Предварительно обречен

11

Машина, охваченная солнечными сполохами, пикает и мигает. Артем забирается в кабину, а я останавливаюсь рядом — нервы будто забиты жужжащими насекомыми. Стоячий воздух облепляет смолой.

Артем не просто расставил капкан, но еще и выстелил к нему красную дорожку, и я ведь пошла по ней. Сама позволила себя сцапать.

Мотор раздраженно гудит, лицо Артема мелькает в пассажирском окне. Кивок на сиденье. Сейчас мне и правда нужно особое приглашение, прежде всего от самой себя. На миг встречаюсь с далекой холодноватой мыслью — остаться снаружи, где нет сковывающих стен, но затылок тут же царапает призрак позора, который несомненно обретет плоть, начни мы выяснять отношения на улице. Нехотя, нажимаю на ручку двери.

Машина трогается, едва я закрываю дверь. В кабине от сухого жара трудно дышать. Артем выруливает на дорогу и сразу ускоряется.

Тишина. Только шепчет ветерок кондиционера, обещая скорую прохладу. Я смотрю сквозь окно пустыми глазами, попутно застраивая разбередившуюся рану новым фундаментом. Он нужен мне, ведь о произошедшем придется говорить.

Получается так себе. Собственноручно подписанный договор тянет на дно. Все доводы Артем сметет секундным движением руки. Я проигрываю, даже не начав. И выводы, которые для него крепче титана, он уже сделал. Я сжимаю и так собранные в кулаки кисти. Как же мне сейчас выстоять? Нет ни стратегии, ни тактики, ни козырей, ни уверенности. Лучшее, что можно сделать, это попросить остановиться и спастись бегством. Снова сбежать. В горло впивается горечь иронии. Слишком часто в последние дни приходит эта мысль. Она как нельзя лучше венчает доказательство того, что для Артема я соперник слабый.

Воздух остужается, и пустыня в легких набирается свежестью. Сморгнув оцепенение, я жадно оглядываю пробегающую мимо улицу. Мы летим по проспекту, в самом левом ряду. До спасительного тротуара три полосы. На небе ни облака, и солнце свободно шлифует здания горячим светом. Блики слепят, расплываются океаном золота, раздражая сетчатку глаз.

Замечаю, что на обратном пути Артем ведет машину нарочито небрежно, обгоняя машины без предупреждения, подрезая каждого, кто замедляет наш ход. Даже на светофорах он едва останавливается, по прихоти удачи попадая то на зеленый, то на пульсирующий желтый. На встречу же он несся быстро, но аккуратно, не позволяя себе скатиться в опасное вождение.

Мне хочется повернуться и высмотреть, о чем он думает, возможно ли, что нервничает, но я подавляю желание — присутствие Артема в нескольких сантиметрах и так чувствуется очень остро. Сосредоточься — и услышишь размеренное дыхание. В ноздри забирается хищный лесной запах туалетной воды, и ощущение близости преломляет здравые мысли. А ведь раньше эта близость возбуждала.

Да о чем я говорю? Еще пару часов назад я спокойно ела рядом с ним мороженое, окунаясь в колющие, но приятные воспоминания. Могла ли я вообразить тогда, что обратно будем ехать вот так — в тишине, полной скрытой, гнетущей угрозы, — что буду мечтать оказаться как можно дальше от того, кто когда-то обожал будить намеренным дурашливым щекотанием ресниц по щеке, кто еще утром смотрел смешливо, явно получая удовольствие от игры в «соглашение».

— Ты голодна? — совершенно спокойным голосом спрашивает вдруг Артем. — На встрече ты совсем не ела.

От неожиданности я дергаюсь, отрицательно повожу головой.

— Зря.

Это упавшее слово, такое короткое и многозначительное. Оно словно маленький камешек, ударивший щеку. Не ранит физически, но оставляет унизительный след.

— Это зря длится с пятницы, — говорю я.

Артем иронически замечает:

— Бери дальше. У тебя оно длится годами.

Этот камешек ощутимо больше. Не сдержавшись, я поворачиваюсь к нему, чтобы уловить, как больно он готов ударить. Артем безмятежен. Профиль теперь более жесткий. Время выдуло юношескую мягкость из черт. Стук сердца ускоряется, подбираясь выше, к вискам. О каких десятилетиях он говорит? Хочу спросить, но осекаюсь — страшно услышать издевательски равнодушный ответ, выбивающий надгробие на моем эго. Я сглатываю и, снова отвернувшись, шарю глазами по далекому тротуару.

— Знаешь, я бы хотела закончить на сегодня. Останови, пожалуйста. Продолжим работу завтра.

Машина неожиданно дергается, как если бы наехала на невидимое препятствие, но тут же выравнивает скорость. Я слышу усталый вздох.

— И завтра, и сегодня. Вечером порефлексируешь по поводу встречи с директором До.

— Я могу и дома поработать, — я приподнимаю папку, в которой притихли сонмы испещренных листов. — Мне хватит этого для разгона.

Давай же, говори твердо. Но голос предает, звучит куце и рыхло. Я и сама не верю в правдивость слов. Как я смогу настоять? Все равно что пытаться расколоть скалу меховым шариком.

— Не можешь, — ожидаемо режет Артем. — До Шэнли не исчезнет завтра только потому, что тебе бы так хотелось. Даже если будешь избегать о нем говорить. Даже если снова будешь стараться сбежать. Это очень удобно — исчезать при каждой проблеме и жалеть себя. Если тебе нравится, пожалуйста. Но больше не за мой счет.

Значит, вот какого он мнения обо мне. Думает, что я строю из себя жертву. И, судя по сему, уверен, что не просто строю, но и наслаждаюсь этой ролью».

Я не знаю, это ли осознание стегает меня словно плеть, или невыносимо покровительствующий тон, словно я неразумный ребенок, которому взрослый терпеливо втолковывает очевидные истины, но меня прорывает:

— А тебе ведь нравится хлестать меня по щекам, да? Ты уже все решил для себя. Зачем знать правду, если версия директора До тебя полностью устраивает! Об этом я и говорила! Даже сейчас ты выбираешь проект, а не меня, просто потому что тебе это более… выгодно!

Голос подводит окончательно. Я выплевываю фразу за фразой, но в каждой бурно плещется истерика. Что я говорю? Своими же словами только подтверждаю, что и правда строю из себя жертву. Меня захлестывает горечь, и хочется высечь саму себя.

— У меня нет ни единой причины выбрать тебя, — холодно парирует Артем. — Семь лет назад ты все решила, даже не предоставив мне возможности выбора. Теперь его нет у тебя.

Я замираю. От его слов глаза царапает желчь.

— Значит, это все же месть?! И то, что ты нашел меня и обманом ввел в проект, чтобы снова столкнуть с До Шэнли, — это все ради мести?

— Нет. Хотя я знал, что ты именно к такому выводу и придешь. Но идея снова взять тебя переводчицей не моя. Была бы моя воля, я бы в жизни не хотел снова встречаться с тобой, не говоря о том, чтобы вместе работать. Но До Шэнли решил, что это хорошая возможность извиниться за произошедшее. Он оправдывал твой поступок, Лиза, убеждая меня, что ты была просто слишком юной и впечатлительной девчонкой с низким порогом страха. И попав в ситуацию, с которой не смогла сходу разобраться, ты предпочла дать деру, оставив больших дяденек разбираться самим! Да? Так все было?!

Последний вопрос с лязганьем металлического прута проходится по ушам. Я смотрю на Артема широко раскрытыми глазами. Впервые я наблюдаю, как он не в силах контролировать себя. Раны, которые я нанесла, до сих пор кровоточат. Как ни странно, это несколько уравнивает нас. После молчания я сиплым, но уже спокойным голосом произношу:

— Не говори обо мне так, будто я была идиоткой.

— Ты не была идиоткой, но поступила именно так. За свой трусливый поступок ты платишь спустя семь лет.

Он бьет руками по рулю и выжимает газ. Мы нарушаем все возможные правила.

Я стискиваю зубы и отворачиваюсь. Спустя несколько минут доносится хриплый голос:

— И я тебе сказал уже, что готов закрыть глаза и начать заново, но не пытайся вовлечь меня в то, что может помешать проекту.

Эти слова рассеивают последние сомнения и отрезают что-то глубоко личное — надежду на эхо теплоты, которую мы когда-то друг к другу испытывали. Что бы я не сказала, Артем не поверит мне. Для него я трусливая предательница, осложненная комплексом жертвы. На этой основе мы и будем работать. От этой мысли становится легче. Это мое дно, глубокое, вязкое. От него и придется отталкиваться, как бы горько и больно не было.

Но как же сильно он хочет вести бизнес с директором До, раз наступил себе на горло и привлек меня. Я глубоко и неслышно вздыхаю, чтобы сильней прояснить голову. Мне придется быть с ним еще пять часов.

— Значит, недопонимание и неправильно выказанная забота? — глухо спрашиваю я.

— Ты можешь придерживаться другой версии, если хочешь.

— Тебе же все равно, какой версии я буду придерживаться.

— Мне все равно.

Я морщусь от льда, которым сдобрены его слова.

— Но так важно сотрудничество с До Шэнли, что ты готов терпеть меня рядом с собой, несмотря ни на что.

— Несмотря ни на что — звучит очень драматично и пафосно. Ты бы, конечно, добровольно на такое не подписалась. Для тебя чувства важнее достижения цели. Я же мыслю рационально, если для достижения того, что я хочу, мне надо работать с тобой, я буду работать с тобой. Или с До Шэнли. Вот и все.

— Он переметнулся к конкурентам при первой же сложности. Я не понимаю, как ты можешь снова ему доверять.

Губы Артема растягиваются в улыбке, но глаза, внимательно смотрящие то на дорогу, то на зеркала, лишены теплоты. Он тоже приходит в себя. Разговор без эмоций ему более привычен. Машина выравнивает ход и подстраивается под поток.

— Кто сказал, что я ему доверяю? Я не доверяю никому. Особенно тем, кто уже показал себя в деле.

Его слова придают отчаянную воинственность.

— Жаль, что приходится иметь дело с такими людьми.

— Тебя задевают мои слова?

— Да плевать! Я думала о тебе чуть лучше, ты оказался чуть хуже, но по сути какая разница.

— Я просто не соответствую твоим ожиданиям, — усмехается он.

— После окончания проекта я зачеркну тебя и пойду дальше.

— Не сомневаюсь. В любом случае, планов снова сбежать ты не вынашиваешь, уже хорошо. Может, к окончанию проекта и зачеркивать меня передумаешь.

От смешливых ноток, явственно прозвучавших в его голосе, моя только что окрепшая броня идет тоненькими трещинами. Но не стоит обманываться, в его словах явно нет искренности, это всего лишь один из способов вывести меня из себя. Так проще со мной совладать.

— А это для тебя значение имеет? — насмешливо говорю я. — Хочешь потешить самолюбие?

Артем вздыхает.

— Нет. Я просто знаю, как легко ты поддаешься эмоциям, когда тема задевает тебя. Годы прошли, а ты по-прежнему не умеешь справляться с ситуациями, выбивающими тебя из колеи. И это дает огромное преимущество любого рода манипуляторам.

— Например, тебе.

— Да. Мне, в том числе.

— Но по-другому действовать ты не хочешь.

— По-другому, это как? Как хочешь ты?

— Мы выяснили, что как хочу я, не будет, — говорю я. — Но раз уж нам придется проводить вместе довольно много времени и учитывая наше друг к другу отношение — мы можем заключить на время перемирие. И общаться без «любого рода манипуляций».

— Я не воюю с тобой, чтобы заключать перемирие. Что до манипуляций — ты вольна делать в отношении меня то же самое. Проблема, Лиза, не у того, кто манипулирует, а у того, кто на это ведется. В пятницу ты горела желанием уесть меня, вчера билась не на жизнь, а насмерть. Да и сегодня утром не желала уступать. Однако сейчас ты всем своим видом демонстрируешь беспомощность, более того, просишь войти в положение. Неужели китаец имеет над тобой такую силу, что даже простая встреча с ним способна тебя подкосить?

Его речь к концу снова наполняется злостью, природа которой мне непонятна. Он то устраивает мне эмоциональный шторм, раскатывая катком враждебности, то призывает бороться. Или дело в том, что причина расстройства не он?

Ха-ха, он верит, что не воюет со мной, тогда как каждое его слово и каждое действие сродни снаряду, запущенному в глубины души. Чем дальше он достанет, тем лучше. Чем больше разрушений, тем приятнее. Тем не менее, ему не нужен слабый противник. Он не получит удовольствия от пирровой победы. Ему нужна настоящая, на поле боя. Поэтому он хочет, чтобы я дралась с ним.

Мне становится смешно. Как бы Артем не бравировал хладнокровием, он до сих пор во власти случившегося. Я являюсь для него тем, кем директор До является для меня. Но если я отчетливо понимаю это, то Артем из-за упрямства и высокого самомнения не догадывается. Однако пока мы оба не разберемся с прошлым, мы не двинемся вперед. Ни один из нас. Мы повязаны.

Это озарение парализует. Голова гудит от мыслей, в их глубине клубится пока еще призрачный, но уже ощутимый азарт — я нащупала крошечный камешек, от которого могу сделать рывок.

— Проблемы с директором До я решу сама, — цежу я. — Как и проблемы с тобой.

— Это самое лучшее, что ты сказала за сегодня, — говорит Артем, выруливая на финишную прямую. — Роман должен был все подготовить, займешь наконец мозг важными делами.

— Нет, я голодна. Сначала отвези меня поесть.

Губы Артема растягиваются в улыбке. Он проносится мимо офиса, не замедляя движения. Теперь наши ладони открыто усеяны шипами, но мы снова жмем друг другу руки. На кровь нам наплевать.