Провинциалка

17

В клубе царила относительная прохлада. Лето разогнало вечное столпотворение, виднелись незанятые столики, и я направился к своему постоянному месту в конце зала, но в последний момент увидел в центральной части одинокую мужскую фигуру и свернул к тому столику.

— Здравствуй, Кирилл, ты один?

— Один! — ответил он, как мне показалось, не слишком любезно.

Мы не были слишком близки, но, как это бывает в нашей среде, испытывали друг к другу ту ровную, незамутненную ничем симпатию, которая связывает самыми крепкими узами писателей, работающих в разных жанрах. В свое время Кирилл Ангелиев предпринял не совсем удачную попытку на поприще драматургии, которую я, впрочем, поддержал, затем перешел к кратким прозаическим формам и с той поры почти ежегодно издавал по сборнику рассказов так называемой "деревенской прозы". Я же довольно давно распрощался с беллетристикой, к тому же считался типичным "городским писателем", так что нашу идиллию ничто не нарушало.

Бросался в глаза его темно-коричневый загар, на обгорелом лице блестели лишь огромные цыганские глаза, и я по-дружески заметил:

— Ну ты и загорел, на море побывал?

— Да, в Варне.

— А почему ты один?

— Виктория на обратном пути заехала к родителям в Сливен.

Его жена была поэтессой, и они, как правило, были неразлучны.

Я заказал обед и закурил сигарету, ожидая, что Ангелиев начнет рассказывать о море и затормошит меня расспросами о софийских новостях, но он молчал, с аппетитом прихлебывая таратор[10], сильно сдобренный чесноком, запах которого долетал и до меня.

— Ну, и как там, в Варне? — прервал я паузу, слегка озадаченный его странной пассивностью.

— Нормально… И для работы, и для отдыха.

— А, вы были в творческой смене, да? — сообразил я лишь теперь.

— Да, но остались на несколько дней в первой, отдыхающей.

Внезапно меня осенило, что бай Миладин тоже уехал в Дом отдыха в Варну и, наверное, они виделись с Ангелиевым. Сердце тоскливо сжалось. Может быть, его сдержанность вызвана именно этим? Или это апатия, типичная для такой жары.

Я быстро съел свой таратор и налил себе пива, предложив и ему. И неожиданно для себя самого выпалил:

— Бай Миладин тоже там?

Ангелиев отвел глаза.

— Да, мы с ним виделись в последний вечер.

— Ну и как он там?

— В порядке. Рассказывал интересные вещи о Франции и Англии.

Я успокоился. Разумеется, Кондов не станет налево и направо распространяться о своих неприятностях в кино. Просто сегодня Ангелиев не в духе, может быть, поссорился с женой; не представляю себе семейную жизнь с поэтессой, обыкновенные женщины трудно переносимы, а что говорить, если у них к тому же есть и творческие амбиции?

— А кто еще там был? — вновь подхватил я после очередной продолжительной паузы и сам удивился своему глупому несвойственному мне любопытству.

Я отнюдь не горел желанием узнать, кто там был в Варне, в Доме отдыха — просто неумело и малодушно пытался вытянуть из Ангелиева какие-нибудь доказательства того, что у меня нет оснований бояться общественного мнения.

Он назвал несколько имен завсегдатаев — коллег-пенсионеров, колесящих со своими женами с ранней весны и до поздней осени по всевозможным Домам творчества и базам отдыха. Я надеялся, что он ударится в подробные воспоминания, цитируя случайно подслушанные колоритные диалоги писателей с их супругами. Он умел подметить в человеке типаж и передать его точными штрихами. К тому же отличался феноменальной памятью на мельчайшие события и целые разговоры, и я зачастую подумывал, что именно в этом и состояла сила его писательского дарования.

Но сегодня Ангелиев явно был не в форме и, доев свой десерт, завертел головой в поисках официанта. Когда Веселин заметил его жесты и пообещал через минутку подойти, Ангелиев с какой-то неловкостью обратился ко мне:

— Когда ты собираешься на море?

— Еще не знаю, это зависит от многих причин.

Он ни о чем не спросил, лишь рассеянно кивнул, и я так и не понял, знал ли он о ситуации, создавшейся вокруг сценария, или бай Миладин ни о чем не рассказал ему.

И все же, когда расплатившись, он поднялся уходить, скользнувший по мне взгляд его больших глаз вновь вернул меня к мысли о том, что он был в курсе всей этой истории со студией, не одобрял моего поступка, но и не собирался говорить мне об этом — он и его жена были людьми чрезвычайно осторожными и старались поддерживать отличные отношения со всеми своими коллегами.

Я остался в одиночестве за непривычным мне столиком, испытывая смутное чувство незаслуженной обиды. "Был разговор!" — неожиданно подумал я, расстроенный и обозленный, неизвестно на кого.

Кирилл никогда так себя не вел. Несмотря на то, что он не обмолвился ни словом, я четко уловил его изменившееся отношение ко мне. Во мне нарастало глухое раздражение. Почему, в сущности, я с ослиным упрямством интересуюсь мнением бай Миладина? Я достаточно независим и благоразумен, чтобы самому решать, как мне поступать в том или ином случае, и самому давать оценку своим поступкам. К тому же я ничего не предпринимал по собственной инициативе — меня вызвали и предложили мне работу. И, что самое важное, — если бы Кондов не отнесся наплевательски к своим обязательствам, студии просто не пришлось бы подыскивать ему заместителей.

Меня охватило чувство тягостной безысходности, блуждания в утомительном и бессмысленном круге ненужных вопросов, догадок и предположений. Похоже, сказывалась жара и бесплодное ожидание последних дней. К тому же я уже довольно долго лентяйствовал, а бездействие и ничегонеделанье разлагали меня окончательно. Уже давно было пора вновь заняться пьесой, тем более, что Мари-Женевьев два-три дня тому назад уехала со своим режиссером на выбор натуры, и у меня не осталось даже поводов для отговорок.

Я вспомнил о предстоящем отъезде в Смолян, и мне почудилось, что тотчас повеяло свежим прохладным ветерком. Это предложение подоспело очень кстати. Самое время смыться отсюда, сбежать не только от духоты, но и от вереницы надоевших знакомых лиц. Только этого еще не хватало, чтобы я стал подстерегать их и униженно выпытывать, что они знают обо всей этой идиотской истории, как это только что произошло с Ангелиевым. Захвачу с собой снасти — в тех краях уйма чистых рек и заводей — и, разумеется, рукопись пьесы. Вполне возможно, что там пьеса сдвинется с мертвой точки и перемена обстановки поможет мне встряхнуться, как недавняя поездка в Хисар!

Приободрившись, я направился домой, и как только на меня дохнуло знойным воздухом, я вдруг подумал, что совершенно незачем ждать пятницы, если можно уехать в Смолян еще сегодня. Достаточно было позвонить Иванчеву, и он наверняка сможет все уладить по телефону.

Я не обманулся. Заместитель директора киностудии с ходу одобрил мое намерение выехать загодя.

— Считай вопрос решенным! — сказал он. — Можешь выехать завтра утром, обед будет готов и стол накрыт к твоему приезду.

Поблагодарив его, я внезапно добавил:

— Я заеду попозже за сценарием Докумова. Давно пора с ним познакомиться. У тебя ведь найдется экземпляр для меня?

— Разумеется… Только незачем тебе ездить туда-сюда. Я пришлю тебе его на дом с нашим курьером…