Провинциалка

2

В кинообъединение я отправился пешком. Хотелось выпить за обедом, да и вечером — у Мари-Женевьев, так что на машину рассчитывать не приходилось.

Когда я переходил дорогу перед Академией наук, меня окликнул женский голос. Вздрогнув, я оглянулся. Ко мне на всех парусах неслась пергидролевая блондинка в вычурном платье и белых носочках. У меня тоскливо засосало под ложечкой. Меньше всего сейчас мне хотелось видеть свою ненормальную двоюродную сестру Василку Дудулову, или, согласно ее литературному псевдониму, — Астру Филантропику, как значилось на ее визитной карточке — кириллицей и латиницей.

— Не торопись, Асенчо! — обнажила она в улыбке свои лошадиные зубы. — Тише едешь-дальше будешь.

— Меня ждут, — пробормотал я, раздраженный ее фамильярностью.

— Я хотела позвонить тебе, но твой номер где-то затерялся, — сказала Василка, не обращая внимания на мой тон. — Хорошо, что я тебя встретила… Ты должен прочесть мои последние работы.

И она вытащила из сумки несколько исписанных листов… Пятнадцать лет тому назад в какой-то итальянской газете опубликовали ее стихотворение о силе античного искусства. С тех пор моя двоюродная сестра свихнулась на "поэзии" и время от времени донимала меня своими опусами.

Существовало два варианта спасения. Или договориться встретиться с ней попозже и вообще не прийти, или заговорить с ней о Мирчо Керезиеве, ее морганистическом приятеле, который чертову уйму лет пудрит ей мозги обещаниями жениться… Я выбрал первый. Взглянул на часы и самым серьезным тоном предложил ей встретиться в четыре часа в кафе "Кристалл".

Астра тщательно уложила рукопись в сумку и пристально взглянула на меня.

— Знаешь, чем больше ты стареешь, тем больше становишься похож на тетю Драгану… Почему бы тебе не взять ее к себе? Тебе так нужна материнская забота!

— Непременно! — вновь закивал я и, пожав ее ледяные пальцы, торопливо шмыгнул в темный подъезд творческого кинообъединения… — Слава богу, сегодня, кажется, пронесло!

Иванчев встретил меня с распростертыми объятиями. Поспешно выйдя из-за стола, он шагнул навстречу, широко раскинув руки. Круглое лицо расплылось в счастливой улыбке, голова умильно прижата к плечу, будто он присутствует на встрече ближайших родственников, вернувшихся из долгих странствий.

— Садись, ну уж на этот раз ты не откажешься от хорошего крепкого кофе! Ты его заслужил… Дай-ка на тебя посмотреть — по тебе не скажешь, что ты слишком переутомился, скорее наоборот! Явно Хисар и жесткие сроки повлияли на тебя благотворно… Ну как, окончил, а?

— Окончил.

— Знаешь, — сказал он, присаживаясь рядом со мной на диван. — Я давно убедился в том, что жесткие сроки действуют весьма эффективно на пишущую братию, и не только на нее. Взять хотя бы меня самого — если мне нужно сделать что-нибудь к определенной дате, приходится мобилизовать все силы — и готово, а иначе расхолаживаешься, откладываешь со дня на день…

В кабинет заглянула секретарша, и Иванчев велел ей принести две чашечки кофе.

— Совещание началось, — сказала девушка, улыбнувшись мне мимоходом.

— Я приду попозже, объясни шефу…

И когда девушка вышла, он откинулся на спинку дивана, почти любовно лаская меня взглядом.

— В сущности, прекрасно, что Славчо вспомнил о твоей пьесе… Теперь можно раскрыть тайну — идея обратиться к тебе принадлежит именно ему. Разумеется, он никогда тебе в этом не признается. Не знаю, насколько вы знакомы, характер у него крутой, но мужик он что надо и дело свое знает…

Я выпил свой кофе, мы выкурили по сигарете, и я поднялся.

У лифта Иванчев с чувством пожал мне руку.

— Я прямо сейчас отправлю один экземпляр Рашкову, в субботу и воскресенье мы будем читать, а в понедельник я тебе позвоню, встретимся втроем и все обсудим…

Вскоре я спускался по крутой лестнице, испытывая чувство удовлетворения, — похоже, мой кропотливый двухмесячный труд был не напрасен.

В клубе я расположился за своим постоянным столиком.

И тут же увидел у входа чуть сгорбленный силуэт актера Теодора Гандева. И попытался преодолеть легкое раздражение от мысли, что тот как пить дать прилепится ко мне.

Я лихорадочно сунул руки в карманы в поисках газеты, чтобы прикрыть ею лицо, но там не нашлось ничего подходящего, и это подействовало мне на нервы. Жалкий листок меню, величиной с почтовую открытку, для этой цели явно не годился… "Точно тогда, когда тебе позарез нужна большая папка с меню, ее как раз на столе и нет!.."

— Вы позволите, товарищ Венедиков? — резанул слух знакомый слащавый голос, и передо мной возникла согнутая почти под прямым углом фигура, напоминающая гимнаста за секунду до рывка к снаряду.

— Прошу!

Теодор Гандев поспешно схватился за стул, стиснув его спинку длинными пальцами. У него была типичная физиономия прирожденного подлеца, которую он с большим успехом использовал в своей артистической карьере.

"До него дошли слухи, что я пишу пьесу для их театра, и он спешит застолбить роль!" — осенило меня, и я жадно набросился на горячий фасолевый суп, принесенный мне низеньким кривоногим официантом Шарло вместе с несколькими чрезвычайной остроты перчиками.

Скоро уж двадцать лет, как я облюбовал себе это место. За это время в Софии понастроили массу престижных заведений, но этот ресторан обладал непоколебимой притягательной силой, как и в самом начале своего существования. Шеф-повар бай Энчо с завидной последовательностью поддерживал его гастрономический уровень, да и выбор блюд здесь всегда был большой. Что же касается официантов, то они все знали меня и любили, были со мной на "ты", старались мне угодить, смотрели мои пьесы и на следующий день сообщали мне об этом. Большинство из них помнило и моих двух бывших жен, к которым в свое время они запросто обращались по имени. А ветераны Шарло, Груди и Веселин, состарившиеся у меня на глазах, четко ориентировались не только в кругу моих друзей, но и "врагов" — надоедливых просителей и просто нахалов, — нередко с трогательной изобретательностью оберегая меня от них.

Шарло упустил из виду Гандева и сейчас, досадуя на собственную оплошность, метал за его спиной испепеляющие взгляды. Он не предложил ему меню и не торопился принимать заказ, впрочем, сам актер ничем не дал понять, что собирается обедать.

— Что у вас новенького, товарищ Венедиков? — наклонился ко мне Гандев.

"Прощупывает почву!" — мысленно прокомментировал я, наблюдая за официантом, который удалился, шумно сопя, как старый злобный свекор.

— Все по-прежнему! — не задумываясь, ответил я. Гандев вытащил сигарету, постучал ею о пачку.

— Главное, чтобы пишущая машинка не замолкала, верно? — и он разразился каким-то отрывистым механическим смехом. И так же внезапно умолк.

Закурив сигарету и разогнав дым резким движением руки, он откинулся на спинку стула, не отрывая от меня пристального взгляда.

— Впрочем, вы пишете сразу на машинке или предварительно делаете наброски пьес от руки?

— На машинке! — прошамкал я с набитым ртом.

— Недавно я где-то прочел, что пишущие машинки существуют уже целый век, — продолжал Гандев, любуясь своим бархатным голосом. — Особенно поразило меня сообщение-о том, что Марк Твен написал своего "Тома Сойера" на одной из первых моделей…

"Прочитал в "Параллелях"[3], — мелькнуло у меня в уме.

— И чем тебя так поразило это сообщение? — насмешливо сощурился я.

Он резко переменил позу, крутнулся на стуле, закинув ногу на ногу, и подхватил с неожиданным жаром:

— Я сам не знаю, почему мне стало так неприятно… Для меня это — гениальная книга, товарищ Венедиков. Не помню, сколько раз я ее перечитывал, могу декламировать наизусть целые главы. Я просто боготворю ее, и когда узнал, что она была нащелкана на машинке, причем на какой-то первой модели, меня как будто аж передернуло…

— Прямо-таки передернуло? — шмыгнул я носом и, развеселившись, подумал, что не удивлюсь, если он, подбираясь к главной теме, начнет уверять меня в том, что наряду с "Томом Сойером" и другими любимыми произведениями так же чтит и какую-нибудь из моих пьес.

Но Гандев смял недокуренную сигарету в пепельнице и заговорщицки взглянул на меня.

— Я слышал, вы усиленно работаете над "Бунтом"… Скажу вам по большому секрету, киношники рассчитывают главным образом на вас.

Явно, после моего отъезда в Хисар кто-то растрезвонил об истории со сценарием на всю Софию, коль скоро и Гандев обо всем пронюхал.

— Кстати, я слышал, что ваш третий соавтор досрочно вернулся из путешествия, — добавил он тут же, и эта новость ошарашила меня.

— А ты откуда знаешь? — резко спросил я, собираясь поставить его на место, но вдруг поперхнулся, — наверное, горьким перцем, — и зашелся глубоким, неуемным кашлем, тем влажным, неудержимым кашлем заядлого курильщика, который так давно меня выматывал.

Мое лицо налилось кровью, глаза наполнились слезами, язык то и дело выскакивал изо рта — отчаянно и беспомощно, как будто в поисках глотка воздуха.

Гандев беспокойно оглядывался вокруг, выискивая глазами официанта, в то время как в моем мозгу лихорадочно метались сумбурные мысли: "Интересно, Иванчев знает о возвращении бай Миладина?.. В сущности, какое это имеет значение? Вряд ли он вернулся преждевременно! Этот сыч все выдумал. Наверное, он просто спустил все деньги, его жена — сущая прорва!"

Шарло принес мне бутылочку "швепса", налил его в стакан и протянул мне. И вновь неприязненно уколол артиста взглядом. А когда мой приступ миновал, поспешно сообщил:

— Звонил Даво, они ждут тебя в час, — показывая в это время два пальца за спиной Гандева.

Я догадался, что все идет по плану, — мы должны были встретиться с Даво в два часа, но заботливый Шарло пытался оградить меня от присутствия наглеца… Я шумно высморкался и вытер пот со лба.

— Хорошо, принеси мне молодую баранину.

— А хочешь пивка?

— Разумеется… и холодного!

Шарло зажмурил один глаз, но ничего не сказал.

— Будешь обедать? — обратился я к Гандеву. Тот сидел на стуле, как истукан, явно пораженный бесцеремонностью старого официанта.

— Благодарю, мне пора. Обещал жене вернуться к обеду.

Он оглянулся вокруг, затем облокотился на стол, приблизившись ко мне вплотную.

— Позавчера в гостях я услышал от одного из шефов киностудии, что два месяца тому назад руководство кинообъединения оказалось в безвыходном положении. Пора было приступать к съемкам, а режиссер и слышать не желал о сценарии Миладина Кондова.

— От пива ты, пожалуй, не откажешься? — прервал я его с легким пренебрежением.

— Пожалуй.

Я налил ему из бутылки, принесенной Шарло вместе с молодой бараниной. Пиво, конечно, было теплым — старик позволял себе маленькие вольности, заботясь о моем здоровье.

Гандев залпом осушил свой стакан и, вытерев губы, продолжил:

— Меня интересует, как отреагирует бай Миладин.

— На что?

— Ну… на всю эту историю… Конечно, он сам виноват, да и потом, если вдуматься, что тут особенного, почему бы не воспользоваться опытом и такого мастера диалога, как вы… Кино — коллективное искусство.

Я отключился и с тяжестью на сердце внезапно задумался. Действительно, как отнесется ко всему этому Миладин Кондов?.. Я знал его давно — еще с той поры, когда он заведовал отделом прозы нашего единственного литературного журнала. Он напечатал мои первые рассказы. В те годы он казался мне пожившим человеком, гораздо старше меня самого — тогда Кондов был уже признанным писателем, а я — зеленым юнцом. Сейчас эта разница стерлась. Мы оба сходили за представителей зрелого поколения, но я по сей день сохранил чувство уважения и признательности к талантливому писателю, взявшему меня под свое крыло и открыто вставшему на мою защиту после выхода в свет моей третьей, довольно злополучной книги…

— Ведь в конце концов кино — коллективное искусство, — вновь прорвался ко мне голос Гандева, и я устало и раздраженно провел рукой по лбу.

— А почему, собственно, ты так интересуешься этим фильмом? — язвительно ввернул я. — Или Рашков предложил тебе главную роль?

— Ну, куда нам до главной, но есть там одна ролишка — как раз для меня!

— Ты-то откуда знаешь, ведь сценария еще не существует!

Гандев втянул голову в плечи, словно хотел этим показать, что он, конечно, мелкая рыбешка, но кое-что понимает.

— Так-то оно так… Но все же исторический фильм не возможен без некоторых персонажей.

"Не нацелился ли он на роль царя Фердинанда? — ошеломленно уставился я на его сардоническое лицо… — Действительно ли Рашков пообещал ему что-то или все это — плод его воображения? А может быть, он обрабатывал меня таким своеобразным способом?.."

— Как продвигается пьеса? — опять вздрогнул я от его голоса.

— Продвигается потихоньку… Дело идет к концу.

— Оканчивайте поскорей, мы с нетерпением ждем ее в нашем театре. Вы ведь знаете, новая пьеса такого автора, как вы, всегда ожидается с нетерпением. — Он взглянул на часы, резко отодвинул стул и поднялся. — До свидания, товарищ Венедиков, надеюсь, что в самом скором времени вы порадуете нас дважды!.. — И через секунду испарился.

Я нервно потянулся к бутылке. Налил пива и отпил глоток. Отвратительный напиток… "Этот кретин Шарло перестарался, еще немного — и он станет водить меня в туалет! По какому праву он подсовывает мне теплое пиво, когда я заказал холодное?.. Все дрожит над моим горлом, надоело!"

Я раздраженно отставил стакан и завертел головой в поисках официанта. И тут же осознал, что мой гнев вызвал не Шарло, а человек с глазами сыча, этот надоедливый тип, казалось, оставивший после себя мокрое пятно на скатерти, распустил слюни… Как хорошо все складывалось до обеда и как резко все переменилось! Я почуял неприятности еще в тот момент, когда наткнулся взглядом на его противную физиономию… Может быть, не следовало мне сегодня играть в карты — обдерут, как липку! Но партия была назначена на два часа, никакая земная сила не могла отменить ее, и мне оставалось лишь смириться со своей участью!..