Путь воина: Неофит

Часть 1. Мятежный дух Глава 1

В году 6365 от сотворения мира стянулись темные тучи над Ладонежским княжеством, затуманили, заморочили они взор Великого Князя Зимовита Мирковича. Поселилась в сердце князя змея недоверия, пророчила измену, отравляла своими ночными нашёптываниями князю сон да так, что пошел он из стольного града Артоса войной на младшего брата своего Изибора. Содрогнулся славный город Орша, гнездо Изибора Мирковича, от новости, что признан младший брат Великого Князя изменником, да ничего поделать с тем не мог. Стало быть — войне быть между братьями! Было то в канун великой битвы, когда восток и запад схлестнулись не на жизнь, а на смерть.

Полдень выдался погожим — на синем-синем небе от горизонта до горизонта ни облачка, ни тучки.

По главной улице деревни Белые Липы, горделиво ехали ладные всадники на боевых конях, красных, что огонь в печи и черных, что обугленные головешки. В руках воинов, закованных в начищенные до блеска пластинчатые доспехи, на гладких древках развивались бело-зелёные флаги. Трепетало белое полотно, а на нем, как живой, резвился усатый зелёный сом с красными очами — то был личный знак князя Изибора Мирковича.

За прыткими конниками, выбивали из сухой землицы пыль окованными в железо носками, да каблуками крепких сапог дружинники. Вооруженные длинными копьями, луками и короткими щитами шли они бок-о-бок со своими конными побратимами. Их широкие и плоские, как у грибов шляпы были сплетены из золотистой соломы и берегли глаза воинов от палящих солнечных лучей. Месяц червень в этом году выдался на диву жарким и щедрым на сильные грозы. Но ни жаркая духота наступающего лета, ни промозглый ливень яростной грозы не мог остановить вражду между сыновьями Мирки Старого.

Со всех сторон к главной улице, по которой гордо шла дружина Изибора, стекался деревенский народ. И старый и малый, и простоволосая девка с конюшни и статная матрона с младенчиком на руках, спешили поглядеть на парад мужской красы и доблести.

Ребятня то и дело выскакивала прямо на дорогу под копыта всадников, всадники окриком и короткими кнутами пытались отогнать галдящих, словно стайка пёстрых воробушков, сорванцов. Да куда там! Каждому из вёртких мальцов хотелось прикоснуться к дорогой сбруе, к узорчатой попоне, к мечу спрятанному в окованных бронзой деревянных ножнах, выпросить медный грошик на счастье. Не легко было уследить как бы кого из сорванцов не зашибла тяжелой подковой лошадь, не задавило тяжело груженной оружием и припасами телегой, но никто серьёзно не гневался на мелюзгу.

Хмурились сурово дружинники, бранились отцы и братья, однако никто из взрослых не мог сдержать улыбки при виде этих шаловливых оболтусов. Все верили в воинскую удачу, все жаждали, что дружинники вернуться домой с победой.

Женщины бросали под ноги дружине окрашенное красным зерно, пусть они так же потопчут кровь врага, старики воздевали сухие руки в трёхперстном жесте благословения, призывая в свидетели троицу Старших Богов. Мужики громкими криками подбадривали, добрым словом поминая, князя Изибора и его бояр.

Князь ехал на белом могучем жеребце, длинная грива коня была убрана в косы переплетённые шелковыми зелёными лентами. На князе, как и на его ближниках, был посеребрённый доспех, сверкавший на солнце, как речная гладь, а под ним васильково-синий поддоспешник.

Молодое, скуластое лицо князя, обрамлённое рыжеватой бородкой, было светлым и спокойным. Его крупную вихрастую голову, охватывал чепец из тонкой кольчужной пряжи, а чело украшал широкий золотой обод, от которого по обе стороны щёк спускались жемчужные подвесы.

По обе стороны от князя Изибора ехали его лучшие друзья, бояре и братья близнецы Стоян и Полетай из рода Рарогов. В парчовых шапках с колышками из хвостов горностая, в высоких сапогах из мягкой лосиной кожи, на норовливых вороных конях, они везли на тяжелых кожаных перчатках своих кречетов. Изибор Миркович был страстный любитель соколиной охоты и не мог не взять своих лучших сокольничих и их питомцев на охоту за престолом Артоса.

Когда князь и его свита подъехал к раскидистому дубу на околице, процессия остановилась. Из под тенистых ветвей, из распахнутых ворот храма, на встречу князю вышел низенький плотный мужчина в тёмно-серых простых и просторных одеждах. Он был совершенно лысым, никакой растительности ни на голове, ни на лице ни на теле, босым и улыбчивым. Его круглые карие глаза были подведены сажей, а полноватые бёдра были опоясаны свитыми в широкий пояс ремнями из сыромятной кожи. На покрытую руническими татуировками оголённую грудь спускалось ожерелье из волчьих клыков и вороньих перьев, а в руках был крепкий, отполированный до зеркальной гладкости сотнями тысяч прикосновений, посох из дубовой ветки.

— Мир и почёт тебе князь! — мягким и зычным баритоном поприветствовал мужчина Изибора.

— И тебе долгих лет, Берендей! Благослови на ратное дело меня и дружину мою, волхв. — вежливо поклонившись и спешившись с коня, попросил князь.

— Не могу князь. — покачал головою волхв. — Ратное дело — славное дело, да только не тогда, когда брат на брата идёт.

Князь нахмурился, положил руку на рукоять меча, в звенящем от зноя воздухе повисла тонкой струною тишина. Напряглись, застыли все, кто слышал слова Берендея.

А волхв продолжал, будь-то ничего не произошло:

— Не моя то воля, но божья. Однако же видят боги и то, что нет твоей вины в развязанной сваре. Благословляют они тебя на принятие мудрого решения, на оборону земель твоих и охрану покоя людей на землях Ладонежских, на примирение со старшим братом. А что бы голову твою охладить и руку твою укрепить, испей князь воды из священного храмового источника.

За спиною у волхва засуетился народ, выкатили три больших бочки, выбили затычки липовые и полилась в широкие вёдра студёная вода из Дажбожьего источника.

Зачерпнул первый ковш ледяной воды Берендей, сам пригубил и протянул князю.

— Утоли жажду, княже, утоли с нею и обиду на брата своего Зимовита. А после, пусть каждый из дружины твоей, от боярина до гриди, изопьёт водицы этой. — мягко предложил волхв.

Дружинники, увидев полные живительной влаги вёдра, а в них ковши, тяжело сглотнули. Людям и коням хотелось пить.

Князь Изибор принял из рук Берендея резной ковш, влажное дерево приятно холодило ладони, потом посмотрел на своё отражение в воде, потом в глаза волхву и нарочито медленно вылил воду под ноги волхву, бросил на землю резной ковш.

Князь вскочил на своего своего белого жеребца и громко отдал приказ:

— Каждому, кто выпьет воды у волхва — тридцать ударов кнутом! Доберёмся до переправы через Высокие Броды, там утолите жажду и напоите коней. Вперёд!

Военная колонна двинулась дальше, с сожалением покидая гостеприимную деревеньку и изнемогая от жажды.

Берендей обождал пока князь и бояре удалятся, на его губах по прежнему играла мягкая, едва заметная улыбка. Он спокойно поднял с земли ковш, отряхнул влагу со своих одежд и удалился в направлении храмового двора.

За околицей деревни распростёрся засаженный люцерной луг, на котором мирно паслись пёстрые коровы. На краю луга стояла старая покосившаяся лачуга. Крыша её была из старой, местами прогнившей, соломы, а щербатое крыльцо скрипело ступенями при каждом шаге, так будь-то вот-вот было готово развалится. Крошечный дворик, по которому сонно слонялась одинокая хромая курица, украшала высокая и крепкая сосна. Зелёной стрелой устремилась она ввысь, по-матерински раскинув разлапистые, пушистые от длинных игл, ветви над убогим жилищем деревенского лаптевяза, вдовца и пьяницы Овсея и его сына семнадцатилетнего Гордея.

К сосне была приставлена грубо сколоченная лестница и не спроста. На крепкой нижней ветке, как две неугомонные белки, поджав ноги и вытянув шеи, сидели два юноши: Гордей и его друг детских забав, сын старосты Белых Лип, Любомир.

Юноши восторженно наблюдали за проходом войска через деревню и спорили.

— Ну что, решился? Идёшь? — с азартом спросил друга Гордей.

— А ты? — ответил вопросом на вопрос Любомир.

— Конечно, иду! — воскликнул Гордей. — Я прославлюсь в первом же сражении. Посмотрим, как тогда заговорят старейшины!

— Что скажешь, Любомир, пойдём вместе?

Был Гордей высок и крепок. Из-за непутёвого отца пришлось Гордею работать батраком в полях односельчан с самого юного возраста. Много тяжелой работы, простая, но сытная пища, вылепили его тело мощным и мускулистым. Кожа от бесконечного пребывания на солнце задубела от солёного пота и приобрела бронзовый цвет. Вот только постоянные ссоры с отцом из-за пристрастия Овсея к браге, и снисходительно-презрительное отношение деревенских, сделало Гордея нелюдимым, вспыльчивым и грубым. Единственный кто мог рассчитывать его искреннюю улыбку, был Любомир.

Услышав предложение друга, Любомир скривил пухлые губы, скучающим взглядом он провожал отряд пеших воинов, огибавших поле. Всё его естество от лица, до белых холёны рук будто говорило "ну, не знааааю…"

Прочитав сомнения на лице друга, Гордей поник, начал ощипывать хвою с сосновой ветки под ногами. Вздохнул:

— Ясно, ты обязан помогать матери и жениться на Маженне.

— Ну… — попробовал возразить Любомир.

— Обо мне отец горевать не будет, а тебе не стоит идти. Отправлюсь один. — Гордей начал спускаться по лестнице вниз.

— Гордей! Постой, Гордей! — попытался остановить его друг.

В этот момент из лачуги вышел заспанный и лохматый Овсей.

— Вы только посмотрите на этого олуха! — брюзжание Овсея разнеслось по двору, вместе с крепким запахом перегара. — Опять взобрался на дерево, вместо того что бы работать? Видно мать твоя, в тайне, согрешила с диким котом, раз мой сын только и делает, что прохлаждается на ветке этой проклятой сосны, пока я умираю от жажды! Вот клянусь всеми богами, однажды я возьму свой топор и срублю это треклятое дерево!

Овсей замахнулся на сына тяжелым кулаком, но пьяные ноги не слушались его. Одна нога запнулась за другую, да и крыльцо, скрипнув, услужило — Овсей покатился по двору до смерти испугав хромую курицу. Оглушительно ругаясь на все лады, он попытался подняться, но хмель в голове сделал его неуклюжим, сдавшись, лаптевяз раскинул длинные жилистые ноги в пыли и удивлённо изрёк:

— Что? И белоручка Любомир здесь?

Стыдливо пряча лицо, сын старосты слез с дерева.

— Ну, я и Гордей, мы это… — промямлил парень, но оглядев двор он понял, что Гордея уже и след простыл. — Ладно, я пойду, дядька Овсей, меня наверное мать ищет.

— Увидишь этого негодника, Гордея, скажи, что домой может не заявляться! Увижу, удушу, щенка! — грозно рыкнул Освей поднимаясь на четвереньки.

Тем же вечером, когда жара немного спала, а мелкие компашки принялись роем виться над цветущими под окнами домов мальвами, Любомир встретился с Маженной. Девушка ждала его у ворот храма, под дубом.

Взявшись за руки, они медленно пошли по дороге вдоль поля.

— Послушай, Маженна, — начал Любомир. — Ты же моя невеста, так?

Маженна быстро взглянула на Любомира и опустила голову ещё ниже, на её круглых щёчках, как и всегда, когда речь заходила о предстоящей свадьбе, заиграл румянец.

— Да. — едва слышно произнесла девушка.

— А если, только представь, ну если я уйду на год, что ты будешь делать?

Любомир остановился выпустил девичью ладошку из своей, подбоченился.

— Будешь меня ждать?

— Маженна не понимая захлопала ресницами, они у неё были длинные и пушистые, и такие же золотые, как усики у спелого пшеничного колоска.

— Ждать? — переспросила девушка. — Куда ты уходишь, Любомир?

— Я? Я никуда не ухожу! Я говорю "если". - стушевался юноша.

Маженна положила ему руку на плечо, заглянула в серые глаза.

— Я буду ждать. — её голос был полон нежности. — Год, два, а понадобиться то и вечность.

— Правда?! — воскликнул Любомир и обнял девушку.

— Ты, что, уходишь на войну? — Маженне только исполнилось пятнадцать, а она уже была проницательна не по годам.

— Нет! Никуда я не ухожу!

Конечно, это была ложь.

— Неправда! Гордей уговорил тебя! — воскликнула Маженна. — Не надо, Любомир, не уходи, прошу! А что будет со мной?

— Я просто проверял твою любовь, глупышка!

Любомир сделал вид, что всё сказанное не более чем шутка, но Маженна всё поняла. Она схватила юношу за руки и стала умолять:

— Любомир, милый, не уходи! Я так боюсь, что с тобою случиться, что-то плохое, если ты уйдешь! Я этого не переживу!

— Успокойся, глупенькая моя! — объятия их стали крепче, а голос Любомира мягче, он поцеловал Маженну в русую макушку. — Как я могу тебя оставить, бедная моя сиротка?! Ведь кроме меня и моей матери у тебя никого нет! Берендей не в счет.

Маженна подняла лицо, её глаза были влажными от слёз, милые веснушки покрывали курносый носик пуговку и Любомир опять подумал, что нет в деревне девок красивее его невесты.

Крепкий поцелуй примирил влюблённых и они заговорили о том, как здорово будет этой осенью сыграть свадьбу.

Ранним утром следующего дня, когда первые лучи рассвета позолотили листья орешника разросшегося вдоль берегов спускавшегося с гор ручья, над долиной пронесся гулкий звон храмового колокола.

— Бам- бам-бам.

Этот звук бередил сердце, заставляя его трепетать в груди Гордея. Не легко было юноше собрать необходимые для похода вещи. На Гордее была та же, что и вчера, старая рубаха, вся в разноцветных заплатах, отчего юноша был похож на скомороха. Длинная, остро заточенная и обожженная в костре палка, служила Гордею вместо копья и посоха. Балансируя ею, он резво прыгал с одного влажного камня на другой, преодолевая бурный поток. За спиною висела тощая котомка со скудной провизией, а на бедре добрый охотничий нож в кожаных ножнах и фляга для воды. Денег у Гордея было от силы несколько медяков, да серебряная полушка — всё, что не успел пропить его отец из оплаченного деревней за весеннюю страду. Но юноша не унывал, ведь главное богатство он носил с собой: сильное тело, горячее сердце и мечты.

Гордей был простого сословия, но мечты его были связаны с войной. Гордей мечтал стать гридем — воином на службе у князя.

Едва Гордей пересёк ручей, на встречу ему из зарослей орешника выступил хорошо экипированный пеший воин. Лук и колчан со стрелами за спиной, крепкая рубаха, на плечах и груди пластинчатый доспех, на боку короткий меч в ясеневых ножнах. Но ни на широкой шляпе, ни на самом доспехе никаких опознавательных знаков не было. Гордей насторожился, уж не промахнулся ли он, пытаясь настичь армию Изибора и срезая путь через предгорье? Вдруг воин стоящий у него на пути — это враг?

Но тут незнакомец приподнял шляпу и открылся, звонко и заливисто засмеялся в лицо Гордею.

— Ну, как я тебе? Не ожидал меня повстречать, братец Гордей? — потешался над остолбеневшим Гордеем Любомир.

Это был он: нежно лелеемый старостой деревни сыночек, белоручка и мечтатель Любомир. Гордей подхватил смех, словно заразу. Он был искренне рад видеть друга. Теперь, когда они вместе, их ждут великие подвиги, головокружительные приключения, честь и воинская слава!

Друзья крепко обнялись. Они пошли вверх по дороге, по которой день назад, прошла княжеская дружина. Шли бодро, шутя и беспрестанно смеясь. Гордей на радостях наподдал Любомиру коленом под зад, тот не остался в долгу и погнался за озорным другом, скрипя новыми кожаными сапогами и бряцая плохо подогнанными пластинами доспеха.

Деревня Белые Липы оставалась всё дальше и дальше позади их крепких молодых спин, а впереди Гордея и Любомира встречало поднявшееся над горами, ослепительно сияющее, солнце.