Преданное прошлое

ГЛАВА 6

Кэтрин

Июнь 1625 года

Кэт провела ладонью по обложке «Гордости рукодельницы». Свет зари сочился сквозь окно, высвечивая напряженное выражение ее лица и превращая красно-рыжие волосы в сияющий ореол. Она проснулась со странным ощущением: в голове вертелся готовый узор, словно извивающийся побег плюща, хрупкий и мощный одновременно. Ей казалось, стоит только моргнуть, и он исчезнет, растворится в воздухе, а она уже твердо решила, что так не будет. Потому что, едва очнувшись ото сна, девушка поняла, что это за узор и чем он должен стать: готовый рисунок для напрестольной пелены, и он явился ей во сне как божественное откровение.

Мысли о важном заказе и о свалившейся на нее ответственности терзали Кэт уже многие недели; девушку беспокоил не столько один лишь художественный, эстетический аспект предстоящей работы, сколько понимание того, что это реальный шанс вырваться из оков. Кэт втайне ото всех давно уже лелеяла одну мысль: если ей удастся хорошо исполнить напрестольную пелену и графиня Солсбери останется довольна, то высокородная дама может решить, что Кэтрин Триджинна должна стать необходимым украшением ее жизни и дома, и забрать Кэт отсюда в свой роскошный лондонский дворец. Если представится подобная возможность, Кэтрин была готова бросить все: забыть о своем положении в Кенджи-Мэноре, покинуть Корнуолл и всех и все, что с ним связано, и уехать не оглядываясь. Она с радостью променяет южные ветры и сверкающее море, поросшие утесником холмы и изъеденные лишайником гранитные скалы своей родины на жизнь в аристократическом дворце.

Ей до смерти надоели сплетни и подначки, обычные в Кенджи-Мэноре; надоело и прислуживать леди Харрис — не важно, что хозяйка была мила и приветлива с ней. Кэт здесь было скучно. Плюс вероятность того, что кузен Роберт мог оказаться лучшим из всех тутошних кандидатов в мужья, на какого она могла рассчитывать; эта мысль заставляла ее плакать от бессилия и отчаяния. Нет, она рождена для лучшей доли. Мать всегда ей это говорила, и она всем сердцем верила в лучшее.

Засыпая, Кэтрин думала о напрестольной пелене, основном мотиве рисунка, о материалах, которые нужно будет пустить в дело, и в течение ночи в ее мозгу, видимо, проходил сложный алхимический процесс, сведя страстное желание и вдохновение в готовый визуальный образ. Этот образ сверкал и светился перед глазами, но успеет ли она полностью его запомнить и зарисовать до того, как он исчезнет? Ведь будущее зависело сейчас от ее способности это сделать, и от этой мысли руки начали дрожать.

Кэт глубоко вздохнула, набираясь решительности, и прошлась грифельным стержнем по листу бумаги, легким движением наметив изгибающуюся линию, тянущуюся сверху вниз. Первая линия на девственно-чистом листе разбила колдовские чары: она внезапно ощутила себя совершенно свободной. И быстро наметила контуры древесного ствола — рука двигалась быстро и решительно, намечая ветвь здесь, ветвь там, а здесь они, извиваясь, пересекаются и переплетаются, образуя изящный контрапункт, словно споря друг с другом; пышные грозди листьев, россыпь ягод, бутоны, цветы. Набросок расстилался, раскрывался перед ней, как побег молодого папоротника — изящный, весь из переплетающихся линий, совершенно канонический; его симметрия производила мощное впечатление, она успокаивала и подбадривала. У основания, из сплетения корней, выглядывали мелкие твари: заяц, лягушка, улитка. Само же Древо познания устремлялось ввысь, к небесам, к раю. По одну сторону от него стоял Адам, по другую — Ева; над ними висело яблоко.

В ветвях над Евой притаился Змей — извивающийся, с улыбкой соблазнителя.

— Кэт, Кэт! — раздался голос за дверью. — Ты почему не спускаешься? Заболела?

Вздохнув, она закрыла книгу и засунула с глаз долой, под простыни. Другие девушки считали, что ее идеи непозволительны для ее положения; и это вовсе не облегчало ее повседневных трудов и забот — все время слышать их насмешки по поводу ее необычных устремлений.

— Иду! — откликнулась Кэт. — Сейчас спущусь!

— Кухарка тебя не пустит, если не явишься прямо сейчас. Ей уже надо готовить обед для гостей хозяина. И тебе нечем будет позавтракать, а нас предупредили, что днем никакой еды не будет и чтоб мы прямо сейчас взяли себе хлеба и сыру, чтоб продержаться до ужина. — Мэтти, кажется, ужасала сама мысль об этом: будучи девицей упитанной, она считала каждую пропущенную трапезу самой страшной катастрофой, какую только можно себе представить.

— А что это за гости? — заинтересовалась Кэтрин.

За дверью воцарилось удивленное молчание, потом Мэтти все же ответила:

— Да я толком и не знаю. Просто какие-то люди придут с визитом. Поторопись, а то там ничего не останется.

Кэт закатила глаза. Эта Мэтти совершенно безнадежна, даже узнать ничего толком не может.

— По правде сказать, я не голодна, — призналась она, натягивая чистую рубашку. Но после этого застыла в раздумье. Если у сэра Артура будут гости, то, наверное, следует одеться получше. Она отбросила в сторону простецкое рабочее платье и достала из дубового комода другое, из ярко-красной шерсти, когда-то принадлежавшее ее матери. — Поди-ка сюда, помоги мне с корсетом, — позвала она Мэтти. Две пары рук не помешают, чтобы затянуть шнуровку на ее и без того узкой талии.

Мэтти осторожно приоткрыла дверь.

— Ты не заболела? — спросила она еще раз, оглядывая старшую подругу, словно в поисках признаков оспы или чумы.

Кэт прервала этот слишком явный осмотр:

— Да нет же, глупая ты гусыня! Давай быстрее, а то я опоздаю, мне же надо хозяйку одевать! Сама знаешь, как она всегда сердится!

Леди Харрис и впрямь была в то утро в раздраженном состоянии, но это никак не было связано с опозданием ее горничной.

— Чего мне действительно хотелось бы, так это чтобы мой милый муженек заранее предупреждал меня, прежде чем пригласить в Кенджи-Мэнор важных гостей, — заявила она, когда Кэт взялась за гофрировальную палочку и занялась нелегким и сложным делом — платировкой плоеного воротника хозяйки. — Я уже распланировала весь сегодняшний день, а теперь нужно проследить за кухаркой и привести в порядок столовую, а все скатерти и салфетки рассованы по сундукам и, без сомнения, уже стали настоящим питомником для моли, а Полли ужасно простудилась и не может работать, а мне все-таки следует быть хорошо одетой, чтобы соответствовать высокому посту мужа. Да, кстати, надо и клумбу привести в порядок! Сад у нас вообще в полном небрежении после того, как мы потеряли бедного Дейви, и что о нас подумает сэр Ричард, когда приедет в наш несчастный дом из своего Лэндидрока?

Кэт удивленно подняла брови, невидимая для хозяйки. Сэр Ричард Робартис жил почти в целом дне езды на восток от Кенджи-Мэнора, поблизости от главного города графства, Бодмина. Интересно, ради чего он приедет к ним в такую даль? Кэт всегда очень интересовала жизнь дворянства, и она постоянно старалась узнать об этом побольше. Девушке было отлично известно, что этот джентльмен несколько лет назад приобрел захудалое имение Лэндидрок и сразу же принялся все там переиначивать и переделывать, призвав на помощь целую армию садовников и тратя на это столько денег, что во всем графстве только и судачили о его чудачествах, многозначительно покачивая при этом головами.

Кэт слышала, что говорила по этому поводу мать, скривив лицо в привычной гримасе, которая появлялась всегда, когда она говорила о человеке, чье поведение не одобряет. «Тоже мне, хваленый пуританин! Транжирит свое состояние, чтоб украсить то, что Господь создал во всей простоте и скромности! Лицемеры они все и ханжи со всем своим фарисейством и убогим тщеславием! Любой честный бродяга лучше, чем такой вот сладкоречивый пустобрех!»

Кэт умелым движением соединила концы воротника, завязала шнурки и заправила внутрь, под роскошное итальянское кружево.

— Я, право же, не думаю, что сэр Ричард предпринял столь долгое путешествие от Бодмина сюда только для того, чтобы проинспектировать состояние нашего сада и огорода, миледи, — мягко вставила она. — Или чтобы специально изучать наши скатерти, есть на них моль или нету.

Маргарет Харрис одарила ее быстрой и нервной улыбкой:

— Конечно, ты права, Кэтрин. Но как бы то ни было, нам не следует срамиться. Мой дом, возможно, и не самый богатый в округе, но это очень влиятельные люди и много повидавшие. И даже если они не обратят особого внимания на упущения и погрешности, можешь быть уверена, что о нас сложится определенное мнение, а я совершенно уверена, что они более внимательно выслушают претензии сэра Артура и окажут ему поддержку, если увидят, что имеют дело с солидным хозяином хорошо устроенного поместья. — Она приподняла руки и отступила, дабы обозреть результаты всех трудов в высоком венецианском зеркале. — Я достаточно хорошо выгляжу, а, Кэтрин?

Кэт молча осмотрела хозяйку. Нельзя было отрицать, что леди Харрис выглядит весьма и весьма достойно, однако покрой ее платья наводил уныние и ужасно отстал от современности, на взгляд любого, кто придает большое значение последним капризам моды.

Ткань была достаточно дорогая, а корсаж расшит и изукрашен мелким жемчугом, но ворот слишком высокий, а юбка слишком широкая. Никто теперь уже не носил платья столь жесткого, церемониального стиля и кроя, не говоря уж об огромных, похожих на тележное колесо воротниках, чистить и крахмалить которые — сущая мука; это занятие Кэт просто ненавидела. Но такие мысли она держала при себе, лишь одобрительно кивнула:

— Все прекрасно, миледи. Сэр Артур может вами гордиться.

И дело было именно в этом: несмотря на свои обязанности коменданта крепости Сент-Майклз-Маунт, отнимавшие много времени и заставлявшие сэра Артура подолгу не бывать дома, он всегда был предан семье и в присутствии жены смотрел на нее своими полуприкрытыми веками голубыми глазами с гораздо большей теплотой, чем того могла ожидать эта степенная, уравновешенная и тихая как мышь особа. Должно быть, это все-таки правда, решила Кэт, то, что Полли говорила об их браке: что этот союз просуществовал столько времени и произвел на свет восьмерых здоровых детей плюс еще шестерых мертворожденных бедняжек вовсе не по причине одного лишь чувства долга.

Маргарет Харрис подошла к окну и выглянула. Сквозь деревья перед ней открывался вид на Сент-Майклз-Маунт, вздымающийся как легендарный Авалон14 из тихого моря. Близкие воды залива отсвечивали бирюзой, когда лучи солнца пробивались сквозь низко повисший белесый туман.

— Как бы мне хотелось никогда в жизни не видеть этих мест! — вздохнула она с неожиданной ненавистью в голосе.

Кэт уставилась на хозяйку, на минуту лишившись дара речи. Она помнила, что это было решение самой Маргарет Харрис — обосноваться здесь, в Кенджи-Мэноре, а не в замке на Маунте, решение, которое Кэт никак не могла понять.

Сам по себе Кенджи был неплох — квадратный дом серого гранита, построенный высоко на холмах Галвала под сенью огромных деревьев; но если бы Кэт была женой столь важного человека, она бы тут же потребовала, чтобы они покинули эту резиденцию в фамильном поместье и переселились в замок, держали бы там свой двор, жили в просторных залах, где стены были бы увешаны роскошными гобеленами, обедали за огромным столом, уставленным серебром и хрусталем, на крахмальной льняной скатерти… Переправа на корабле через залив Маунтс-Бэй, чтобы добраться до замка, величественно возвышающегося на вершине острова, производит должное впечатление на любого визитера, каким бы искушенным всезнайкой тот ни был.

Однажды Кэт даже позволила себе такую глупость — сказала об этом своей хозяйке и тут же получила строжайший выговор. «Милая, по моему мнению, любой замок почти невозможно превратить в уютный дом, а Маунт в особенности — там сплошные скалы, до него трудно добираться и там ужасные ветры. Более того, Маунт виден на мили хоть с земли, хоть с моря, что превращает его в естественную цель для любого заморского врага, а там, как без конца жалуется мой муж, недостаточно сильный гарнизон и слабое вооружение. — При этих словах хозяйка поежилась. — Поверь, Кэтрин, я ни за что не променяю скромный комфорт здесь на все великолепие подобного замка».

Леди Харрис отвернулась от окна. Губы ее сжались в жесткую прямую линию.

— Это место понемногу подтачивает здоровье моего супруга, — заявила она. — Воистину тяжкое бремя, оно доставляет массу треволнений, а ему на склоне лет необходим покой. Он уже тридцать лет преданно и верно служит Короне, а та ничем хорошим ему за это не отплатила. Из спасибо шубу не сошьешь, красивыми словами сыт не будешь. Король может вывешивать сколь угодно много флагов, но это вовсе не спасет его королевство.

Король Яков недавно прислал сэру Артуру свой королевский стяг, «Юнион Джек», в качестве награды «за долгую беспорочную службу», велев коменданту крепости всегда держать его на самой высокой точке Маунта как знак милости суверена. Кэт с удивлением смотрела на хозяйку, не только из-за неожиданного горького признания, но и из-за его содержания. Прибытие королевского стяга, несомненно, было знаком высокой чести и милости; а подобные слова очень напоминали измену. Хорошо еще, что их никто не слышал.

— Я могу прислуживать за столом вместо Полли, — предложила девушка, нарушив неуклюжее молчание. — Пусть ваша милость не беспокоится. Я, конечно, не такая опытная, как она, но не подведу.

Леди Маргарет покачала головой:

— Нет, я не стану тебя заставлять этим заниматься, Кэтрин. Это долгая и нудная работа, ты можешь испортить свое милое платье. — Тут глаза хозяйки блеснули. При всей своей тихости, леди Харрис была вовсе не глупа, она сразу же отметила это на первый взгляд странное совпадение: лучшее платье своей горничной и предстоящее прибытие богатых гостей. — Но ты можешь помочь привести в порядок столовую.

Вот таким образом Кэт на следующие два часа оказалась завернутой в самый неуклюжий и некрасивый холщовый фартук и носилась туда и сюда по первому слову хозяйки. Подметала каменные полы, выбивала ковры, вытряхивала неизбежную моль из скатертей и салфеток — ее там оказалось великое множество, несмотря на дурно пахнущие травы, которыми было переложено полотно, — а потом села в самом освещенном месте, какое смогла найти, с иголкой и тонкой шелковой ниткой и принялась зашивать и штопать мириады дырочек, которые проклятая моль оставила в лучшем голландском полотне.

Мэтти носилась с тряпками и метлами, а потом с утюгом, полным раскаленных углей. Маргарет Харрис заняла позицию в зале, чтобы наблюдать за работой кухарки и Нелл Шигуайн, которые жарили овцу, заколотую нынче утром, варили рыбный суп и пекли хлеб, а потом мыли фрукты и резали сыры. А в приготовлении пудинга, украшенного засахаренными ягодами, она приняла личное участие. «Сбегай-ка на ферму и попроси у Грейс свежих сливок», — велела она Нелл, которая тут же обтерла о фартук свои перепачканные мукой руки и бросилась самым коротким путем через столовую во двор, по ту сторону которого располагались строения фермы.

Заметив, что Кэт, стоя на четвереньках, наводит окончательный блеск на каминную решетку, Нелл остановилась на пороге и захихикала. Особой любви между ними не было никогда.

Кэт оторвалась от своего занятия и распрямилась. Глянула прямо в лицо Нелл:

— Тебе что, нечем заняться, кроме как шпионить за мной? — резко спросила она, поднимаясь на ноги и снимая наконец грязный фартук.

Нелл скривила губы в насмешливой улыбке:

— Видела я разные дела, какие делаются под солнцем, Кэтрин Триджинна. Господь указал мне суетность дел мирских, и вот: все — суета сует и томление духа, прах, мыльный пузырь, и нет от них пользы под солнцем. Екклезиаст, 1:14.

Кэт расхохоталась.

— Не стоит цитировать Священное писание, Нелл. Слова с меня стекают как с гуся вода. Да и не понимаю я там ничего. Говори лучше прямо, чего тебе надо, или оставь меня в покое.

— Ищи спасения в Господе, пока еще не поздно; ты всего лишь тварь языческая. — Нелл стояла у двери, уперев руки в бока, упорная в своем праведном гневе. — Видела я тебя в прошлое воскресенье в церкви, как ты пялилась бараньими глазами на молодого человека и писала что-то в своей книжонке, вместо того чтобы молить у Господа прощения за все свои фривольные мысли и нечестивые делишки.

А всего лишь вчера я видела в саду, как ты тянулась сорвать цветок с яблони для своего бедного невинного кузена, а все только для того, чтоб показать ему свои щиколотки, прямо как праматерь Ева!

Кэт пожала плечами и двинулась в сторону кухни.

— Ничего такого я не делала, и моя совесть совершенно чиста, — резко бросила она.

Нелл отпрянула, будто даже прикосновение к красному платью Кэт могло запятнать ее.

— Ты — блудница, искусительница, ты — Иезавель15, и Господь покарает тебя за твою суетность и тщеславие!

Кэт прошествовала мимо нее, как корабль под всеми парусами.

— По крайней мере я не старая ханжа!

Нелл смотрела ей вслед, все так же полная подозрительности, но притихшая.

Потрудившись над приведением в порядок столовой, Кэт надеялась, что ей удалось добиться благосклонности леди Харрис. Но вместо этого ее отправили в спальню шить для хозяйки новую рубашку. И было в этом поручении и в том, в какое именно время оно было ей дано, нечто такое, отчего девушка словно ощетинилась, как всегда ощетинивался старый гончий пес Блайнд Джек, когда кот с фермы тайком прокрадывался мимо него, чтобы пожрать из его миски. Но она ничего не могла поделать, кроме как присесть в реверансе в знак повиновения и поскорее убраться с глаз, не выдавая своего разочарования. Кэт взлетела вверх по лестнице, развернула рулон материи и открыла свою корзинку с принадлежностями для шитья, потом устроилась поудобнее в кресле с высокой спинкой, все еще кипя от злости.

Отрезала кусок ткани, используя в качестве выкройки одну из старых рубашек, и некоторое время прилагала все силы, чтоб полностью занять себя работой, сшивая отдельные детали и подрубая подол со всем прилежанием и искусством, на какое была способна. Но несмотря на это, ощущение допущенной по отношению к ней несправедливости продолжало грызть девушку, как голодная собака, вцепившаяся в кость. Было от чего прийти в ярость: безмозглая Мэтти и вечно угрюмая Нелл остались внизу, отмытые и принаряженные, готовые прислуживать за столом вместо нее. Потом будет бессмысленно расспрашивать Мэтти о том, что обсуждали за столом гости — у нее память, как у комара, — а мысль о том, чтобы по собственной доброй воле обсуждать этот вопрос с Нелл Шигуайн, была совершенно неприемлема. В раздражении Кэт прикусила губу, да так, что выступила капелька крови, но она не заметила этого, пока та не упала на белое полотно, где тут же расплылась красным пятном.

— Господи помилуй! — взвилась Кэт. Швырнула испорченную ткань на пол. Ей оставалось всего лишь окончательно подрубить подол рубашки, новая вещь была почти готова. А теперь придется приниматься за работу заново и надеяться при этом, что леди Харрис с ее извечной привычкой тщательно подсчитывать все расходы не станет замерять длину оставшейся в рулоне материи и не обнаружит недостачи; или, может быть, лучше самой признаться в своей небрежности и выплатить три пенса — стоимость испорченной ткани. Кэт тяжко вздохнула, подняла брошенную рубашку и подошла с ней к окну.

Сквозь грубые, искажающие вид квадраты стекла она увидела пятерых всадников, подъезжающих к дому, пробираясь сквозь высокую траву, словно через морские волны. Первым ехал, конечно, сэр Артур; она тут же узнала его серoгo коня по кличке Керриер, он был из их собственной конюшни.

За ним следовал и две гнедые охотничьи лошади, на которых сидели всадники, закутанные в черные плащи, потом пожилой джентльмен верхом на величественной каурой кобыле — она опознала их соседа, сэра Фрэнсиса Годолфина, который регулярно бывал в Кенджи, а за ним — еще один мужчина, весь в черном и с элегантным плюмажем на шляпе. Сэр Артур въехал во двор и неуклюже спешился, бросив поводья Джиму, подручному конюха. Кэт открыла окно, чтобы лучше видеть происходящее, и при этом последний всадник, должно быть, привлеченный щелчком запора, посмотрел вверх и встретился с ней взглядом. И с любопытством продолжал разглядывать девушку, пока проезжал через двор, на лице его играла странная полуулыбка. Потом он спрыгнул с седла, причем так эффектно, что с головы слетела шляпа, открыв гриву темно-рыжих волос и остроконечную рыжеватую бородку. Он выглядел очень странно, был мало похож на тех людей, каких, по мнению Кэт, сэр Артур мог пригласить посоветоваться о важных делах.

Несколько минут спустя гости исчезли в доме, оставив Кэт в состоянии возбуждения и разгоревшегося любопытства. Ей потребовалось весьма значительное усилие воли, чтобы вернуться к работе над рубашкой.

В конечном счете, распоров несколько швов, отрезав кусок с пятном и зашив все снова (и не потеряв при этом слишком много материи), она отложила готовую рубашку в сторону, возблагодарив при этом Господа за то, что он создал Маргарет Харрис достаточно тощей женщиной, которая вряд ли заметит разницу между этой рубашкой и другими, также сшитыми Кэт. Положила иголку с ниткой, встала и потянулась, да так, что все суставы захрустели. И тут заметила во дворе кузена Роберта — тот как раз направлялся к дому. Кэт постучала по стеклу, потом тихонько сбежала вниз по лестнице, но вместо того, чтобы свернуть в коридор, ведущий к уборной — что могло бы в случае необходимости объяснить ее отсутствие на рабочем месте, — она прокралась мимо кухни к двери в столовую, за которой собрались гости.

Гул голосов доносился и сюда, но дверь была плотно прикрыта. Пропустив несколько ударов сердца, девушка прислушалась, но не разобрала ничего особо интересного: перемежая свои речи вежливыми выражениями благодарности за прием, мужчины обсуждали различные типы артиллерийских орудий. А когда в беседе вдруг возникла пауза, Кэт, опасаясь, что ее засекут, убежала. Роберту, вероятно, известно больше, чем она могла почерпнуть за несколько секунд под дверью; у кузена имелась такая привычка — всегда быть в курсе всего, что творится вокруг. Люди доверяли Робу — доверяли информацию, трудные задания, свое имущество. Он был из подходящего сорта людей: надежный, целеустремленный и способный. И мог бы — в этом Кэт была абсолютно уверена — составить отличную партию какой-нибудь другой девушке.

— Роберт! — Она проскользнула во двор и поманила его за собой подальше от господского дома, чтобы никто не мог их услышать.

Он пошел за ней, но на его лице было написано откровенное изумление.

— Что случилось, Кэт… э-э-э… Кэтрин?

— Кто эти люди, ну, четверо, что приехали верхом вместе с сэром Артуром? Которые сейчас с ним обедают?

Роб бросил на нее косой взгляд:

— А почему ты спрашиваешь?

— А мне что, не разрешается полюбопытствовать, что это за такие важные гости, что весь дом с утра стоит на ушах, а ее милость совсем загоняла нас, надавав кучу всяких поручений?

Он улыбнулся:

— Загоняла, да? И при этом ты надела свое самое лучшее красное платье?

— Совсем не лучшее, — соврала Кэт. — А кроме того, что ты понимаешь в подобных вещах, Роберт Болито?

— Немного, — признал он, чуть краснея.

— Ну, так кто это такие и почему к нам заявились? — продолжала нажимать она. — Ну, сэр Ричард Робартис приехал из своего Лэндидрока, — быстро добавила она, чтоб показать, что ей тоже кое-что известно. — И конечно же, я узнала сэра Фрэнсиса. Но остальных двоих я не знаю.

— Остальные двое — это придворный и известный политик сэр Джон Элиот, он приехал издалека, из самого Порт-Элиота. — Это имя он произнес с большим уважением. — Он пользуется большой известностью. К его мнению прислушивается сам король, и он имеет большой вес в Лондоне.

Кэт кивнула, упрятав полученные сведения поглубже в память. Человек из Лондона в Кенджи! Просто здорово! А то, что сэр Джон проехал верхом все графство, чтобы повидаться с ее хозяином, означало, что их беседа имеет, видимо, очень большое значение.

— А другой? — спросила она. — Тот джентльмен с рыжими волосами и в такой красивой шляпе?

— Это сэр Джон Килигру из Арвенака, — ответил Роберт и ничего к этому не добавил.

— Пират?! — возбужденно воскликнула Кэт.

— Комендант замка Пенденнис, — поправил ее Роберт, хотя всякому было отлично известно, что все Килигру — пираты, воры и негодяи, которые только потому так высоко взобрались по социальной лестнице, что сразу вспрыгнули на ее середину с огромной кучи добытого нечестными путями золота. Это, конечно, превратило их в героев в глазах многих корнуольцев, особенно тех, кто до сих пор скорбел по поводу кончины королевы Бесс16 и ностальгировал по годам, когда Корона закрывала глаза на их небольшие морские шалости.

Мать Кэт три года служила в Арвенаке; он находился недалеко, на Хелфорд-Ривер, и она всегда говорила только об этом времени, словно остальные двадцать лет, прошедшие с той поры, были из жизни какой-то другой женщины. Отнюдь не стыдясь того, что служила людям, которые всегда любили держать слишком круто к ветру, Джейн Триджинна прямо-таки наслаждалась дикими историями, которыми было окружено имя Килигру. Особенно ей нравилось рассказывать дочери историю Джейн Килигру, причем она пересказывала ее снова и снова, всякий раз дополняя все более интригующими подробностями. Эта Джейн была женой первого сэра Джона, который кончил свои дни в лондонской долговой тюрьме, оставив свою вдову по уши в долгах и без каких-либо средств. Но смелая женщина решила взять свою судьбу в собственные руки. Поэтому когда два голландских галеона, груженные испанским золотом, принесло, полуразбитые после шторма, к английским берегам и они были вынуждены искать убежища в Пенденнисе, Джейн Килигру повела своих слуг, вооруженных пиками и мечами, на абордаж и захватила корабли, подавив сопротивление команд и убив при этом двоих испанских дворян. Она вернулась на берег с несколькими хогсхедами17 золота. Убийство двоих испанских грандов вполне могло кончиться для многих участников этого дела виселицей в Лонстоне, но, как утверждали слухи, за леди Джейн заступилась сама королева Елизавета; как всем было известно, она прислала королевскую грамоту о помиловании, и Джейн Килигру избежала петли. Нынешний сэр Джон был ее сыном.

— Это тот, что построил маяк на Лизард-Пойнт? — спросила Кэт, прекрасно зная ответ.

— Он самый. — Роб едва разжимал губы.

Ему явно не нравился сэр Джон Килигру, так что Кэт не упустила случая подразнить кузена:

— Это, без сомнения, весьма благородно и по-христиански — построить маяк, чтобы предупреждать моряков об опасных скалах у побережья, — блестя глазами, заявила она.

Роберт хмыкнул:

— Да-да, очень благородно. Если не говорить о том, что он берет пошлину с каждого судна, проходящего мимо этого мыса. — «Или велит гасить огонь, когда дует сильный юго-западный ветер, а вблизи появляется какой-нибудь богатый на вид корабль, который можно захватить в качестве приза», — подумал он.

— Человек выдающихся талантов и проницательности, — продолжала Кэт, наслаждаясь этой игрой. — Может быть, сэр Артур решил построить собственный маяк на Маунте и теперь хочет с ним посоветоваться?

— Едва ли. Не верю я, что наш хозяин может заняться разрешенным грабежом собственных соседей и соотечественников, — ядовито ответил Роб. — Наоборот, он стремится защищать всех нас. И собрал этих людей, чтоб они помогли ему подготовить запрос в Тайный совет короля на выделение средств, чтобы поставить на Маунте больше пушек; сэр Джон Килигру каким-то образом сумел добиться благосклонности короля и получил пушки для Пенденниса, хотя и утверждает, что в недостаточном количестве.

— Разве испанцы снова собираются напасть на нас? — спросила Кэт. — Или это от французов он хочет нас защитить?

— Или от турок, или от каперов, или от голландских разбойников… У нас множество врагов, которых может привлечь вид незащищенных берегов.

— Но у нас же нечего красть! Что они могут тут взять, разве что наших сардинок? — Она рассмеялась. — Или, может быть, Нелл Шигуайн и ее мать? Вот было бы здорово, если бы обеих утащили в хозяйство какого-нибудь католика! Можешь себе представить их ужас при виде всех этих папистских финтифлюшек и мессы на латыни?

— Не следует смеяться над людьми по поводу их религиозных убеждений, Кэт, — суровым тоном заявил Роб, хотя на его губах мелькнула улыбка. — Это не по-христиански.

— Говоря по правде, я частенько чувствую себя прямо как какая-нибудь гнусная язычница, как она меня именует, — парировала Кэт.

Роберт в ужасе зажал ей ладонью рот.

— Отпустите даму, сэр! — раздался чей-то голос.

Кузен и кузина с виноватым видом отскочили друг от друга. Рядом с ними стоял рыжеволосый гость, держа в одной руке длинную глиняную трубку, а в другой — кожаный кисет. Он высыпал немного содержимого кисета в чубук трубки и внимательно осмотрел его. Молодые люди молча наблюдали за ним. Потом Роб поклонился:

— Прошу прощения, сэр. Это моя кузина Кэтрин.

— В самом деле? — Сэр Джон Кил игру неспешно обозрел Кэт с головы до ног, откровенно изучая и оценивая. — Разве это дает вам право оскорблять ее?

— Нет, сэр, конечно, нет. Однако…

— Никаких оправданий, мой мальчик! — вдруг рявкнул Килигру. — Убирайся отсюда и оставь бедную девушку в покое! Я непременно сообщу об этом сэру Артуру. Пошел прочь!

Роб оглянулся на Кэтрин, словно надеясь, что она заступится за него, но девушка внимательно изучала мыски своих туфель, на сей раз совершенно молча, что отнюдь не было на нее похоже. Тогда Роб, злобно топоча, зашагал прочь.

— Все в порядке? — спросил сэр Джон. — Он вам ничего не сломал, этот ваш… кузен?

Кэт улыбнулась ему:

— Благодарю, сэр. Нет, он ничего мне не сломал. Роб просто пытался привить мне более приличные манеры.

— Как мне кажется, у вас и без того прекрасные манеры для юной девушки, Кэтрин. Кэтрин, а дальше? Я должен знать полное имя дамы, которую спас. — Он сделал шаг к ней, одарив улыбкой, очень похожей на лисью.

Вокруг ярких синих глаз собрались глубокие морщинки — этот человек был гораздо старше, чем ей сперва показалось.

— Триджинна, сэр.

— Кэтрин Триджинна. Прелестное имя для прелестной девушки.

Кэт прикусила губу, чтобы не рассмеяться, — смех так и рвался наружу.

— Благодарю вас, сэр.

Сэр Джон убрал трубку, так и не закурив, и взял ее за руку. Она ощутила твердые мозоли на его пальцах и вспомнила — говорили, что, занимаясь контрабандными операциями, он сам нередко брался за весла и греб наравне с остальными. Не подумав, она произнесла это вслух.

Килигру зашелся хохотом:

— Вам, стало быть, по душе контрабандисты, мистрис Кэтрин? Может, вы и сами мечтаете об отчаянных приключениях, ворочаясь в своей узкой девичьей постельке?

Кэт попыталась высвободить руку.

— Нет, сэр, — ответила она, но порозовевшее лицо выдавало ее истинные чувства.

Мужчина крепче сжал ее ладонь.

— Полагаю, наши обсуждения, по всей видимости, продлятся дольше, чем ожидалось, и мне придется остаться ночевать в Кенджи, — тихо сказал он. — Надеюсь, мне выпадет шанс поближе познакомиться с вами, Кэтрин Триджинна. А это вам в качестве небольшого залога. — Прежде чем она успела запротестовать, он привлек ее к себе и прижался своими полными яркими губами к ее губам. Девушка почувствовала запах выпитого им вина, особенно когда его язык попытался пробраться меж ее зубов. Кэт задергалась, стараясь вырваться, но все было бесполезно. Килигру обхватил ее правой рукой и лишил возможности сопротивляться, выкрутив руки назад; а его левая ладонь сжала ее грудь, очень сильно. Кэт никогда прежде никто так грубо не лапал; на секунду ей даже показалось, что она сейчас упадет в обморок. Кэтрин пыталась отбиться, но на нем были тяжелые сапоги из толстой кожи, так что ее удары по его коленям не имели никакого эффекта, разве что мужчина еще крепче прижал ее к себе.

Она грудью ощущала, как он смеется, как вибрирует от хохота все его тело; казалось, ее сопротивление только добавляло ему удовольствия.

Спасение пришло самым неожиданным образом.

Злобный визг вмиг разрушил волшебные чары:

— «И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами»!

На пороге двери, выходящей во двор, стояла Нелл Шигуайн, держа под рукой кувшин, а другую руку вытянув вперед и обвиняющим жестом указывая пальцем на грешную парочку.

Изумленный этим странным и неожиданным вмешательством, сэр Джон Килигру отпустил свою жертву.

— Поди прочь, уродина с кислой мордой! Ступай к своим свиньям и курам, с ними и делись идиотскими цитатами!

И пошел прочь, даже не оглянувшись на Кэтрин, а та упала на колени, не обращая внимания на грязь и пыль.

Но внимание Нелл было приковано вовсе не к благородному джентльмену. Ее негодование было полностью обращено на Кэт. Она поставила кувшин на землю, сделала шаг вперед и встала над Кэтрин, уперев руки в бока и выкрикивая свои обвинения в полный голос, прямо как проповедник из тех, что в последнее время регулярно объезжали их края.

— «И жена облачена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным»18.

Позор тебе, Кэтрин-Энн Триджинна, ты в своем багряном платье и блудодействуешь, как блудница Вавилонская!

— Что здесь происходит?!

Хозяйка Кенджи стояла в дверях, крепко сжав руки в кулаки, так что пальцы побелели. Она с одного взгляда ухватила всю сцену — Джон Килигру с трубкой в руке, уходящий быстрым шагом в сторону заднего двора и конюшен, Кэтрин, на коленях в пыли с растрепанными волосами и лицом, таким же красным, как ее платье, Нелл Шигуайн в позе, олицетворяющей праведное возмездие.

— Какой ужасный гвалт вы тут устроили! — обрушилась она на обеих. — Нечестивицы! И это тогда, когда сэр Артур ведет с гостями приличествующую их положению беседу?

— Нечестивица слуга ваша! — фыркнула Нелл. — Платье, что надела эта искусительница, может соблазнить самого дьявола!

— Гости моего мужа отнюдь не ангелы, это правда, — спокойно заметила Маргарет Харрис. — Но мне кажется, ни один из них не такой уж скверный, как ты утверждаешь. Ты бы лучше выражалась попроще, Элинор, и объяснила мне, почему так кричала.

Глазки Нелл Шигуайн превратились в маленькие черные бусинки, прямо как ягоды терновника.

— Я вышла, чтоб принести кувшин воды, и увидела, что Кэтрин блудодействует с мужчиной, совершенно бесстыдно, можете себе представить, на виду у всех и каждого!

Кэт вскочила на ноги:

— Ничего подобного!

— Клянусь всеми святыми! — чопорно парировала Нелл, положив руку на сердце. — Уж я-то знаю, что видела! Всем давно известно: она готова на что угодно, лишь бы заполучить богатенького мужа! — Она хитро улыбнулась. — Даже такого, который вогнал себя в страшные долги, чтоб добиться нечестного развода!

— Займись-ка своими делами, Элинор! — резко бросила леди Харрис. — И никому про это не рассказывай! Если до моих ушей дойдет сплетня о том, что здесь случилось, я сразу пойму, от кого она исходит!

Нелл бросила на Кэт злобный взгляд, подхватила свой кувшин и пошла к колодцу, где наполнила его с надменной медлительностью, после чего убралась обратно в дом. В течение двух долгих минут никто не проронил ни слова.

Когда дверь за нею наконец плотно закрылась, Маргарет Харрис обернулась к Кэт, бледная, с перекошенным лицом.

— Я не спрашиваю тебя, что здесь в действительности произошло, Кэтрин. Все, что могу тебе сказать, — у этого мужчины очень скверная репутация. — Ее глаза следили за удаляющимся Джоном Килигру — рыжие волосы его все еще виднелись сквозь облака дыма, заполнявшие задний двор. — И тебе лучше всего — по очень многим причинам! — держаться от него подальше.

— Но я вовсе не старалась привлечь к себе его внимание, миледи, что бы ни говорила Нелл Шигуайн, — тихо сказала Кэт.

— Ты еще молода, Кэтрин, и не так уж опытна, как тебе кажется. Не всякий, кто называется джентльменом, является таковым по своей сути. Килигру — не джентльмен. Могу лишь надеяться, что он не знает твоего имени…

— Я сказала ему, что меня зовут Кэтрин Триджинна…

Глаза Маргарет Харрис недовольно блеснули.

— Если бы ты сказала ему, что ты из семейства Куд, он бы тут же развернулся и оставил тебя в покое — и слава Богу! Ладно, ступай наверх и перемени платье. Алому цвету не место в гардеробе порядочной женщины.

— Это платье моей матери, — мрачно возразила Кэт.

— Боюсь, это для меня не сюрприз. Возможно, это не совсем справедливо, когда дитя отвечает за грехи родителей, но в случае с твоей матерью ее личные грехи добавились к греху первородному, и вместе они тяжким бременем легли на твои плечи, Кэтрин, пусть ты и не подозреваешь об этом.

И для твоей же пользы говорю тебе теперь: на свете есть мужчины, не имеющие ни титулов, ни земель, ни богатства, но они стоят сотни таких, как Джон Килигру. Один из них — твой кузен Роберт, и тебе следует держаться его, пока твоя репутация не испорчена безвозвратно.

Кэт так и не пришлось как следует поразмыслить над этой странной речью хозяйки: сразу после ужина за ней явилась Полли, прислуживавшая гостям за столом. Глаза у нее были размером с блюдце, из покрасневшего носа текло, как из ручья.

— Мадам велела тебе немедленно явиться в гостиную, — выпалила она. — Сэр Артур уже там, он покинул своих гостей.

Но когда Кэт явилась в маленькую комнату с низким потолком, которую хозяйка поместья использовала в качестве собственной гостиной, то обнаружила там не только леди Харрис и ее мужа, но еще и Роберта, наряженного в свой лучший дублет и с тщательно прилизанными волосами. Она вопросительно уставилась на кузена, который отводил глаза.

Десять минут спустя Кэт вышла оттуда в длинный темный коридор, дрожа от ярости и негодования. В ушах звенели последние слова сэра Артура: «В следующее воскресенье будет объявлено о вашем предстоящем бракосочетании. Вы с Робертом будете жить в домике за коровником. Завтра Мэтти начнет помогать тебе приводить его в порядок».

Стало быть, такая вот уготована судьба: она навек застрянет здесь, в Кенджи, замужем за своим кузеном, и будет ютиться в лачуге позади коровника. В ту ночь Кэт возносила Господу молитву за молитвой, прося его забрать ее к себе во сне. Просыпаться ей совсем не хотелось.

Прокрутившись в постели несколько часов, девушка запалила свечку, достала свою книгу с набросками узора для напрестольной пелены, заострила грифельный стержень маленьким ножиком, который держала для этой цели, и в неярком свете пририсовала притаившемуся в ветвях Змею лицо Нелл Шигуайн, карикатурно-гнусное.