Принятие

Глава 4.

Всего за какую-то половину дня кладовка преобразилась. Оказалось, что за досками, которыми была обита одна из стен, скрывалось огромное витражное окно.

Ирина видела такое, когда была в Париже и там была экскурсия в Собор Парижской Богоматери. Экскурсовод рассказала, что такие окна назывались «роза» *, а сам витраж делали из кусочков цветного стекла. Тогда её поразило, что это делали ещё в одиннадцатом веке. Но потом рецепт изготовления был утерян и долгое время никто не знал, как повторить такую красоту.

(*роза – это большое круглое окно, которое располагается в центре главного фасада готического храма. Иногда розами украшали также боковые фасады и фасады трансептов (поперечных нефов в церквях, имеющих форму креста). Располагались такие окна достаточно высоко и способствовали дополнительному освещению внутреннего пространства собора.)

Поэтому ещё более неожиданно стало увидеть это здесь, в кладовке Манежа.

Но тайну ей открыли всё те же мужики, которые сами ошарашенно смотрели на витраж, и крестились с неподдельным восхищением.

Оказалось, что раньше здание принадлежало одной из сестёр Петра Алексеевича, вдовствующей царевне Марфе, но после того, как она была пострижена в монахини, здание передали во вновь созданную мануфактур-коллегию, и никто, кроме старого сторожа не знал, что в том месте, где сейчас находится кладовка, раньше была часовня, в которой несчастная царевна проводила последние безрадостные дни перед постригом*. А сторож приходился дедом шустрому мужичку, который первым подошёл к Ирине с предложением.

(*Царевна Марфа - русская царевна, дочь царя Алексея Михайловича и его первой супруги Марии Ильиничны, единокровная старшая сестра царя Петра Первого. В 1698 году за сочувствие и помощь своей сестре царевне Софье была пострижена в Успенском монастыре в Александровой слободе под именем «Маргариты»)

— А что же вы раньше секрет этот не открыли? — после приезда в столицу Ирина уже во всём и в каждом подозревала подвох.

— Дык карту нашёл вот, когда работу енту получил, до этого-то я тоже сторожОм тута работал, — ответил мужик, сделав акцент в слове «сторожем» на последний слог, и добавил, почесав бороду, — думал, что всё пригодится и вот, — хитро улыбнулся мужичок, обнажив щербатый рот, — пригодилось.

Мужичок выжидательно посмотрел на Ирину и Леонида Александровича.

— Угодили, — облегчённо рассмеялась Ирина, понимая, что чья-то подлость, благодаря вот этому въедливому и ответственно подошедшему к своему новому назначению мужичку, сыграла ей только на руку.

В свете солнца, льющемуся из этого витражного окна, помещение кладовки стало напоминать какое-то специально выделенное помещение для особо важных гостей.

А, если ещё учесть, то, что Ирина заполучила дополнительные фонари, то небольшая кладовка превращалась в прекрасно освещённый зал.

На остальных стенах под снятыми досками обнаружились религиозные росписи, которые только дополняли эту прекрасную картину.

Настроение поднялось, и Ирина даже забыла про происшествие в салоне.

Конечно, мужики получили причитавшиеся им серебряные целкачи, а главный мужичок, целых три целкача. Ирина попросила мужиков пока не распространяться о том, как преобразилась кладовка.

— Пусть сюрпризом станет, — улыбнувшись сказала она.

Открытие было назначено на завтра, значит теперь оставалось только всё разложить, но этим Ирина занималась вчера вечером, когда уже зная размеры, доставшегося ей помещения, сделала схему размещения своих новинок.

Оставив необходимые указания, Ирина поехала в столичный императорский университет, где уже ждал её профессор Шмоль.

Профессор уехал в университет сразу после завтрака и обещал подготовить там всё к приезду Ирины.

Встреча с тем, кто поможет Ирэн с нефтью, была очень важна. Нефть пока в Стоглавой не добывали, но Ирэн была уверена, что она есть и именно в тех географиях, где её добывали в её прежнем мире. В прежнем мире появление жидкого топлива привело к очередному витку развития, значит и здесь это возможно.

***

На границе с Ханиданом.

Как бы ни спешил Якоб, ехали медленно. Нет, до границы доехали быстро. На всех перекрёстках Ханидана, при виде штандартов правящего дома, пропускали без слов, можно было даже не останавливаться.

Но когда перешли границу и въехали на территорию Стоглавой, которая начиналась с Кавказского ханства, то стало значительно тяжелее.

Морозов смотрел на вымершие деревни и не понимал, почему эпидемия в Ханидане практически остановлена, а здесь нет. Что происходит в его стране?

Вскоре дошли до позиций армии. Якоб предполагал, что основные поставки мыла пошли в Ханидан, и поэтому считал, что у имперской армии будут проблемы со скоростью излечения, но то, что он увидел превзошло самые мрачные его прогнозы.

В армейском лагере не было порядка или обычного принятого в полевых лагерях делового оживления.

Мирный договор подписан, но никто даже не собирался уходить с позиций. Солдаты вяло бродили по грязному лагерю, многие лежали здесь же, на телегах. Было даже непонятно, живые они или трупы.

Небольшой караван, который из себя представляли Якоб с его людьми и «посольство» наследника Ханидана смотрелся ярким пятном среди серой безысходности умирающего лагеря армии Каспийского корпуса.

Морозов направился к большому шатру, который располагался посередине всего этого безумия. Возле шатра сидели, причём именно сидели, постовые.

—Встать, — приказал Морозов

Но те только вяло шевельнулись, не делая даже видимой попытки выполнить приказ.

Один из солдат, самый старший, всё-таки кряхтя поднялся, посмотрел слезящимися глазами на Морозова, сидящего на коне против солнца, и сказал:

— Не шумите, ваше благородие, мы тут почитай мёртвые все, а мёртвые любят тишину, — и снова сел

Морозов спешился и пошёл ко входу в палатку, где как не там должен был находиться командующий Каспийским корпусом граф Фёдор Апраксин.

Постовые проводили Морозова всё теми же безучастными взглядами.

Он откинул полог и вошёл в палатку. В нос ему ударил страшный смрад разлагающегося тела, пахло сладкой гнилью.

Прижав платок к лицу, Якоб прошёл вглубь палатки, где на возвышении, сделанном из обломком телеги, кто-то лежал. Судя по вони, она шла именно от этой импровизированной кровати.

Морозов подошёл, откинул тонкое серое солдатское одеяло, наброшенное на голову лежащего и в ужасе отшатнулся. На него, покрытое трупными пятнами, смотрело лицо Фёдора Апраксина, героя Северной войны и внука создателя армейского флота Стоглавой империи и сподвижника Петра Алексеевича).

Всё так же прижимая платок к лицу, Морозов вышел из палатки командующего корпусом, который был мёртв вот уже не один день, хотя в этой жаре сложно сказать точно.

— Мёртв, — сказал Якоб сопровождавшим его людям и Али-Мирзе, — командующий корпусом мёртв.

Он посмотрел на сидящих постовых и подумал, что кто-то же их сюда поставил и спросил, обращаясь к тому, который постарше:

— Кто жив из старших офицеров?

Солдат снова кряхтя поднялся, и глухо сказал:

— Идёмте со мной, ваше благородие

Прошли через умирающий лагерь в сторону небольшого леса. Лесом это можно было назвать с большой натяжкой, потому как лесов в Ханидане и рядом с границей не было, скорее так, несколько низкорослых сосёнок, неизвестно как выживающих в этой жаре.

Возле леса стоял деревянный, наскоро сколоченный сарай. Якоб, пригнувшись вошёл в низкую дверь. В темноте помещения можно было дышать, благодаря маленькому окну было не жарко, но и света практически не было. В углу копошился мальчишка, лет примерно четырнадцати.

На узкой кровати лежал человек. Подойдя ближе, Морозов увидел совсем юного парня с восточной внешностью. Чёрные волнистые волосы, сейчас слипшиеся от пота, крупный нос, чёрные глаза, глядящие гордо, несмотря на бедственное положение, так могли смотреть только люди, которые рождались и умирали с мечом в руке.

Увидев Морозова, молодой человек попытался встать, но Якоб остановил его, спросил:

— Кто таков, звание, имя

Парень прокашлялся и достаточно громко, с выраженным кавказским акцентом произнёс:

— Давид Дадиани, поручик

Морозов был наслышан о гордом имени князей Дадиани. Эти вправду рождались и умирали с оружием в руках.

— Рассказать сможешь, что здесь происходит? —спросил Якоб

После тяжёлого и долгого рассказа Морозов понял, что война не кончилась, и что Ханидан не был настоящим врагом, а лишь орудием.

Армия так и не получила мыла и именно поэтому ни солдаты, ни близлежащие деревни не смогли справиться с эпидемией, и если ничего не изменится, то выжившие, но ещё больные люди пойдут вглубь страны, неся с собой заразу.

— Это кто же такой продуманный, — размышлял Якоб, после разговора с юным князем, который после гибели всех высших офицеров корпуса принял командование и держал ситуацию под контролем, пока не слёг сам.

Надо было срочно что-то решать. У Якоба было с собой несколько десятков кусков мыла и порошок, который он ещё не использовал, но тот был прислан от Ирэн с инструкцией.

Для того, чтобы вылечить армию, этого было мало. Нужно было срочно отправлять в столицу письмо с кем-то достаточно быстрым и смелым, чтобы промчался через полстраны, чтобы письмо попало именно к тому, кому оно предназначено.

И Морозов принял решение. Он отправит своих людей вместе Али-Мирзой, а сам останется здесь и постарается спасти хотя бы нескольких.

Он не ожидал, что Али-Мирза, сам недавно переживший эту болезнь, наотрез откажется ехать и оставлять Морозова одного.

Долго разговаривали, даже кричали друг на друга, но в результате было решено отправить посольских гвардейцев и нескольких солдат из свиты наследника. Отправлять решили как можно скорее и двумя разными группами.

Морозов предполагал, что если это диверсия и сделана она на самом высоком уровне, то ни ему, ни кому-то другому могут не дать добраться до столицы.

Было страшно. Кому можно было верить? Поэтому одно письмо уехало к Шувалову, а второе к… Ирэн. Ей Морозов отчего-то верил, как себе.