Преданное прошлое

ГЛАВА 17

Кэтрин

Август 1625 года

Когда аль-Андалуси достаточно окреп и снова стал исполнять свои обязанности капитана, дни Кэт стали длинными и пустыми. Каждое утро раис вставал с зарей, с первым призывом к молитве, с особой, ритуальной тщательностью умывался холодной водой из тазика, упрятанного за занавесом из бус, и, опираясь на палку, вырезанную для него матросами, прихрамывая, выбирался на палубу. И Кэт не видела его до самого захода солнца.

Сперва ей было трудно чем-то заполнить все это время. Она лежала в полумраке каюты, ожидая стука в дверь, что означало прибытие еды, всегда одинаковой — немного сухарей, чуть-чуть масла, ложка меда, чуть менее темного и острого на вкус, чем тот, которым она пользовала раны раиса, а также, время от времени, странный горячий напиток, сдобренный какими-то травами и с огромным количеством сахара, который девушка тут же жадно поглощала. Призыв к молитве снова раздавался в середине утра и еще раз, когда солнце добиралось до зенита. А он все не возвращался. Через несколько дней пленница поняла, что ей не хватает общества раиса, и это ее озадачило и озаботило. Она ведь, несомненно, должна была бы ненавидеть своего захватчика, желать ему смерти. Кэтрин подумала о своей семье и соотечественниках, сидящих в вонючем трюме. Как бы они поразились, увидев ее среди всей этой роскоши. Ее охватило чувство глубокой вины… Несколько дней назад она все-таки набралась мужества и попросила раиса позволить матери разделить с ней место в каюте, но тот лишь отвернул от нее свой хищный профиль, не ответив, так что она даже не знала, понял он ее просьбу или нет. Что-то стояло между ними, какая-то невысказанная вслух неловкость, напряженность, которую девушка никак не могла определить. Временами ей казалось, что все оттого, что она видела аль-Андалуси в жалком и слабом состоянии, совершенно беззащитного, и он этого стыдится; в иные моменты создавалось впечатление, что он почему-то зол на нее, — тогда мужчина сидел, мрачно нахохлившись и упорно глядя на огонь свечи, или читал какую-то переплетенную в кожу небольшую книгу, шевеля губами, словно ее вообще не было рядом.

Кэт болталась по его каюте, заинтересованно рассматривая и изучая разные экзотические предметы, оглаживала пальцами тонкую резьбу маленьких столиков, полированные столешницы которых были украшены инкрустированными узорами из бронзы, перламутра и слоновой кости, лампы, декорированные сквозной резьбой в виде звезд, роскошные цветные настенные ковры.

Обнаружила она там и пару тяжелых серебряных браслетов, изукрашенных драгоценными камнями; металл был покрыт чеканными извивающимися узорами; украшения легко раскрывались на петле и запирались длинной шпилькой на цепочке. Браслеты были такие большие, что она могла просто надевать их на руки, не вынимая шпильку, и натягивать высоко, на самый бицепс, где они как раз умещались, хотя сам раис носил их на запястьях. Обследовала девушка и странную кристаллическую массу в маленькой бронзовой чаше, которую он часто ставил на уголья после вечерней молитвы; от нее исходил мощный аромат, остававшийся в каюте до самого утра. Он пропитал всю ее одежду; она ощущала его даже в собственных волосах, даже после мытья; девушка мыла их регулярно, просто чтобы убить время, заполнить долгие часы одиночества. Также она делала записи в свою книжку, пользуясь всяким случаем, хотя писать, как и читать, умела с трудом. Валялась на подушках и удивлялась странностям людей, обшивавших жемчугом и другими драгоценными камнями предметы, предназначенные для удобного лежания. Закусывала копченым мясом и сухофруктами, оставленными ей на обед. У нее даже появился вкус к оливкам.

Сегодня, когда в дверь постучали, девушка открыла ее и увидела, что принесли не только еду, но еще и несколько кусков чистого белого полотна — все это лежало на палубе у входа в каюту. А сверху был аккуратно положен моток тонкой черной шерсти и игла парусного мастера.

Удивленная, она выглянула в коридор, но тот, кто принес ей эти сокровища, уже поспешно убрался прочь. Пленница внесла все это в каюту и вторую половину дня развлекалась, вышивая разные узоры собственного изобретения — декоративный воротник, расшитый крестом в виде зигзагов и кругов; потом набросала грифелем на полотне узор из перевивающихся листьев, к которому добавила двух птичек.

Она еще накладывала последние стежки на полотно, когда в каюту вернулся раис, но так увлеклась работой, что не услышала его шагов. Подняв глаза, она увидела, что аль-Андалуси стоит в дверях. Свет ламп превращал его лицо в рельефное изображение, подчеркивая высокие скулы и полные губы. Понять выражение было невозможно, глаза были в тени, и их белки виднелись лишь как узкие полоски под зрачками. Сколько времени он так стоял, упершись ладонями в дверной косяк, девушка не знала. Вспыхнув, она отложила полотно в сторону, прикрыв им «Гордость рукодельницы».

— Можно смотреть?

— Я еще не закончила.

Он протянул руку. Она неохотно отдала ему кусок полотна, а потом глядела, как он рассматривает узор, переворачивает кусок на изнанку. Наконец он вернул ей вышивку.

— Мы считаем это неправильно, когда живые существо изображают так реально.

— Что, даже растения и птиц?

— Даже растения и птиц. — Он заметил, как вытянулось ее лицо, и продолжал более мягким тоном: — Есть такая история, хади41.

По свидетельство Айша, которая был любимый жена пророка, Мохаммед один раз пришел домой и нашел в угол комната коврик, который она украсил орнамент из человеческий фигур. Он тут же сорвал его и сказал: «В День Страшный суд самый худший наказание будет для тех, кто хочет копировать существа, созданный Аллахом». И Айша устыдился, снял все эти ковры и порезал их на куски, отрезав те, где был человеческий фигура, а из остальной сделал подушки.

Кэт стало жалко эту Айшу, муж которой оказался столь жутко благочестивым. Она нахмурилась:

— Но я ведь не стремлюсь воссоздать все эти вещи, хочу только показать их изображение, как я их себе представляю.

— Вот этот и есть слишком большой самонадеянность. Девушка на минуту задумалась.

— Но разве это не способ выразить восхищение творениями Господа? Самому их обдумать и представить?

Раис прикрыл глаза, размышляя. И через некоторое время медленно произнес:

— На юге моя страна, в горах, откуда пришел племя моего отца, женщины плетут ковры с изображения верблюд и овец. Но это только неграмотный крестьянки, они другой ничего не умеют.

Кэт вспыхнула:

— Я вовсе не неграмотная крестьянка! Там, откуда я родом, это считается большим даром — уметь воспроизводить красивые вещи нашего мира!

Аль-Андалуси свысока посмотрел на нее:

— Бог есть красота, и Он любит красота. Верблюд — это красивый вещь, это правда. И женщина в гневе тоже. Я не знай, что мне нравится больше. — После чего он улыбнулся и выдерживал ее яростный взгляд, пока Кэт сама не отвернулась, чувствуя себя неловко.

Руки у нее дрожали, она сама не могла понять отчего. Собрав полотно, моток шерсти и свою книжку и прижав все это к груди, девушка спросила:

— Когда мы доберемся до Сла? — Она уже научилась произносить название берберийского порта на арабский манер, как его выговаривал раис, хотя для ее уха оно звучало неважно.

— Мы вчера миновали Кабо де Сан-Висенте. Если ветер продержится, придем в порт к вечер.

Это было раньше, чем она рассчитывала, гораздо раньше. Кэт почувствовала, как в висках застучала кровь.

— И что будет со мной потом? — выпалила она.

В каюте воцарилось молчание, натянутое как струна. Что она хотела услышать в ответ? Что раис готов держать ее у себя, пока не получит за нее выкуп, чтоб она могла вернуться домой?

Но ведь мать и дядя находятся здесь же, на этом же корабле, кому же она могла написать письмо? Не говоря уж о том, каким образом такое письмо могло бы попасть обратно в Корнуолл, который казался ей теперь совершенно иным миром и из совсем другого времени. Да, там оставался кузен Роб, только Роб, который мог озаботиться ее освобождением, но сможет ли он добиться расположения леди Харрис, чтобы та поговорила с мужем по поводу выкупа Кэт? Девушка не могла себе представить, что даже если жених поговорит с леди, та озаботится ее судьбой, считая Кэт в лучшем случае служанкой, а в худшем — кокеткой и распутницей. Не могла она себе представить и чтобы сэр Артур отдал огромную сумму в руки какого-то заморского корсара, не будучи уверенным в успехе обмена. Да и зачем это он станет пополнять казну тех самых врагов, от которых должен защищать побережье? Другие вероятные варианты — что раис передаст ее в руки человека, которого он называет султаном, или продаст на невольничьем рынке, о нем говорил Дик Элуит, продаст тому, кто предложит наибольшую цену, — были слишком ужасными, чтобы даже думать о них. Последний вариант — что он оставит ее при себе, в своем хозяйстве, как однажды проговорился, до того как обозвал ее глупой и неуклюжей, — тоже страшил Кэт, но гораздо меньше. Она понимала, что вряд ли стоит надеяться на подобный исход. Понимала и то, что быть взятой в дом берберийского пирата, чья единственная цель в жизни — грабить и убивать таких же христиан, как она сама, опять-таки печальная перспектива, какую любой цивилизованный человек счел бы позором и унижением. Но если ее служба ограничится такими простыми вещами, как обучение женщин из его семьи искусству работать иголкой, то, несомненно, стать служанкой в этой заморской стране предпочтительнее, нежели быть проданной совершенно чужому человеку, который станет использовать ее бог знает каким гнусным образом. Кэт дрожала, полностью лишившись мужества.

— Не знаю, — ответил он. — Еще не решил.

Девушка удивленно подняла глаза. Пират неотрывно смотрел на нее.

— Пойдем-ка со мной, Кет-рин, — вдруг сказал он, протягивая к ней руку. — Я покажу тебе, как звезды сиять вниз на Африка и как луна подниматься над город, где мой дом.

Аль-Андалуси обернул ей голову и лицо длинным полотняным шарфом, оставив только узкую щель для глаз, а она очень удивилась, потому что раньше он ее никогда так не кутал. Но на сей раз матросы, когда девушка проходила мимо, уже не смотрели на нее с любопытством или с враждебностью, а склоняли головы и ни с чем не приставали. Они поднялись по трапу на шканцы и прошли по всему кораблю. Над ними поскрипывали паруса — огромные прямоугольники белого на грот-мачте, изящный треугольник на бизани, — а на совершенно черном небе висела огромная желтая луна с красными проблесками, вся будто в капельках крови. Охотничья луна, так это называлось у нее дома, вспомнила Кэт и задумалась, какое будущее она ей предсказывает. По всему небесному своду были разбросаны звезды, тысячи и тысячи, очень яркие, особенно одна. Кэт обнаружила, что не сводит глаз именно с нее, потому что она сверкала в вышине, как серебристый маяк.

— Сияющая, — тихо сказал аль-Андалуси. — Аль-Ши’ра. Египтяне звал ее Звезда Нила, она предвещать подъем вода и наводнения. Римляне звал ее Собачья звезда или Сириус. В старый религии она охранять дорога в рай — видишь эта мост из звезд, что под ней? — Девушка подняла глаза и разглядела сияющее облако молочно-белого цвета, мост между Землей и Небом. — А вон там, — он развернул ее назад и указал в небо, — на север, сверкает аль-Кибла. По ее положение мы можем определить направление на Мекка, святой город наш пророк.

— Полярная звезда! — воскликнула Кэт, пораженная. Роб много раз показывал ей эту звезду, так что теперь она сама легко могла ее узнать.

— Мы зовем ее Рыбачья звезда, ею пользуются для навигации.

Аль-Андалуси улыбнулся:

— Моряки тоже ей пользуются. Я плавал много мест по всему миру, пользовался ей как указатель пути. В Валетта и Сардиния, в Константинополь, на Кабо-Верде, даже далеко, к Ньюфаундленд.

Для Кэт это были пустые названия, но очень экзотические, И вот теперь она, которая никогда не ездила дальше чем в Труро, на ярмарку на праздник святого Варфоломея, но страстно желала увидеть более широкие горизонты, смотрела на дикие берега Африки.

Повернувшись кормой к Полярной звезде, корабль шел сейчас, подгоняемый хорошим ветром, к неясной темной тени, поднимавшейся вдали из покрытого пенными барашками моря. Они стояли молча, следа за тем, как приближается земля.

— Это Марокко, Джезират аль-Магриб, Остров, где садится солнце. Мой дом. — Было что-то в вибрирующем голосе, что заставило ее повернуться и посмотреть ему в лицо. У мужчины сияли глаза, отражая свет луны, но они сияли и изнутри, делая его похожим на охваченного страстью демона, Девушка задрожала и отвернулась.

Постепенно неясная тень впереди становилась все более и более определенной, возник скалистый гребень, потом волнорез, весь в пене прибоя, высокая стройная башня, крыша которой в лунном свете отсвечивала серебристо-зеленым, широкое устье реки, по обе стороны от которого возвышались мощные укрепления.

Чего бы Кэт ни ждала при первом взгляде на этот загадочный континент, но она не готовилась увидеть ничего, столь резко, до шока, контрастирующего с окружающим миром, чем эта воздушная, словно сотканная из эфира высокая башня.

— Сла эль-Бали, Старый Сале, — пояснил раис, указывая на городские строения на левом берегу. — А Сла эль-Джедид, Новый Сале, на другой стороне. У меня есть семья на оба берег — среди мориски Нового Сале и между последователи Сиди аль-Айячи в старом городе, и это даст мне редкий возможность, необычный преимущества в мой дела.

— Он крикнул что-то своим матросам, и один из них подал сигнал лампой, открыв ее один раз, два и три. На верхней части укреплений засверкали вспышки ответного сигнала. Аль-Андалуси усмехнулся: — Они уже знают, что мы — один из них. Там хорошо помнить этот прекрасный корабль, а никакой другой не осмелится входить в реку ночью. Здесь предательский русло, опасный даже при самом ярком солнце, хотя и носить спокойный имя Бу-Регрег. — Б его произношении это название прозвучало прямо как карканье вороны: бу-рак-рак!

— И что это означает? — спросила Кэтрин, с ужасом разглядывая стены крепости с мириадами фигурок в белых балахонах за их зубцами и множеством пушек на огневых позициях.

Он с минуту раздумывал, нахмурив брови.

— Юсуф-раис говорил, что на твой язык это называется «Отец отражений», потому что в спокойный день, когда река спокойный и лежит, как лист олово, можно видеть, что в ней отражается небеса. Но моряк должен смотреть внимательно, когда ведет своя корабль, потому что под сверкающей шкура лежит укрытый песчаный банка, на котором сломали хребет тысячи корабль, а еще тысячи пошел ко дну в его извивистый протоки. — Он помолчал, потом улыбнулся: — Хорошо вернуться домой, с триумф, с большой успех. — Он закрыл глаза, провел ладонями по лицу, поцеловал правую руку и прикоснулся ею к сердцу. — Шукран лилах!42

Триумф. Успех. И груз рабов-христиан, большинство из которых попадут, как говорили невольники в трюме, на галеры и невольничьи рынки, где с ними будут дурно обращаться и бить, пытать и насильно заставлять отказаться от своей веры, и в конце концов несчастные умрут на чужбине. У девушки сжалось сердце от противоречивых чувств, которые бушевали в груди.

И слова сами собой сорвались с губ, прежде чем она успела их остановить:

— Вот вы рассказываете про ужасные вещи, которые творили испанцы с вашей семьей, и утверждаете, что ведете священную войну против христиан, что это месть от имени всех, кто исповедует магометанскую веру. Но если по вашей религии это совершенно правильно — обращаться с невинными людьми, мужчинами, женщинами и детьми, так, как обращаетесь с ними вы, засадив их в трюм корабля, где они валяются в грязи и умирают от болезней и дурного обращения, тогда я должна вам сказать, что это жестокая религия и что ваш бог — это не мой бог!

В глазах раиса полыхнула ярость, она заметила, как его рука сжалась в кулак и задрожала от усилия, которое мужчина сделал над собой, чтоб удержаться и не ударить ее. Казалось, время остановилось. Кэтрин пристально смотрела на него, пока не почувствовала, что колени вот-вот подогнутся, все еще не понимая, то ли она сказала что-то ужасное и ей осталось лишь несколько мгновений жизни, чтобы успеть пожалеть об этом, то ли коснулась какой-то очень болезненной точки и это привело его в замешательство. Но когда она уже решила, что случилось именно последнее, он выкрикнул какой-то приказ, и несколько секунд спустя ее схватили двое пиратов, примчавшиеся на зов капитана.

— Нет время спорить с тобой. Надо вести корабль через Бу-Регрег, а потом к причал. У меня вообще нет привычка спорить с женщины. Тебя отправят обратно, к твоим люди. И твой судьба будет такой же, как их судьба. Никто не смеет оскорблять мой религия и мой бог. Никто не смеет оскорблять память о моя семья. Я думал, ты стоишь больше, и не только деньги. Но ты такая же, как все остальной, невежественный и неверный. Ты могла бы жить как королева, в самый красивый дом в касба43, но теперь будешь сидеть со все остальные.

Он махнул матросам рукой и отвернулся.