем попало и захватить весь корабль.

Планы придумывались самые изощренные и фантастические, полные подробных деталей: как они схватят самого раиса и выжгут ему глаза тем самым прутом, которым жгли ноги проповеднику; как разденут разбойника догола и выбросят за борт на корм акулам, а сами будут смеяться, наблюдая, как его рвут на части; как повесят на рее вероотступника-англичанина, ныне выступающего под именем Ашаба Ибрахима, но перед этим лишат его мужского достоинства, которое он, несомненно, предоставил этим язычникам для обрезания, когда обратился в турецкую веру; как захватят в плен остальную команду и затолкают в эту смердящую дыру, в которой сейчас сидят сами, прежде чем развернуть корабль к родным берегам, а потом передадут их властям в качестве заложников, чтобы впоследствии обменять на тех несчастных англичан, которых еще держат в Сале…

Капитан Гудридж рассказал, что слышал историю об удачном восстании пленников на одном алжирском корабле: там узники сумели каким-то образом подкупить одного европейца из экипажа, и тот освободил их и снабдил оружием, и они убили капитана работорговцев и увели корабль обратно в Плимут, куда с честью прибыли, а потом зажарили на набережной свинью и гордо пронесли перед этими магометанскими пиратами, угрожая принудить их ее съесть, покате не начали вопить от ужаса и отвращения.

Кэт про себя решила, что капитан, по всей вероятности, сочинил эту историю, чтобы поднять их дух, да и свой собственный тоже. В конечном счете его идея не сработала: при первом упоминании о свинине пленники начали стенать, рты у всех наполнились слюной, лишний раз напомнив о голоде, а некоторых даже вырвало, что лишь добавило вони и жидкости, и без того плескавшейся под их ногами.

Но толки о восстании очень скоро сошли на нет: еще несколько дней в тесноте и грязи, небольшой шторм, после которого все остались в синяках и кровоподтеках, потом внезапная смерть первого из детей, маленького мальчика, так и не оправившегося от лихорадки и поноса, и дух пленников был сломлен окончательно.

Мать малыша выла над мертвым тельцем, пока пираты не забрали его. После чего несчастная начала истерически вопить, что они его съедят, и никто не мог ее утешить или убедить, что пираты ничего подобного делать не станут, потому что никто в этом не был до конца уверен. Вопли и стенания молодой женщины продолжали преследовать пленников все время, и наяву, и во сне.

После этого все начали болеть, один за другим. Двое детишек свалились в лихорадке — девочка трех лет и восьмилетний мальчик. Мальчика Кэт знала — он приходил в Кенджи-Мэнор с матерью по праздникам, и она играла с ним в саду в кегли. Он болел несколько дней, а когда умер, Кэт обнаружила, что не может уже ни плакать, ни молиться. И решила, что неспособность плакать проистекает оттого, что у нее не осталось никаких чувств или, может быть, она просто не в силах выдавить из себя ни единой слезинки — из-за недостатка воды. Что до неспособности молиться, то она уже поняла — вера ее подвела. Было трудно поверить, что существует Бог, в должной мере заботящийся о своей пастве, который допускает, чтобы дети его гибли столь ужасным образом.

Через неделю от поноса и иных болезней маялись уже девятнадцать человек — молодые парни, сильные мужчины и женщины, живые и подвижные дети. Среди них был и Том Сэмюэлс, чья рана загнила и вся рука почернела. За ним последовали капитан Гудридж, корабль которого был захвачен в Английском канале28, уж Нелл, Уильям Шигуайн, маленький Джорди Келлинч, который уже несколько дней кашлял, когда его захватили в церкви, Энни Хоскинс из Маркет-Джу, старый Генри Джонс из Лескаджака и ее собственный племянник маленький Джек Куд.

Ожоги Уолтера Трурана зажили на удивление быстро, несмотря на жуткие условия. Нашлись такие, кто счел, что проповедника исцелили сами символы, выжженные у него на ступнях; другие шептались, что произошло настоящее чудо.

Но женщины, потерявшие детей, бросали на него косые взгляды, в которых ясно читались их собственные чувства и мысли: они, несомненно, желали, чтобы Господь сохранил их детей, пусть даже за счет проповедника.

В конце концов в трюме появился корабельный врач, судя по всему, крайне неохотно. Видимо, капитану не понравилась перспектива потерять весь свой невольничий груз. Высокий и тощий мужчина с длинной седой бородой и полуприкрытыми веками глазками, едва освещаемыми лампой, что он нес с собой, спустился к пленным в сопровождении двух пиратов, одним из которых оказался Ашаб Ибрахим. Нос и рот врач плотно прикрывал платком.

— Кто здесь болен? — громко выкрикнул Ибрахим.

Ответом на его вопрос был взрыв воплей и стонов. Врач явно растерялся. Он что-то быстро сказал вероотступнику по-арабски, но тот лишь покачал головой:

— Делай что можешь.

Врач осторожно двинулся между скамей, осматривая пленных, заставляя показать язык или изучая белки глаз. К некоторым он даже не стал прикасаться — тех уже было явно не спасти. Когда он добрался до женщины, сидевшей через два ряда от Кэт, то просто отшатнулся. Женщина повернула голову, и Кэт с ужасом опознала Нелл Шигуайн. Нижняя челюсть у нее отвисла, почти доставая измазанного воротника платья, из углов рта тянулись полоски засохшей рвоты, лоб был весь покрыт капельками пота. Резкими и неглубокими вдохами Нелл хватала воздух. Доктор покачал головой и быстро отступил назад, резко махнув рукой. Обернувшись к вероотступнику, он начал что-то говорить ему с такой горячностью, что, казалось, впал в ярость. Ткнув пальцем в больную, он указал на покрытый грязью палубный настил. Потом воздел руки и начал кричать. Ибрахим наконец пожал плечами и, нагнувшись, отомкнул замок на пруте, на который были надеты оковы Нелл.

— Вставай! — велел он и пнул ногой мужчину, сидевшего крайним в этом ряду пленников. Тот не отреагировал, и Ибрахим повторил: — Встать!

Мужчина с трудом поднялся на ноги с искаженным от боли лицом: ноги от долгого сидения отказывались повиноваться. Встав, он зашатался, повторяя качку корабля. Рыбак, поняла Кэт, глядя, как он автоматически реагирует на заваливание корпуса судна. Нелл тоже попыталась подняться, но тут же упала.

— Вставай! — прошипел ей рыбак. — От этого зависит твоя жизнь!

Он подхватил ее под мышки и подтянул вверх, а она прильнула к нему, вцепившись в него как клешнями. Казалось, она вот-вот снова свалится, но какая-то внутренняя сила все же помогла ей выпрямиться. Она была сейчас больше похожа на труп, чем на живую женщину.

Вероотступник выстроил первую группу пленных в шеренгу, потом обернулся и обратился ко всем:

— Мы будем вас выводить на палубу, группами, подышать воздухом. Так доктор приказал. Если кто не сможет забраться по трапу на своих двоих, выбросим за борт. Один человек из каждого ряда останется здесь и уберет все ваше дерьмо, прежде чем выйдет на палубу. Потом принесете с собой воды и все тут вымоете.

Он взял у второго пирата железную бадейку и сунул ее женщине из первой группы поднявшихся пленников. Кэт отвернулась, когда та начала собирать нечистоты с трюмного настила, и про себя эгоистично взмолилась, чтобы эта гнусная работа не досталась ей.

Она равнодушно смотрела, как три группы оборванных невольников, следуя полученным приказаниям, вылезли из трюма и спустя некоторое время вернулись назад, как чистили и мыли трюм, как они вновь занимали свои места на скамьях. У нее даже закололо ступни, так хотелось выбраться наружу, она как будто начала ощущать соленый привкус морского воздуха, который встретит их наверху.

Наконец, после страшно долго тянувшегося промежутка времени, Ашаб Ибрахим добрался до их ряда и отомкнул замок.

— Вставайте, и все наверх! — скомандовал он.

Они с трудом встали, шатаясь на нетвердых ногах, стараясь не свалиться. К собственному ужасу, Кэт обнаружила, что после двух недель пребывания в скрюченном состоянии ноги отказываются ее держать, даже при том, что она сильно исхудала. Она повалилась на мужчину, сидевшего в ряду перед ней, тот выругался от неожиданности.

Предатель-англичанин ухватил ее за руку и поднял на ноги.

— Жаль будет выбросить тебя за борт, моя птичка. Такой дорогой груз! — И засмеялся.

Пунцовая от негодования, Кэт кое-как заставила мышцы повиноваться и, пошатываясь, побрела за остальными в своей тяжелой шерстяной рубахе. Оковы больно давили на ноги и били по щиколоткам. Грязная работа по уборке досталась кому-то другому из их ряда.

На верхней ступеньке трапа порыв свежего воздуха ударил ей в лицо, как сжатый кулак. На секунду закружилась голова, и Кэт потеряла ориентацию. От яркого света пришлось крепко зажмуриться и ухватиться за боковину люка. Кто-то подтолкнул ее сзади:

— Не задерживай!

Оказавшись на палубе, девушка, пораженная, уставилась на окружающую их синеву — необъятное лазоревое небо с перистыми облаками в вышине, похожими на конские хвосты; бескрайний океан внизу, весь в белых барашках пенящихся волн. От сверкания солнечных лучей, отражавшихся от воды, и от белизны наполненных ветром парусов заболели глаза, так что пришлось опустить взгляд на темное дерево палубы под ногами. Две недели прошло, подумала она (счет дням вели, ориентируясь по смене оттенков тьмы, царившей в трюме), две недели они не видели окружающего мира и не имели ни глотка свежего воздуха.

Она и не подозревала, какое это счастье — просто существовать в Кенджи. А желать большего, чем вот эти простые удовольствия, было, несомненно, ужасной суетностью.

Пленники, пошатываясь, пошли по палубе, спотыкаясь о свои цепи, выбросили за борт собранную в трюме грязь и дерьмо («С подветренной стороны, пожалуйста!» — насмешливо проинструктировал их вероотступник), потом таскали из-за борта ведро за ведром морскую воду и оттирали от грязи измазанные тела и одежду. Соль разъедала все поры, даже сильные мужчины стонали от боли.

Команда наблюдала за ними, и в черных глазах пиратов сверкала такая же неприязнь, почти враждебность, и такая же оценивающая настороженность, как у кошек на молочной ферме в Кенджи. При этом они явно обменивались шуточками. Интересно, что разбойники о них думают, задалась вопросом Кэт. Смеются над слабостью этих бледных и несчастных созданий? Или подсчитывают денежки, что смогут выручить, прикидывают цены, по которым выставят их на рынке? Или их мысли следуют более темными путями? Девушка съежилась под своей хламидой, используя ее и в качестве мочалки, и полотенца. Как же они, должно быть, нас презирают, думала она, грязных, как животные, покрытых вшами, жалких и больных! Они сами довели нас до такого состояния, что мы уже перестали быть людьми, и именно такими нас сейчас и видят: невольничий груз, который следует сохранить живым, чтобы хоть что-то заработать, как зарабатывают, к примеру, на овцах. Кэт продолжала скрести себя, но так и не сумела оттереть грязь до конца.

Продолжая пребывать в каком-то заторможенном, похожем на транс состоянии, Кэт вдруг с удивлением услыхала чей-то крик с носа корабля. Стоявший там мужчина начал что-то громко распевать речитативом, странно звенящим голосом.

— Аллах акбар! Аллах акбар! Бисмиллах ар-рахим, ар-рахман! Ла иллах иль аллах, Мохаммед расуль аллах! Хайя рала салах! Хай рала фалах! Кад каматисса. Аллах акбар! Ла иллах иль аллах29…

Все члены команды тут же перестали заниматься своими делами и быстро направились к ведрам с песком, расставленным по всей палубе. Каждый сунул руки в ведро и стал тереть песок между ладонями, как мыло. Потом они все провели ладонями по лицу, три раза подряд, словно умываясь. Потом, взяв по горсти песка, «обмыли» каждый свою правую руку, потом левую, до самого локтя и тоже по три раза. Кэт перестала тереть себя и уставилась на них, пораженная. Оглянувшись вокруг, она обнаружила, что и остальные пленники тоже смотрят только на пиратов. Впечатление такое, словно они наблюдают за какой-то странной мистерией, подумала она, вдруг вспомнив, как, когда она была еще ребенком, отец взял ее однажды на представление, что давали бродячие актеры, заехавшие в Труро, — нечто такое, чего совершенно не можешь понять, но от чего не в силах оторвать глаз. Эти фигляры здорово ее тогда испугали, особенно их странные костюмы и дикие напевы — дьявол с кожей, до черноты натертой золой, с жутко взъерошенными рыжими волосами и бараньими рогами, приделанными к голове; ангелы в белых простынях, раскачивающиеся и расхаживающие взад и вперед, взад и вперед, — завораживающее, но нервирующее зрелище. Но бродячие актеры по крайней мере находились на значительном расстоянии от них, да к тому же девочка твердо знала, что после представления они вернутся домой.

А потом вся команда повернулась к левому борту и встала лицом к пожилому человеку в белых одеждах с капюшоном, надвинутым на голову. Несколько мгновений все стояли молча, словно в глубокой задумчивости, даже самые дикие на вид; потом дружно упали на колени и с минуту или даже больше стояли так, не произнося ни слова.

В конце концов все упали грудью на палубу, прикоснувшись лбами к доскам — раз, другой, третий. И только тут Кэт внезапно поняла, что они молятся и что их капитан находится среди молящихся и сейчас между ним и остальными пиратами нет никаких различий.

Они поднялись на ноги и снова исполнили тот же ритуал. Пленники тревожно зашевелились. Никто не знал, что делать. На корабле негде было спрятаться, некуда скрыться, разве что прыгнуть в огромное пустое море. Один за другим пленники отворачивались от молящихся. И тут Джон Саймонс заметил в море какое-то судно.

— Корабль! — хриплым шепотом произнес он и показал пальцем.

Кэт и остальные повернулись в ту сторону, прикрывая глаза от сверкающей поверхности океана. Да, у самого горизонта, на севере, у них за кормой показался корабль — огромный, с прямыми парусами, но все же слишком далеко, чтобы различить цвет вымпела, развевающегося на грот-мачте.

— Испанский, — заявил один из моряков с купеческого судна, захваченного пиратами в Английском канале.

— То, что это каравелла, вовсе еще не доказывает, что испанский, — буркнул Дик Элуит. — У этих пиратов из Сале имеются корабли самых разных типов — пинки, шебеки, бригантины, когги, каравеллы… Где построен корабль, не имеет значения, важно, кто на нем плавает. И не стоит стараться разглядеть флаг, уж я-то — к собственному несчастью! — отлично знаю, что разбойники для своего удобства могут поднять флаг любой страны и только потом заменить его на свою проклятую тряпку! — Но тем не менее сам прищурился и во все глаза уставился на приближающееся судно.

А какая разница, даже если это испанский корабль? Кэт припомнила истории о том, как испанские корабли обстреливали Маусхоул, Ньюлин и Пензанс, даже церковь в Поле. «От наших старых врагов вряд ли дождешься более приличного отношения, чем от этих разбойников». А если испанцы атакуют пиратский корабль, что тогда? Теперь девушка уже могла различить пушечные порты в борту огромного корабля. «Если они наведут на нас свои пушки, какие у нас будут шансы выжить? Что лучше: быть разорванными на кусочки или проданными в рабство?» Внезапно Кэтрин почувствовала такую тошноту, что пришлось срочно метнуться к планширу — ее вырвало за борт.

По всей вероятности, именно это ее внезапное перемещение и попало в поле зрения рамса, потому что именно в этот момент тот отвлекся от молитвы. Глаза главаря расширились, и вот он уже вскочил на ноги, выкрикивая приказания. Палуба тут же превратилась в зону безумной активности — команда забыла про молитву, все повскакали и бросились по своим местам, к парусам и к пушкам. Двое полезли по вантам на грот-мачту, чтобы лучше разглядеть приближающийся корабль; кто-то начал спускать пиратский флаг.

Пленники замерли как стадо баранов, угодившее под ливень с ураганом: неподвижные среди суеты и хаоса. Раис заметил это и крикнул Ашабу Ибрахиму и его помощнику:

— Спустить всех вниз!

Дик Элуит бросил быстрый взгляд на приближающегося к ним вероотступника, потом на каравеллу, словно что-то прикидывая. Кэт заметила, как он чуть улыбнулся, а потом подмигнул ей.

— Не хочу я снова через все это проходить… — тихо буркнул он. — Лучше уж рискну, может, повезет у испанцев. Или уж пойду в рундук Дейви Джонса30, чем мыкаться с веслом на галере под кнутом надсмотрщика. — С этими словами он влез на планшир и бросился в воду как камень.

Ибрахим подскочил к борту, но уже ничего не мог сделать.

— Чертов идиот! — заорал он, глядя на всплеск в том месте, куда нырнул Дик Элуит. — Из него вышел бы отличный пират, если б он не был таким упрямцем! Все, что от вас требуется, чтоб стать турком, так это произнести несколько слов и расстаться с бесполезным кусочком кожи. И не стоит жалеть этой ерунды, поменяв ее на более приличную жизнь. А так все, что ему достанется за все эти глупые усилия, так это то, что он пойдет на корм рыбам.

— Он сумеет доплыть до того корабля! — яростно возразила Кэт.

— С кандалами на ногах?! Да ни в жисть! — Ибрахим схватил ее за руку. — Давай быстро вниз, пока мы тут делом занимаемся.

Оказавшись снова в трюме, пленники расселись по скамьям и стали прислушиваться и ждать дальнейших событий. Но только после первого орудийного выстрела поняли, что корабли вступили в бой. Женщина, что сидела слева от Кэт и до сего времени едва обмолвилась словом, погруженная в собственное несчастье, вдруг схватила ее за руку:

— Меня зовут Харриет Шорт, — сказала она. — Если я погибну, а ты выживешь, прошу тебя сообщить моему мужу, что со мной произошло. Его зовут Никлас Шорт, его все зовут Малыш Ник. У нас дом на Маркет-стрит в Пензансе, нас там все знают. Мы с ним поругались вечером в субботу, перед тем как нас захватили. Он сказал, что он не какой-то там пуританин и не желает, чтоб его сыновья выросли пуританами, и поэтому забрал их с собой в церковь Сент-Гэбриэл. — Наверху раздался грохот выстрела, и все судно вздрогнуло от носа до кормы, словно Господь ударил его кулаком. — У Харриет по лицу текли слезы, Кэт даже во тьме видела, как они поблескивают. — Нет чтоб мне его послушаться! Если бы не моя строптивость, я б тут не оказалась. Мне бы с моими пойти, не надо было идти одной, да еще и возмущаться…

— Она с трудом сглотнула. — Я сказала ему… Сказала… чтобы шел к черту, а потом грохнула дверью и ушла. Это Божья кара мне, я знаю, точно знаю… — И она зарыдала.

Кэт погладила ее по руке:

— Обещаю тебе, если с тобой что-то случится, я все ему расскажу. Только ты не бойся, все будет хорошо. — Конечно, это была ложь. Если в их корабль снова попадет пушечное ядро и пробьет дыру в трюме, как они смогут выжить, когда внутрь хлынет океанская вода?! Прикованные к железным прутам, они просто потонут, все как один.

Тут раздался громкий скрежет по всему правому борту корабля, за ним последовали мушкетные выстрелы и приглушенные крики наверху. Потом некоторое время там стоял непрекращающийся грохот боя, он был словно гром; потом корабль накренился и рывком ушел вбок, и под днищем снова заплескалась вода. Кажется, они снова куда-то плыли.

Наверху раздалось еще несколько приглушенных орудийных выстрелов, и корабль закачался от мошной отдачи своих пушек, ведущих огонь по судну противника. Потом все наконец успокоилось, теперь было слышно лишь поскрипывание шпангоутов да рокот моря снаружи.

— Они пытаются уйти, — сказал чей-то голос мрачным тоном. — Пушками не отбились и теперь должны удирать.

— И что это означает для нас? — выкрикнула Джейн Триджинна. — Если догонят, они нас потопят?

— Наверное, попробуют взять на абордаж. Это довольно старый корабль, но в хорошем состоянии, вполне приличный приз для любого капитана. А кроме того, за голову каждого пирата тоже заплатят. Им положена награда за всех взятых в плен, к тому же они могут использовать этих ублюдков для обмена на своих, захваченных пиратами. Из того, что рассказывали другие парни, понятно, что в берберийских тюрьмах гниет немало испанцев, да и на галерах их полно, сидят на веслах, а надсмотрщики обдирают им шкуру кнутами…

— Испанцы не очень-то любят англичан, — пробормотал Уолтер Труран.

— Тебя уж точно любить не станут, — горько усмехнулся кто-то еще. Он говорил с ирландским акцентом. — Но я им не скажу, что ты не католик, только смотри сам не проболтайся.

Корабль шел все дальше, а потом упала ночь, и никто не спустился к невольникам в обычное время и не принес им еды.

— Что-то там не так, — высказал мудрую мысль Айзек Сэмюэлс.

Но не успел он это произнести, как распахнулся люк и в нем появился Ашаб Ибрахим и с ним еще двое. У одного голова была замотана окровавленным платком, а у другого завязана рука. Пленники переглянулись, но не промолвили ни слова. Еды пираты не принесли.

— Неужели у вас даже глотка свежей воды для нас не найдется? — сварливо осведомилась Джейн Триджинна.

— Мы тут не для вашего удовольствия, — отрезал Ибрахим. — Надо приказ раиса выполнять.

Поднялся шум, и многие пленники начали кричать и ругаться.

— Заткните свои пасти, или я их сам вам заткну! — заорал Ибрахим. Он протопал по трюму, пока не добрался до того ряда, в котором сидела Кэт, выбрал ключ из связки, что висела у него на поясе на цепочке, и отомкнул замок на железном пруте. Мужчина, сидевший с краю, начал было вставать, но предатель грубо толкнул его назад ногой. — Да не ты, собака! Мне девка нужна!

Пальцы Кэт инстинктивно сжались на пруте. Она опасалась самого худшего, а он, заметив выражение ее лица, лишь рассмеялся:

— Глупая курица! Это вовсе не то, что ты думаешь! Раис хочет тебя видеть.

Это испугало девушку еще больше.

— Но зачем? — тихо спросила она. Раис наводил на нее ужас, и не только своей небрежной жестокостью по отношению к проповеднику, но всем своим поведением: было что-то страшное в его манерах, даже в блеске его глаз. Вероотступник ударил Кэт по коленям концом веревки.

— Вылезай и делай, что тебе сказано, — буркнул он. — Этот джинн не сообщает мне о своих пожеланиях.

— Джинн? Что это такое?

— Так некоторые его зовут. Джиннов создал Аллах из стихии огня, того огня, который не выдает себя дымом. Да, это отличное имя для нашего раиса, потому что джинны — это злые духи, могучие и недоброжелательные к человеку. Только никогда не называй его так в глаза, он тебе за это спасибо не скажет.

Кэт неуверенно поднялась на ноги, охваченная страхом, словно ее вели к самому дьяволу.

Палуба была залита лунным светом, освещавшим расщепленное дерево планшира правого борта, рухнувшую мачту с перепутанным такелажем и проплешины там, где был пожар. Часть команды занималась тем, что высвобождала парус из-под упавшей мачты, обрезая концы, но стараясь при этом сохранить как можно больше целых шкотов.

Они прошли по палубе, взобрались по трапу на кормовую надстройку, и повсюду, где они проходили, их провожали взгляды черных глаз.

Оказавшись на капитанском мостике, Кэт огляделась вокруг, обозрела весь океан, но испанского корабля не обнаружила. Видимо, пиратам все же удалось от него уйти, что, несомненно, было для них какой-никакой, но победой, однако все были какие-то мрачные, подавленные. Некоторые были ранены, несколько человек лежали у бортов, стеная от боли.

Остальные сидели сгорбившись и молились, перебирая четки.

Затем ее по искусно изукрашенному резьбой трапу провели в длинный коридор. Здесь горели лампы, бросая отсветы желтоватого света на отделанные деревянными панелями переборки, на которых были вырезаны листья и желуди, словно в память о тех огромных дубах, что отдали свои стволы для строительства этого корабля. Несмотря на страх, Кэт не могла не восхититься искусной резьбой. Панели напомнили ей гобелены, которые она видела в большом зале замка в Маунте, гобелены фламандской работы; и теперь ей было странно видеть те же мотивы на языческом пиратском корабле.

Добравшись до конца коридора, Ибрахим остановился перед низкой дверью и постучал. После недолгого ожидания дверца открылась, и он обменялся несколькими словами на арабском с человеком, возникшим по ту сторону комингса. Потом дверь распахнулась пошире, Ашаб Ибрахим втолкнул Кэт в помещение и захлопнул за ней створку.

Было такое впечатление, что одним шагом девушка попала в совершенно другой, сказочный мир. Повсюду, куда ни падал взгляд, он встречал нечто необыкновенное. С потолка свисали чеканные бронзовые лампы, бросая сквозь отверстия пляшущие лучики света на яркие ковры, все в алых, синих и золотых узорах, на вычурные резные круглые столики с позолоченными столешницами, на высокий серебряный кувшин, на целую коллекцию изумительно украшенных стеклянных сосудов, шкатулки из слоновой кости, серебряные курильницы для благовоний, шелковые занавеси и огромный курительный прибор с водой, который Кэт уже видела на палубе. На крюке раскачивалась небольшая клетка с какими-то птицами, правда, сейчас они не пели.

— Иди сюда, — раздался голос из затемненного угла, и у Кэт сильно стукнуло сердце.

Она медленно направилась на зов и, споткнувшись, упала вперед, во тьму. Вскрикнула, вытянув вперед руки и ожидая удара о дерево палубы. Но падение смягчила груда мягких подушек, все в ярких наволочках из шерсти и шелка. Несмотря на это, от падения перехватило дыхание. Придя в себя, девушка осторожно приподнялась.

— Это хорошо, что ты пал ниц передо мной, — произнес тот же голос. — Потому что именно я хозяин этот корабль и, стало быть, и твой хозяин.

Мужчина взял ее под мышки и поставил на ноги.

— Дайте сюда свет, — велел раис, — чтоб она видел, что ей делать.

Кэт попыталась вырваться, потому что уже с ужасом поняла, чего от нее ждут: раис, аль-Андалуси, лежал полуголый на постели, едва прикрытый простыней.

— Нет! — выкрикнула она. — Оставьте меня! Это бесчестно, так поступать с бедной девушкой против ее воли!

Возникла небольшая пауза, потом последовал короткий смешок, сменившийся стоном и болезненным кашлем.

— А-а, ты решил, что я буду тебя насиловать. — Раис медленно повернулся, и на его лицо упал свет. Сейчас на нем не было тюрбана, и она увидела, что голова была выбрита, но сейчас поросла щетиной. От этого мужчина выглядел как-то меньше ростом, жалким и уязвимым, и это его состояние подчеркивалось нездоровой бледностью и капельками пота на лбу. — Увы, — сказал он, сделав рукой изящный жест, — я бы, конечно, не прочь осуществить такой желание, однако, маа элассаф, к сожалений, не могу. А еще от тебя воняет, как от душной козел, а это вовсе не возбуждает, даже если бы я пылал страстью. Что, я надеюсь, скоро ко мне вернется, инш аллах31.

Нет, тебя привели, потому что я ранен, а наш табиб32 убит.

Кэт замерла, не в силах шевельнуться.

— Не понимаю, — наконец произнесла она. — Я же не хирург.

Раис прикрыл глаза.

— Я знаю. У тебя другой… навыки.

Он что-то сказал слуге, и тот повел ее за руку, теперь уже более вежливо и осторожно, в другой угол каюты, отделенный свисавшим с потолка занавесом из нанизанных на шнурки крупных бусин, и чуть подтолкнул внутрь, раздвинув висюльки. Здесь стояла жаровня, в металлическом тазу грелась вода, и лежала стопка чистых тряпок.

— Мойся, — велел ей раис из своего угла. — Хорошо мойся и смени свой одежда. У меня нет привычка отдавать себя в руки неверных, но теперь этого хочет Аллах, потому что он забрал у нас ибн-Хасана, и у меня нет выбор. Отдай Абдулле своя одежда.

Кэт неохотно стащила с себя джеллабу33 и сунула сквозь занавес, оставшись в одной исподней рубашке и чулках.

Аль-Андалуси словно понял, что она не может решиться.

— Снимай все остальной и отдай Абдулле. Он постирает и отдаст потом. Там есть чистый одежда, надень, когда вымоешься. И пожалуйста, мойся… как это слово? Точна?

— Тщательно, — поправила она его не задумываясь. И тут же зажала себе рот ладонями. Что это ей взбрело в голову — поправлять варварскую речь главаря разбойников?!

В другом углу помолчали, потом раис медленно повторил, словно закладывая это слово себе в память для будущего использования:

— Тща…тельно. Да-да, тщательно.

Кэт разделась догола, отдала рубашку и чулки, а осталась стоять голая, прижимая к груди свое сокровище — маленький кошель с книжкой «Гордость рукодельницы» и грифельным стержнем для письма, — последнюю нить, связывающую ее с прежней жизнью.

Осторожно положив кошель рядом, девушка разобрала кучу одежды и обнаружила широкие хлопчатобумажные штаны, тунику без рукавов, а под ними — балахон из белой шерсти, такой тонкой и мягкой, что она не могла удержаться, чтобы не погладить ткань рукой, очень нежно, словно это была одна из любимых домашних кошек леди Харрис. Потом взяла мочалку, лежавшую рядом с тазом, окунула ее в горячую воду и начала мыть и скрести себя. Это было гораздо лучше, чем вчерашнее мытье холодной забортной водой, от которого вся кожа осталась покрытой соленым налетом; девушка наслаждалась ощущением горячей воды, почти забыв, что всего в шести футах позади по ту сторону жалкого занавеса лежит обнаженный мужчина, более того, пират и язычник, а значит, чудовище. В конце концов, чисто вымытая, впервые за две с лишним недели, и одетая в удобное и чистое платье, закрутив влажные волосы в кусок полотна, она вышла из угла.

Раис с любопытством оглядел ее.

— Гораздо лучше, Кет-рин-Энн. Теперь ты выглядеть почти как берберка.

— Кэтрин, — поправила она.

Он лишь отмахнулся:

— Слишком сложно. Хватит и Кет-рин. Ты здесь потому, что можешь работать иголкой.

Кэт в недоумении уставилась на него:

— Меня сюда привели, чтобы что-то вышить?

— Вышить? — переспросил он.

Кэт указала на одну из вышитых подушек:

— Вот это — вышивка.

Вместо ответа раис откинул простыню.

На боку у него зияла рана, от груди до пояса, шириной с ладонь. Вспоротая кожа разошлась в стороны, обнажив мышцы и желтый слой подкожного жира. Темная кровь текла тонкой струйкой, пульсируя при каждом его движении.

— Это не все. Стяни простыню с нога.

Кэт опустилась на колени и стянула простыню. И обнаружила под толстой повязкой рваную рану, изуродовавшую ему бедро.

— Один рана — мушкетный пуля. Другой — от сабля. Обе от испанца. — Он сплюнул. — Доктор убит, а из вся команда никто не может работать иголка. Ты зашей мне раны.

— Я… я не умею.

— Ничего. — В его голосе звякнул металл. — Если не шьешь, твоя мать умирать.

— Моя мать?

— Джейн Триджинна, разве нет? Ты на нее не похож, но она говорил, что твоя мать. Если не шьешь, она летит за борт. — Он дал Кэт время, чтобы ее как следует проняло. — А если я умру, вас обе выкинут в море.

Ей принесли иглу парусного мастера, толстую и грубую, а также нить, тоже толстую и тоже для ремонта парусов. Кэт велела слугам наточить иглу на бруске и, пока они занимались этим, распустила и отмотала некоторое количество шелковой нити от занавеси и ошпарила ее горячей водой.

— Принеси тот горшок, — велел раис, указывая на плоский стеклянный сосуд, закрытый тяжелой крышкой. — И открой его.

Она сняла сосуд с маленького столика, открыла его и нахмурилась:

— Мед?

Он кивнул:

— Положи в рана.

Несмотря ни на что, Кэт улыбнулась.

— Моя бабушка тоже так делала, когда мы в детстве получали ссадины и раны. Она говорила, что мед останавливает распад плоти.

Он чуть поднял бровь:

— Правда? Моя джедда, бабка, меня это научила. Мой джадди… дедушка, он имел это, как вы их зовете… з-з-з? -

Раненый помахал рукой в воздухе, изображая полет насекомого.

— Пчел. Мой дед и теперь их держит. — Кэт охватила ностальгия, едва она вспомнила домик в Вериане, маленький и уютный, где у дедушки был огромный очаг, на котором бабушка коптила ветчину и варила варенье на зиму. Она не видела их со времени смерти отца, потому что мать не желала иметь ничего общего с семьей мужа, считая крестьян низшим классом. Тут Кэт впервые поняла, что в этом, как и во многом другом, мать здорово заблуждалась.

Мед был густой, темно-коричневый, очень тягучий, совсем не похожий на тот бледно-золотистый нектар, которым она впервые написала собственное имя, сливая его тоненькой струйкой с ложки на ломоть свежеиспеченного бабушкой хлеба. Она понюхала его и отпрянула — аромат был необычайно крепким, мощным, пьянящим.

— Эти… пчелы, который его делают, питаться только с диких горных растений, — пояснил раис, видя выражение ее лица. — Это сильный магия.

— Магия? — переспросила Кэт и фыркнула, не в силах сдержаться. — Никакой магии нет на свете.

— Ты очень уверена в это.

— Да, уверена.

— А чудеса? А судьба?

Кэт стиснула зубы.

— Моя мать всегда говорит, что наша судьба в наших собственных руках и мы должны следовать своим путем, потому что никто за нас этого не сделает. А мне нагадала судьбу одна старая египтянка, она сказала, что я доживу до момента, когда увижу единение Неба с Землей, и тогда мои мечты сбудутся. Но вот я оказалась здесь, пленницей на пиратском корабле, плывущем в какие-то страшные места, где меня скорее всего ожидают мучения и смерть. Так что нет, не верю я ни в чудеса, ни в судьбу.

— Только Аллах владеет ключами от кадар34.

Только Он все знать, только Он все замышлять. Наши души не может решать, где нам родиться и когда умирать, — только Аллах делает такой решение. У Него есть план для все мы, а мы должен только принимать то, что Он нам посылает.

Кэт уставилась на капитана, держа ложку над «магическим» составом.

— Значит, не имеет никакого значения, положу я тебе мед в рану или нет, зашью я ее аккуратно или небрежно. Если ты умрешь, это будет по воле Божьей. Вот мне и непонятно, зачем ты заварил всю эту кашу, зачем меня сюда приволокли и зачем ты угрожаешь смертью мне и матери, лишь бы заставить меня выполнить твою волю? — дерзко спросила она.

Аль-Андалуси недовольно заворочался, зажмурив глаза от боли.

— Это нехорошо, когда женщина пытаться спорить, как мужчина, а еще хуже, когда этот женщина — неверный. Ты не можешь понять воля Бога, глупо и пытаться. Ты меня сейчас злить. Может, лучше сразу бросить тебя за борт, чтоб не слышать шум от твой язык. И все-таки, мне кажется, что это Аллах мне тебя послал, так что, наверно, у Него был на то причина. А теперь давай, клади мед в рана и зашивай как следовает. А со временем сама увидишь, какой план у Него был для тебя и для меня.

Кэт надула губы, набрала ложку меду и залила рану на ноге. У него задрожали мышцы, когда она нажала на край раны, и девушка почувствовала, как его плоть дернулась, словно дикое животное, когда пытаешься его погладить. Она бросила на Аль-Андалуси быстрый взгляд, но тот смотрел на пламя лампы над головой, и в его глазах невозможно было прочесть ничего. Потом Кэт занялась раной на боку. Здесь у него кожа была более светлая, чем на лице и на руках, и гладкая, как у женщины; несомненно, гораздо более гладкая, чем у Мэтти. Ощущение под пальцами было такое, словно она гладит шелк, хотя сама рана выглядела просто жутко и к ней было страшно притронуться, так что, заливая ее медом, девушка отвернулась, чтоб ее не вырвало.

— А теперь зашивать маленький стежком, — хрипло произнес раис. — Мой тело — Божий тело, и оно должен быть готов выполнять Его воля.

Кэт вдела в иглу ошпаренную кипятком шелковую нить и, выбросив из головы все мысли, принялась за эту вызывающую отвращение работу.