Провинциалка

22

На следующий день я пришел в клуб к семи вечера. После совета мы договорились с Иванчевым, что встретимся с ним и он мне расскажет, как прошло обсуждение сценария Докумова.

Я уселся за столик в глубине зала, чтобы знакомцы не беспокоили меня, заказал себе водки и салат из свежих огурцов и помидоров и углубился в чтение вечерних газет. В ресторане было прохладно — час-другой после открытия всегда было так, а потом помещение заволакивалось едким табачным дымом, который не выветривался, несмотря на героические усилия персонала проветрить помещение. Но я любил этот клуб, предпочитая его разным там открытым кафе, чем вызывал у своих приятелей искреннее недоумение, в том числе и у Даво, который редко появлялся здесь.

Время шло, а Иванчева все не было. Выпив вторую рюмку водки, я решил заказать себе ужин. И в этот самый момент в салон вошел артист Гандев. Прежде чем я успел спрятаться за газетой, наши взгляды встретились. Я ожидал, что вот-вот у меня над головой раздастся его приторно-сладкий голос, но Гандев не спешил подходить к моему столику. Осторожно выглянув из-за газеты, я увидел, что Гандев стоит в передней части салона, рассказывает что-то сидящим за столиком мужчинам, с любопытством озираясь по сторонам. Когда наши взгляды снова встретились, Гандев поспешил усесться спиной ко мне. Меня это озадачило. Что бы это могло значить? Может, он обиделся в тот раз, когда я и не пытался скрыть своего пренебрежения? Вряд ли, его толстая кожа могла вытерпеть и не такие уколы.

Я попросил Груди принести мне отбивную и графинчик холодного "розе", которое не так давно привезли в клуб, и я не упускал случая попробовать его, когда бывал здесь.

Стрелки подбирались к восьми. Все новые и новые люди заполняли помещение, но Иванчева среди них не было. Наверное, совет был более долгим, чем вчерашний… Подумав это, я тут же усомнился, потому как вчера о сценарии Докумова уже было сказано многое, так что сегодняшнее обсуждение должно было бы пройти быстрее. Я вновь вспомнил о Гандеве и посмотрел в сторону столика с двумя мужчинами. Гандев все еще сидел там. "Странно!" — подумалось мне, при этом в памяти всплыл тот факт, что в прошлый раз актер сам заговорил со мной о "Бунте", проявив при этом завидную осведомленность. Мне стало не по себе, потом я вдруг рассердился на Гандева. "Может, он закончит разговор и потом уж подойдет ко мне?" — молнией мелькнула мысль. Оказывается, меня всерьез волнует вопрос: подойдет к моему столику Гандев или нет. И тут я с неожиданной ясностью понял, что сегодня вечером актер к моему столику не подойдет.

Я механически сжевал отбивную и допил вино, почти не ощущая его вкуса. Может быть, причиной тому были две рюмки водки, а может — холодок неизвестности, пробежавший у меня по спине. К тому же у меня внезапно разболелась голова. Нервы мои были до предела натянуты, люди вокруг бесконечно раздражали меня своим провинциальным видом. Я был абсолютно убежден, что они, вернувшись в родные края, станут всем хвастаться, что посетили знаменитый клуб.

— Что ты хочешь на десерт? — присел за мой столик Груди. — Есть миндальный крем, пирожное с персиковым кремом и…

— Ничего сладкого не хочется, — прервал я его и взглянул на часы. Явно, Иванчев сегодня уже не придет.

— Когда ты собираешься на море? — спросил Груди.

Зал потихоньку пустел, и у официанта не было работы. Но даже когда он был до предела загружен, любил присаживаться к столику старого знакомого, постоянного посетителя, и заводить длинный разговор. У каждого из здешних ветеранов был любимый конек.

— Еще не знаю… Скорее всего, в августе.

— В августе? — удивился Груди. — Молодец!

У Гандева был достойный преемник. Теперь старый официант будет сидеть за моим столиком до второго пришествия.

— Ты что-то без настроения, — продолжал расспрашивать Груди, сметая салфеткой крошки с соседнего стола. — Может, на тебя магнитные бури влияют?

Магнитные бури были его любимой темой. Я снисходительно усмехнулся.

— Нет, а почему ты спрашиваешь?

— Да потому, что завтра и послезавтра ожидаются самые сильные взрывы на Солнце. А в августе вообще не советую тебе ездить на море.

— А что советуешь?

— Сидеть дома, в тени, и не вешать нос из-за каждого пустяка!

— Проще простого! — я с усилием выдавил из себя усмешку.

И в тот же миг я увидел Даво. Он, как видно, только что вошел в зал и остановился на пороге, глупо озираясь по сторонам. Он знал, что я обычно сижу в глубине зала. Бросив туда беглый взгляд, он, разумеется, не заметил меня. Я поднял руку, и мой верный приятель важно и самодовольно поплыл среди клубов дыма к моему столику.

— А вот и Дав-Волкодав! — добродушно проговорил Груди и поднялся с места. — Ты ужинал? — спросил он Даво.

— Ужинал!

— Но от десерта он не откажется, — быстро проговорил я, впиваясь глазами в друга. — Принеси ему несколько пирожных с персиковым кремом. А мне — еще графинчик вина и порцию сыра!

Покачав головой, Груди удалился. Даво устало опустился на стул.

— Чертова жара! На улице как в раскаленной сковородке.

— Сегодня взрывы на Солнце, — меланхолически заметил я.

— Это Груди тебе мозги пудрит? — Он осторожно втянул в себя воздух, потом достал из моей пачки сигарету и поднес ее к носу, вдыхая аромат табака. Он в очередной раз пытался бросить курить. Я немного подождал и, поскольку Даво продолжал молчать, глухо спросил:

— Какие новости?

Даво со стоном облокотился на стол.

— А новости те, что в следующий раз будешь слушать меня, прежде чем заключать глупые контракты!

У меня что-то шевельнулось под ложечкой. Значит, он принес свежие новости. Вот почему Иванчев вообще не пришел, а Гандев притворялся, что не видит меня.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я после некоторого молчания.

Даво оглянулся по сторонам, потом хрипло прокашлялся и тихо вымолвил:

— Принят сценарий Докумова, и Рашков заявил, что будет снимать по нему фильм.

В это время к столику подошел Груди. Он принес пирожное для Даво, налил мне в бокал вина. Даво взял десертную вилочку, сразу утонувшую в его медвежьей лапе, и аккуратно отломил кусочек.

— Откуда ты знаешь? — нетерпеливо спросил я, как только официант удалился.

— Намедни случайно услышал в Русском клубе. Там ужинали несколько членов совета.

— Скажи конкретно, что ты слышал? — продолжал я настаивать, поднося ко рту бокал. Рука у меня дрожала.

Даво набросился на десерт, запихивая в рот большие куски.

— Ну, рассказывай же! Не томи!

Даво перестал жевать и спокойно взглянул на меня.

— Ты чего на меня кричишь? Сам сунул в капкан голову, а теперь другие ему виноваты. Я мог бы преспокойненько пойти себе домой и ничего тебе не сказать. Вот тогда бы я на тебя посмотрел. Очень приятно сменить чистый воздух на эту вонючую дыру!

Я смущенно заозирался вокруг. Слава Богу, соседние столики были пусты, так что никто не слышал моих выкриков.

— И все же скажи, от кого ты это слышал, — взмолился я, сам удивляясь своему ангельскому голосу.

Даво доел пирожное, поискал глазами Груди и крикнул:

— Принеси, пожалуйста, молока! Только холодного!

Потом он повернулся ко мне и снова поднес сигарету к носу.

— Об этом мне рассказал оператор Тихинов, добрый малый, он мне друг. Сегодняшний совет здорово отличался от вчерашнего. Тех людей, которые одобрительно отзывались о твоем сценарии, сегодня не было. Вместо них пришли многие кинематографисты — режиссеры, операторы, был даже художник. Тихинов считает, что Рашков попросил их участвовать в обсуждении сценария. Все довольно высоко оценили сценарий Докумова. И хотя решено было говорить только о его сценарии, некоторые принялись сравнивать докумовский сценарий с твоим. Было высказано мнение, что твой сценарий грешит театральностью. Все же нашлись такие, которые предложили, чтобы вы вдвоем продолжили работу над совместным сценарием, который будет представлять собой сплав из самого лучшего из обоих сценариев. Консультанты и Иванчев высказали такое мнение, но Докумов категорически отказался, подчеркнув, что не желает работать с соавтором и если его сценарий не будет принят, он вообще откажется в дальнейшем участии. Рашков поддержал его, заявив во всеуслышание, что готов сделать фильм только по сценарию Докумова, в противном случае он вообще откажется от этой работы. На том и порешили. Иванчев отказался принять окончательное решение, пообещав сделать это в ближайшие два-три дня.

— Значит… это решение не окончательно? — неуверенно начал я, но сразу умолк, увидев презрение в глазах Даво.

— Наивный ты человек, Венедиков! И почему вместо того, чтобы заматереть с годами, стать похитрее, поизворотливее, ты превращаешься в самого что ни на есть ординарного лопуха? Вопрос ведь решен не сегодня и даже не вчера, а тогда, когда этот пройдоха Рашков поймал тебя на удочку, а ты покорно подставил шею под хомут!

— Ну, не скажи! — заявил я не особенно убежденно. — Ты ведь не был на совете и не слышал мнения о моем сценарии.

— Ну и что с того, что не слышал, — презрительно скривился Даво. — Какое значение имеет, хорош данный сценарий или из рук вон плох? Там ведь играют совсем в другие игры, дорогой ты мой! Я попытался предостеречь тебя, если ты помнишь, но тебе захотелось овладеть правилами и этой игры. И кто тебя знает, почему тебя соблазнили солидненькие суммы гонораров сценариста, может, тебе не хватает денег, которые ты получаешь в театрах?

Он откинулся назад и посмотрел на меня с явным высокомерием.

— Я бы тебе посоветовал вспомнить поговорку о том жадном, который…

— Чепуха! — прервал я его. Затем вылил остатки вина в бокал и залпом осушил его.

В этот момент я испытывал странное чувство, что все это происходит не со мной, что я как бы со стороны отстраненно и бесстрастно наблюдаю за нашим столиком, за мной и Даво, за почти пустым залом ресторана.

— И в чем, по-твоему, заключается конкретное решение вопроса? — наконец спросил я, закуривая сигарету.

Даво помедлил с ответом. Отпил из своего стакана, поставил его на стол и вытер губы ладонью.

— Да все очень просто, проще некуда! Бай Миладин Кондов был слишком неудобен для Рашкова, и он сумел отделаться от него, сославшись на его отъезд за границу. Но он не мог предложить свою кандидатуру в качестве сценариста, а потому вспомнил о тебе — уважаемом писателе, хотя и работающем в ином жанре, да к тому же авторе пьесы о Владайском бунте. Времени в обрез, а какой-то камуфляж все же необходим. Так родилась идея создания коллектива — заметь, очень модная в последнее время! А по сути, Рашков с самого начала рассчитывал исключительно на Докумова — работягу без особенных претензий, а ты ему был нужен для прикрытия. Этакая ширмочка! И вот вы оба пишете сценарии (между прочим, Рашков работает в тесном контакте с твоим молодым соавтором), компетентные лица знакомятся с твоей работой и — вдруг засечка. Рашков явно недооценил тебя, так как сценарий твой оказывается весьма солидным. Что же теперь? Все расчеты великого комбинатора грозят провалом. Консультанты в один голос заявляют, что оба сценария превосходят первый, и их нужно использовать при создании будущего фильма. Это никак не входит в планы товарища Рашкова, он хочет работать исключительно с молодым автором, чьим явным или тайным соавтором он может стать. Нужно сделать следующее: под благовидным предлогом отстранить тебя, мотивируя это тем, что вы с Докумовым — слишком разные и ваши сценарии невозможно сочетать, несмотря на все его благородные усилия сделать это. А так как время не ждет, следовательно…

Должен отметить, что, хотя и редко, на Даво снисходило вдохновенное прозрение, когда в нем просыпались и дар слова, и юмор, и язвительная ирония. И тут я вдруг вспомнил, как однажды обедал с двумя известными дамами — вот тут же, за столиком напротив. "Знай, что в определенный момент в игру вступит и Рашков, — сказала тогда русая художница. — Он потребовал того от бай Миладина, и если бы тот тогда принял…"

Я нервно закусил губу. Головная боль усилилась, виски буквально ломило, стало тяжело дышать. Неужели я действительно оказался жертвой хорошо продуманного, заранее разработанного "сценария"? Если это так, то я и впрямь заслуживал того, чтобы надо мной смеялась вся София! Ах, в какую гадкую историю я влип, какая безумная наивность с моей стороны! И самое противное — что уже ничего невозможно изменить, я даже не имел права протестовать.

Смяв сигарету в пепельнице, я подозвал Груди, чтобы расплатиться. Мне захотелось немедленно убраться отсюда, не видеть торжествующую физиономию Даво, не слушать его жестокие, но логичные выводы. Зачем он мне все это рассказал? Разве он не мог себе представить, какое воздействие окажут на меня его слова? И Мари-Женевьев тоже могла бы не спешить пересказывать слова ее режиссера… Ах, Докумов, Докумов! Если он и впрямь с самого начала договорился обо всем с Рашковым… Ведь у меня сложилось о нем прекрасное впечатление. Неужели я действительно не разбираюсь в людях?..

— Ты что — уходишь? — голос Даво вывел меня из размышлений.

— Нет, я еще здесь. Разве не видишь-я сплю! — взорвался я. — Мне надоело два часа слушать твою проповедь. Не могу отделаться от чувства, что тебе бесконечно приятно, что я вляпался в эту историю.

— Ты — абсолютный кретин! — заявил он и демонстративно отвернулся.

Я заплатил Груди за ужин и медленно поднялся, разминая затекшие члены. Мне предстояло преодолеть еще одно унизительное препятствие — пройти мимо Гандева. Интересно, как этот тип умел всегда быть в курсе событий, заранее, и главное — вовремя, ориентироваться в обстановке…

— Я провожу тебя, — предложил мне Даво. Голос его звучал на этот раз виновато.

Я был готов ему простить, но не сейчас. В этот вечер он не был мне нужен.

— Я знаю дорогу! — резко ответил я. — Не столь уж я пьян, как тебе кажется.

Даво посмотрел на меня с мягким укором и озабоченностью, как обычно смотрят матери на своих непослушных детей. Я направился к переднему салону. Столик, за которым сидел Гандев, был пуст. Я и не заметил, когда он ретировался. "Пусть катится ко всем чертям!" — подумал я с облегчением и пошел к выходу.