Путинократия. Человек власти и его система

СТАЛИНСКАЯ БОМБА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ

Территория врага начинается прямо за огородом. Линия фронта, ограда высотой три метра, на которой местами проржавел металл, — стена, ограждающая земельный участок Валентины Кондучевой, рассекает мир надвое, как когда-то Берлинская стена. Лицо пенсионерки избороздили глубокие морщины, сделав его похожим на горный кавказский ландшафт. Когда она смотрит в сторону ограды, усталые голубые глаза ее сверкают. «Они словно дикие животные, — еле слышно шепчет старуха, возраст которой сложно определить. — У меня забрали все. Они издеваются над нашими детьми, избивают их».

Валентина Кондучева со своей семьей живет на передовой войны, где уже почти два десятилетия молчит оружие. Большую часть времени, по крайней мере. «Пограничный пост» — это Осетия, ее дом. За стеной, сразу за картофельным полем, живет враг: там начинаются огороды соседей-ингушей. Кондучева не может сказать, когда началась эта война. Такое ощущение, что мира никогда и не было.

Она живет в Чермене — разрозненной деревне в Северной Осетии, в десяти минутах езды от Беслана и трех часах полета от Москвы. Населенный пункт условно разделен на зоны. Блокпосты из бетона с амбразурами по обе стороны деревни держат население в страхе. Резкие команды обрывают лай собак: солдаты в защитной форме с автоматами Калашникова и бронежилетах то и дело проходят по глинистой земле здешних улиц. Марш вопреки ненависти.

В Чермене, в тесном соседстве, живут два кавказских народа, которые иностранцы вряд ли отличат друг от друга: осетины и ингуши. Их не связывает ничего, кроме ненависти. Москва разделяет и властвует. «Без нас они бы давно перерезали друг друга», — твердят в Кремле. «Москва стравливает нас уже несколько поколений», — говорят на Кавказе. Чермен находится в Пригородном районе, который когда-то был частью Ингушетии, но потом Сталин в Москве поставил карандаш на географическую карту и отчертил лоскут земли, который отойдет к Осетии. Раздор, посеянный тогда, цветет до сегодняшнего дня: ингуши и осетины в Чермене ходят в разные школы, делают покупки в разных магазинах и даже почту им доставляют разные почтальоны. Общие у них только проблемы: бедность, безработица, небезопасное будущее.

После трагедии с детьми в Беслане в сентябре 2004 года Москва поставила на каждой улице района по бронемашине. Среди преступников в Беслане было много ингушей, жертвами стал 331 осетин. Ничего хорошего краю, в котором кровная месть является такой же традицией, как посещение церкви в Баварии, это не предвещало. «Когда рванет, это только вопрос времени», — говорит офицер милиции в Чермене.

По ту сторону от трассы начинается Ингушетия. Собственно, это напоминает границу между двумя федеральными землями — например, между Гессеном и Нижней Саксонией. Но по виду, это скорее граница времен ГДР: бетонные стены с колючей проволокой, протянутой поверху, шлагбаумы, амбразуры, повсюду автоматы Калашникова… Едва ли ингуш решится отправиться в одиночку в Осетию, а осетин — в Ингушетию. Границу отказываются пересекать даже таксисты. Кто хочет, может идти пешком.

Здесь в 1992 году переходили границу ингушские партизаны. «Они схватили моего старшего сына, разграбили дом, — вспоминает старуха Кондучева. — Когда он вернулся, это был уже сломленный человек».

Мака Мисиева, соседка Кондучевой, думает так же. Старая, почти слепая женщина сидит недалеко на табуретке и лущит бобы. Мака такого же возраста, что и Валентина, — на Кавказе ведь живут долго. У обеих глубокие морщины, похожие судьбы, одни и те же хлопоты. Обе живут за счет огорода: у детей нет работы. Обе чувствуют себя одинокими. Собственно, они уже давно должны дружить по-соседски. Однако женщины находятся в разных мирах: Валентина — осетинка, Мака — ингушка.

«Я ничего не имею против осетин, — говорит Мака. — Но Чермен всегда был ингушским, я здесь родилась!» Дважды приходилось колхознице бежать из родного дома: от русских — в Казахстан и от осетин — в Ингушетию. Религия на Кавказе никогда не играла главной роли, поскольку там до сих пор еще сильны старые традиции и языческие верования. Тем не менее христианская Осетия всегда подозрительно относилась к исламскому Северному Кавказу. Ингуши, братский народ мятежных чеченцев, считались в Москве опасными соседями. По приказу Сталина их вывезли в товарных вагонах в Среднюю Азию. «На каждом вокзале из вагонов выносили трупы», — вспоминает Мака. Ее водянистые глаза смотрят в пустоту. В 1944 году тысячи осетин переселили в Пригородный район. Они должны были занять пустующие дома депортированных ингушей. Вот так здесь появились Кондучевы.

В конце пятидесятых Хрущев реабилитировал ингушей, им разрешили вернуться в свои деревни. Но при этом — не в свои дома. «В моем родном доме жили осетины, и мы ничего не могли поделать. Пришлось начинать все сначала», — вспоминает Мака. Шестеро из десяти ее детей погибли в неблагоприятном по климату Казахстане. Муж умер вскоре после возвращения. Она в одиночку растила четверых детей, с утра до вечера надрываясь на работе. Пока в 1992 году снова не потеряла все: «На нас напали осетинские партизаны. Они перебили наших свиней, подожгли дома».

Когда обе старухи рассказывают о пятидневной войне в Пригородном районе в 1992 году, они говорят почти одними и теми же словами, на глазах у обеих слезы, и каждая винит противника. Только на вопрос, кто сделал первый выстрел, ответы разные. Разрушены были тысячи домов. На пятый день победили осетины, и почти 60 тыс. ингушам пришлось бежать. Среди них была и Мака. Три года прожила она с четырьмя детьми и внуками в палатках и вагонах в Ингушетии, а в 1995-м вернулась. Вот уже девять лет они живут в своей родной деревне на положении беженцев, в ржавых вагонах и пустующем строении на улице Калинина, где когда-то был детский сад. Работы нет. В тесном помещении ютятся сто человек. Зимой там слишком холодно, летом слишком жарко. В качестве туалетов — перекошенные деревянные сарайчики на улице. Ветер разносит смрад на несколько метров вокруг.

По ту сторону границы, в Ингушетии, до сих пор живет почти 19 тысяч беженцев из Пригородного района. Уже двенадцать лет они ждут, когда можно будет вернуться. Сталину удалось подорвать Кавказ — осколки разлетелись далеко.

После развала Советского Союза Москва продолжает играть в опасные игры с огнем в этом крае. Критики Кремля считают, что Москва намеренно поддерживает в регионе нестабильную ситуацию, чтобы использовать этот конфликт для отвлечения от собственных проблем. В 1994 году Борис Ельцин ввел войска в Чечню, которая находится в часе езды от Северной Осетии и Ингушетии, после чего республика заявила о своей независимости. Маленькая победоносная война, по мнению советников, должна была отвлечь от социальных проблем, коррупции и грабительской приватизации.

Позже Ельцин называл решение ввести войска в Чечню самой большой ошибкой за время своего пребывания на должности. А Владимир Путин снова ввел туда войска в 1999 году после массированной атаки на жилые районы. Вторая чеченская превратила мало кому известного сотрудника госбезопасности в героя войны и обеспечила ему пропуск в Кремль. Страх терроризма укрепляет националистические настроения: если во время первой чеченской войны российские военные еще выказывали сочувствие гражданским лицам, ставшим жертвами, то теперь с экранов телевизоров дикторы все чаще подтверждают, что гражданское население в Чечне боится российской армии.

Чеченский президент Аслан Масхадов, избранный в 1996 году на выборах, признанных ОБСЕ, ушел в подполье. Бывший подполковник Советской Армии не смог навести порядок; страной завладели преступные банды. Чечня превратилась в территорию вне закона, стала идеальным местом для темных дел. Похищения людей стали самым заурядным происшествием. Масхадов утверждал, что его крики о помощи в Москве остались неуслышанными. Москва же возражает, что никаких просьб о помощи никогда и не было.

Российские войска превратили Грозный, чеченскую столицу, в груду обломков. Вряд ли нашлось бы хоть одно здание, на котором не осталось следов войны. Все улицы и площади засыпаны мусором и пеплом… Тысячи людей жили в полуразрушенных квартирах или в подвалах с крысами, без электричества, отопления и воды. «Настоящие террористы — это не чеченцы, а русские офицеры. Они превратили нашу жизнь в ад», — сетует уличная торговка. Российские солдаты говорят совершенно другое: «Это не люди! Для них хороший русский — мертвый русский».

В июне 2000 года Москва объявила, что боевые действия в Чечне завершены. Однако фактически партизанская война продолжалась еще много лет. В 2001 году Москва под давлением Запада согласилась на диалог с представителями сепаратистов, благодаря чему стали возможны мирные переговоры. После трагедии в Центре мировой торговли в США 11 сентября 2001 г. ветер подул в другую сторону. Запад встал на сторону России, Москва остановила переговоры, и война в Чечне превратилась в «антитеррористическую операцию». В марте 2003 года российские власти заставили чеченцев принять новую конституцию, которая привязывала их к России. Критики утверждают, что никакого демократического голосования в таких условиях быть не могло. Каждый, кто позволил бы себе открыто высказаться против этого конституционного проекта, рисковал бесследно исчезнуть с лица земли. Все, кто агитировал голосовать за, боялись попасть в руки партизан-сепаратистов. Борцы за права человека подозревают, что итоги референдума, скорее всего, были подстроены, а в избирательных списках находилось много «мертвых душ»: при переписи населения осенью 2002 года было зарегистрировано более миллиона жителей, на 300 тыс. больше, чем до начала войны в 1999 году[281].

В день референдума на избирательные участки пришло голосовать много солдат. Председатель избирательной комиссии участка № 377 в Грозном вскоре после полудня уже заявил: «Проголосовало 75 % избирателей, 900 человек из 1205». Однако в списках рядом с большей частью фамилий остались пустые поля, никаких подписей там не было. Очень неохотно председатель избирательной комиссии согласился пересчитать приглашения. Вскоре он объявил результат: только 420, а не 900 избирателей. Остальные 480 избирательных бюллетеней в урнах принадлежали людям, которых не было в списках, объяснил служащий. «Они пришли просто так». Может, «мертвые души»? Но когда председателю указали на то, что заявленное число и фактическое расходятся, он отмахнулся: «Не волнуйтесь, к вечеру мы наберем 80 %». Обещание было выполнено. На следующий день избирательная комиссия заявила, что в выборах приняло участие 80 %, примерно 900 человек из 1200. «Избирателей, имена которых не значились в списках, не было», — заверил председатель.

За избирательным пунктом чеченцы, которые живут по соседству, разговаривают с иностранными журналистами. «Это все фарс. Никто из нас не пошел бы на выборы — только те, кто находится на государственной службе и кому пригрозили увольнением, — говорит мужчина средних лет и оглядывается, не подслушивает ли кто. — До того как приехал автобус с журналистами, подъезжал еще один автобус, с избирателями. Видимо, их специально привезли, — переходит он на шепот. — Мы здесь живем в постоянном страхе. Ночью за местными приходят люди в форме. Многие не вернулись. У нас нет никаких прав. Мы как скот». Согласно данным правозащитных организаций, за последние годы в Чечне исчезло от 3 до 5 тысяч человек[282].

Вечером Кремль сообщил о 96 % голосов. Президент России Владимир Путин сказал, что это «демократическое решение вопроса о мире».

В октябре 2003 года президентом Чечни стал ставленник Москвы Ахмат Кадыров. Все серьезные соперники сняли свои кандидатуры еще до выборов. Российские правозащитники обвиняли Кадырова в том, что он присвоил миллионы из средств, выделенных на восстановление. Чеченский президент осмеливался немного критиковать российскую власть, жаловался на нападения на гражданских лиц. В апреле 2004 года он оспорил оправдательный приговор для российского военного, который, по собственному признанию, убил шестерых мирных чеченцев.

9 мая 2004 года, в День Победы над фашистской Германией, на военном параде в Грозном под трибуной взорвалась мина, и Кадыров погиб. Ответственность за это взяли на себя сепаратисты. Через три дня по площади Центороя, родного села Кадырова, с криками «Аллах акбар!» промаршировало 3000 вооруженных до зубов молодцов в темных штанах и куртках. Оказалось, что это не повстанцы, а отряд под руководством двадцатисемилетнего сына Кадырова Рамзана. Именно из-за таких сцен многие русские считают борцов Кадырова-младшего опасными кантонистами и не верят их клятве в верности, которую выкрикивает идущий впереди на корявом русском языке: «Президент Путин, мы с вами!» Чеченские депутаты в коллективном письме Путину просили назначить Кадырова-младшего президентом, хотя тот был еще слишком молод, согласно Конституции ему следовало бы подождать еще три года. Но Путин остался непреклонным.

Кадырову-младшему не пришлось слишком стараться, чтобы повторить успех отца на президентских выборах в августе 2004 года. Наблюдатели снова сообщили о нарушениях и о «мрачном спектакле». Кандидатуру перспективного кандидата отклонили из-за того, что в его паспорте в графе «Место рождения» значилось «Алхан-Юрт, Чечня», а не Чечено-Ингушская Автономная Социалистическая Республика. Это как если бы сегодня кандидат родом из Лейпцига был лишен права быть избранным из-за того, что в паспорте у него указана «Германия», а не «ГДР». Результаты выборов стали сенсацией, а независимые наблюдатели сообщали о вопиющих нарушениях на некоторых избирательных участках. Победителем, по воле Кремля, стал Алу Алханов.

Тем временем скрывшийся в 1999 году президент Масхадов продолжал возглавлять мятежников. ФСБ установила награду в 10 млн долларов за его голову. Москва называла его вдохновителем террора. В то же время от официальных переговоров с ним отказывались, мотивируя это тем, что он не имеет никакого контроля над повстанцами, в доказательство чего приводились теракты в Москве. Однако Масхадов утверждал, что с радикальным исламизмом не имеет ничего общего. Зимой 2005 года он объявил об одностороннем прекращении огня, согласился начать переговоры с российским Комитетом солдатских матерей и начать движение в сторону урегулирования конфликта[283]. Глава Комитета под эгидой ОБСЕ и Совета Европы встретилась в Великобритании с представителем Масхадова. Впервые за многие годы стали возможны мирные переговоры.

Через месяц Масхадов был уже мертв. В марте 2005 года российские войска нашли его в подвале чеченского села Толстой-Юрт и расстреляли. Четыре дня в новостях по российскому телевидению показывали тело Масхадова — обнаженное, с окровавленным носом и ушами, лежащее на полу. По поводу даты и обстоятельств смерти сообщения властей расходились. Заместитель премьер-министра Чечни Рамзан Кадыров сказал, что Масхадова убил один из его телохранителей. Однако два дня спустя он поправился: это была просто шутка.

Без Масхадова переговоры с повстанцами невозможны. Его смерть вряд ли остановит войну. Эксперты по ситуации на Кавказе опасаются, что это только развяжет руки радикалам. «Война выгодна для обеих сторон, переговоры стали бы большим препятствием. Инициатива Масхадова многим не нравилась, — комментирует Алексей Малашенко, советник по ситуации на Кавказе в Московском центре Карнеги. — Масхадов не настаивал на формальной независимости Чечни, он просто призывал к прекращению произвола и беззакония со стороны Москвы».

Новой силой в Чечне на сегодняшний день является молодой Рамзан Кадыров, который после смерти отца в мае 2004 года выступал в Кремле в голубом спортивном костюме. Правозащитники обвиняют Кадырова в том, что тот окружил себя собственной армией, сеющей в республике страх и ужас и убивающей людей. Во время первой чеченской войны Кадыров воевал против русских солдат. В интервью он сказал, что поступит так снова, если придется защищать интересы своей родины.

Во время своего короткого визита в Грозный после убийства Кадырова-старшего в мае 2004 года Путин был прямо-таки потрясен масштабами разрушений. «С вертолета все выглядит просто ужасно», — сказал он о полностью разрушенном городе. Если предположить, что он говорит правду, то президент стал жертвой своей же машины дезинформации и пропаганды[284]. Но в последнее время говорят, что восстановление идет полным ходом. Через шесть месяцев после полета над Грозным, в декабре 2004 года, Путин заявил на конференции в Шлезвиге, в Германии: «Через три года войны в Чечне уже не будет. Она закончится. Так что можете спокойно расходиться по домам. С Рождеством!» Разрешено было задать лишь несколько вопросов, и то, очевидно, подготовленным журналистам. Никто так и не спросил, почему кавказская республика закрыта для журналистов, почему там регулярно исчезают люди и гибнут российские солдаты…