Путинократия. Человек власти и его система

МАФИЯ НА ЭКСПОРТ

Ни советские цензоры, ни беспорядки перестройки с их разрушительными последствиями, ни даже посещение тюрем для опасных преступников не вывели из душевного равновесия Игоря Гаврилова[232]. Как ни странно, спокойствие московского фотографа поколебал визит в милицию.

Все началось с радостного события. Несмотря на свой патриотизм, Гаврилов решился на покупку средства передвижения, произведенного бывшим врагом, и в 2002 году отправился с семьей в далекий Аугсбург, чтобы решить то, что русские называют «автомобильным вопросом». Игорь Гаврилов купил себе БМВ того класса, в котором предпочитают разъезжать с шофером государственные служащие. Автомобиль очаровал фотографа, и в день переговоров он заплатил за него 2000 евро. В два раза больше, 4000 евро, пришлось ему заплатить в качестве пошлины за ввоз импортного автомобиля. Радость от обладания баварским чудом продлилась недолго. Вначале Игорь испугался, что у него амнезия, так как не нашел машины у Белорусского вокзала в Москве, где, как он помнил, ее припарковал. Обыскав полквартала, фотограф пришел к горькому выводу, что автомобиль, по всей видимости, украден. Он обратился в отделение милиции с заявлением, впрочем, без особой надежды.

Весной 2006 года у истории появилось невероятное продолжение. В почтовом ящике Игоря Гаврилова оказалось уведомление о необходимости уплаты огромного транспортного налога. Он решил, что это ошибка. «Никаких проблем, принесите нам подтверждение из милиции, что автомобиль украден», — заверил его чиновник, пообещав исправить недоразумение. Ничего не подозревающий Игорь отправился в милицию. После долгих поисков в компьютере сотрудник милиции сообщил: «Ваш автомобиль в угоне больше не числится. Согласно нашим данным, его быстро нашли и вернули владельцу». Вот только владельцу ничего об этом не сказали. Оставалось простое логическое объяснение: милиция использовала найденную машину для своих целей. Либо чиновники нашли автомобиль и ничего об этом не сообщили. Либо они с самого начала инициировали кражу, чтобы позже удалить автомобиль из списка угнанных. Если бы не извещение об уплате налогов, этот факт так бы и не всплыл. Вот уже много месяцев Игорь Гаврилов безрезультатно пытается получить от милиции правдоподобное объяснение по поводу двойного исчезновения своего автомобиля.

Эта невероятная история показывает, как тонка в России грань между правоохранительными органами и преступным миром. Тесная связь между государственными учреждениями и криминалом, как по-русски называется преступный мир, уходит корнями в сталинскую эпоху. В то время не только были размыты границы между добром и злом, но и установлены прочные связи советской власти с криминальным миром. Преступники помогали держать под контролем политических заключенных в лагерях. Именно так возникло понятие «вор в законе», что означает «легализован как вор». Сюда относятся и криминальные авторитеты, то есть преступники, занимающие верхнюю ступеньку в криминальной иерархии. При Сталине сложился кодекс поведения, с которым сейчас сталкиваются управляющие многими тюрьмами в Германии. В настоящее время в большинстве немецких тюрем царит «воровской закон». Русскоязычные заключенные, как правило, образуют закрытые группы, отличающиеся своей готовностью сотрудничать с властями, в то время как среди остальных заключенных подобное сотрудничество с государством запрещено под страхом наказания. Часто данные группы в буквальном смысле слова терроризируют своих сокамерников.

От криминального духа, заложенного еще в сталинские времена, страна не избавилась и сегодня. Одним из последствий массовых репрессий диктатора стало то, что границы между криминальным миром и обычным обществом размылись, так как миллионы невинных людей оказались за решеткой. Каждый уголовник мог сделать вид, что на самом деле осужден по политическим причинам. В результате к заключенным сложилось сочувственное отношение. В тюрьмах и исправительных лагерях несправедливо осужденные неизбежно вступали в контакт с преступниками. Кроме того, коммунистическое руководство истребило целые поколения предприимчивых русских, подавляя любую частную инициативу и подвергая за это уголовной ответственности. В результате того, что никакой оппозиции не было, преступный мир стал единственной силой, выступающей против советской системы, и это тоже вызвало в обществе сочувствие.

Криминализация общества достигла угрожающих размеров. «В детстве на Арбате в центре Москвы я был буквально окружен преступниками. Мы выросли с их языком, поведением и образом мышления. Риск стать таким же был огромным», — размышляет о своем детстве во времена Второй мировой войны московский социолог Леонид Седов[233].

Спустя десятилетия, во время ельцинской приватизации, для нуворишей из России настал великий миг. По некоторым оценкам, криминальному миру силой и мошенничеством досталась половина частного капитала, что превратило преступников в законных владельцев компаний и сделало Россию полукриминальным государством. Армия зарабатывала перевозкой наркотиков, а служба безопасности — вымогательством. Милиция по высокой цене продавала следственные документы подозреваемым. Между тем выводы немецких аналитиков парадоксальны: бывший министр внутренних дел Германии Отто Шили[234] заявлял, что московскую милицию можно с полным правом уподобить федеральному управлению уголовной полиции[235]. «Это преступная наивность, граничащая с соучастием, — жаловался московский борец с мафией и депутат Госдумы Юрий Щекочихин[236] незадолго до своей смерти в 2003 году. — Грустно и одновременно смешно смотреть на то, как немецкие власти в неведении оказывают содействие российским правоохранительным органам. Это не только не помогает, но очень часто информация передается обвиняемому и используется для того, чтобы воспрепятствовать осуществлению правосудия». Щекочихин утверждал, что подобное случалось не один раз[237]. Даже высокопоставленные европейские чиновники сетуют, что Россия по-прежнему защищает местных преступников от уголовного преследования Интерпола и организованная борьба с преступностью проводится вполсилы. После смерти в тюрьме бывшего сербского президента Слободана Милошевича[238] Гаагскому трибуналу[239] по военным преступлениям вдруг стало известно, что его жена и сын беспрепятственно жили в России, несмотря на международный ордер на арест.

Поток информации в обратном направлении, из России, довольно скудный. Когда во время следствия по поводу махинаций Газпрома был раскрыт след русских, которые приобрели недвижимость в лучших жилых районах немецких городов, и на их счетах была обнаружена подозрительная активность, московская прокуратура вначале оказала содействие. Но чуть позже немецкий следователь столкнулся с тем, что русский коллега перестал отвечать на запросы. С его преемником общаться легче не стало, и все следы, обнаруженные в Германии, скоро затерялись.

Пока сотрудничество между Европейским союзом и Россией в сфере борьбы с преступностью по-прежнему находится в стадии разработки, криминальный мир расширяет свою сферу деятельности. «Для нашей демократии это представляет такую же угрозу, как и терроризм, — считает Герман Лутц[240], занимавший до 2003 года пост президента Европейского полицейского ведомства[241]. — Уголовная безнравственность распространяется, как бацилла, угрожая подорвать наши ценности. Политически Запад выиграл «холодную войну», но что касается мафии и демократии, я не уверен, кто победил. Думаю, вполне вероятно, что у нас ничья»[242]. Лутц признается, что он едва поверил своим глазам, когда коллеги из Восточной Европы на международном совещании жаловались на низкие зарплаты, а вечером доставали пачки долларов, привезенные в подкладке кителей, и устраивали гулянки. Как считает криминальный эксперт, деятельность преступных синдикатов Восточной Европы в последние годы стала еще более опасной: «В настоящее время они маскируются гораздо лучше, чем раньше».

Бандиты из России, по-видимому, все прочнее налаживают связи с немецкими чиновниками. Так, Баварский госдепартамент по охране конституционных прав сообщает, что группа преступников российского происхождения не только действует внутри России, но и имеет тесные связи с некоторыми высокопоставленными представителями политики и бизнеса в северной Баварии, к тому же тесно общается с крупными представителями немецкой экономики. Преступные группировки скупают недвижимость, отели и рестораны в Германии, что ведет к повышению цен. Пытаются они прибрать к рукам и немецкие компании[243]. «Россияне скупают недвижимость в Германии в очень больших масштабах. Имеются подозрения, что это преступные фонды, отмывающие деньги, со связями в высших политических кругах, чему есть доказательства, — жалуется высокопоставленный немецкий полицейский, пожелавший остаться неизвестным. — Вряд ли есть шанс решить эту проблему. Часто складывается впечатление, что вышестоящие власти Германии не проявляют к ней никакого интереса. Я подозреваю, что за всем этим кроется политика. Сказать, что эту проблему надо решить, — все равно что ничего не сказать: преступники должны понести наказание!»

Представители немецкой службы безопасности сетуют на падение нравов. Согласованные действия, требуемые, например, для борьбы с организованной преступностью, используются спецслужбами Москвы для совершения неблаговидных операций. Так, в конце 2004 года из Москвы в Гамбург прибыло несколько следственных групп. Недолго пообщавшись с немецкими властями, они начали работать самостоятельно, да так, как если бы находились у себя в России, а не в Федеративной Республике Германия. Гамбургская полиция тайно следила за гостями и поймала их на горячем: российские следователи, по всему видно, пытались переманивать тайных агентов, с большим трудом завербованных их немецкими коллегами. Немецкий служащий назвал действия россиян «смертным грехом». Но те, будучи пойманы с поличным, отнюдь не выглядели осознающими свою вину. «Подавайте на нас жалобу в канцелярию, — бравировали они. — Жалуйтесь на высшем уровне в Берлине!» Оттуда незамедлительно поступило опровержение: «Никаких официальных разрешений на подобную деятельность не выдавалось»[244].

Преступные группировки в Германии, по-видимому, тоже получают поддержку от официальных властей России. По данным немецкой стороны, российские спецслужбы часто работают в тесном контакте с организованной преступностью и снабжают информацией главных действующих лиц[245]. Европол предполагает, что 20 % депутатов Госдумы имеют отношение к криминальной среде. То же самое относится и к лицам, принимающим решения в 40 % сектора частной экономики, половине банков и 60 % государственных предприятий. Как можно увидеть на российском телевидении, в сознание населения внедряется, что криминал — это нормально (бандиты там очень часто хорошие и симпатичные ребята). Средства массовой информации утверждают, что криминализация общества — нормальное явление, существующее и на Западе, предпринимательство трудно отделить от преступности, а проблемы можно решить только силой. Как будто то состояние, в котором находится сейчас Россия, — это не болезнь, с которой нужно бороться, а обычные законы природы.

Заместитель генерального прокурора Александр Колесников в своей речи в апреле 2006 года отмечает, что коррупция в огромных масштабах является питательной средой для преступной деятельности в экономике[246]. Средства массовой информации обходят стороной тот факт, что опасность экономических преступлений — в их организованности и неотъемлемости от чиновничьего аппарата. С 2001 года, по словам прокурора, возникла новая борьба вокруг распределения собственности. Часть нелегальных прибылей, например от алкогольного бизнеса, легализуется, и это может привести к нежелательным событиям в экономике.

Генеральный прокурор Владимир Устинов в июне 2006 года говорит о том же: организованная преступность превратилась в национальную угрозу, преступные группировки действуют по всей стране. Он сетует, что они проникли почти на все уровни государства — как в политику и экономику, так и в социальное обеспечение. «Борьба идет только на бумаге», — монотонным голосом зачитывает с листа генеральный прокурор России[247]. Восемнадцать дней спустя Устинова увольняют по распоряжению Путина. Совет Федерации продлил срок его полномочий еще на четырнадцать месяцев и еще на пять лет без права голоса, но никто из депутатов не выступил против его увольнения, никто не поинтересовался причинами.

«Правовой экономики в России больше не существует, — жалуется социолог Яков Гилинский[248], специалист по девиантному поведению. — Если мы посадим всех преступников, то экономика рухнет»[249]. Согласно результатам исследования, проведенного Центром стратегических и международных исследований в Вашингтоне, 200 российских преступных групп работают по всему миру, в 58 странах. Исследование показало, что организованная преступность после экономического кризиса 1998 года получила «прибыль с новых рынков» за пределами России. В Берлине русские либо вытесняли местные банды, либо сотрудничали с ними. Ни у сицилийской мафии, ни ундрангеты[250], ни у каморры[251] не было таких симбиотических отношений[252].

Для эффективной борьбы с российской организованной преступностью в Германии необходимо серьезное, честное сотрудничество с российскими властями в Москве. Гласность, свобода прессы — одно из самых эффективных средств правовой защиты против мафиозных структур и темных махинаций в сфере политики и криминала. Ничего преступники не боятся так, как общественности, журналистов и независимых организаций, судей и прокуроров, которые не закрывают глаза на преступления. Даже небольшие изменения в сторону главенства закона в России возможны только при большей прозрачности, при наличии общественного контроля над средствами массовой информации.