Рандеву

27

За обедом Петер говорил мало. И не сказал ничего, что меня смутило бы. Я чистила металлической губкой пригоревшую сковородку и прислушивалась к деловым разговорам, которые шли в холле.

Петер и Эрик сидели за большим столом, парни снова принялись за работу. Боковым зрением я увидела, как мой муж отсчитывает Петеру сотенные купюры. Через пять минут Вандам ушел. Напрасно я беспокоилась, зря сегодня ночью лежала, не сомкнув глаз. Теперь я целую неделю могу жить спокойно.

В очередной раз сполоснув сковородку горячей водой, я налила в нее жидкость для мытья посуды и поставила рядом с раковиной. Пусть отмокнет, иначе очистить ее мне не удастся.

Средства для мытья посуды, ежедневно проходившей через мои руки, уходило очень много. После того, как мы сделаем кухню, первым делом подключим посудомоечную машину.

Я услышала, как Эрик поднимается по лестнице. Наверху резали кафель. Специальный агрегат визжал и тарахтел, заглушая звук радио.

Вдруг за моей спиной возник… Петер. Я испугалась, но быстро взяла себя в руки. Повернулась к нему, ожидая, что сейчас, в соответствии со своими привычками, он схватит меня за предплечья, после чего последуют три энергичных поцелуя и слова прощания.

Его глаза горели странным огнем. Я занервничала. Он молчал, просто стоял, очень близко. Стараясь разрядить обстановку, я взяла инициативу на себя. Опустила руки вдоль тела и подставила ему щеку.

Почувствовав его руку на своем бедре, я остолбенела. Пальцы Петера, ощупывая мое тело, поднялись вверх к талии. Я отпрянула назад, будто получила удар в живот.

Петер смотрел на меня пристально, почти насмешливо.

— Для тебя ведь это не проблема, правда?

Он сказал это тихо, но с явной угрозой в голосе. Шагнул вперед так, что я оказалась прижатой к раковине.

Звуки пилы и радио наверху не прекращались. Вандам ухмыльнулся.

— Или вместо настоящих мужчин тебе нравятся мальчишки, у которых молоко на губах не обсохло? А настоящих мужчин ты боишься. Да, Симона? Боишься настоящих мужчин?

Казалось, сердце сейчас выскочит из груди. Что делать? Дать ему пощечину? Ударить в пах? Закричать? Позвать на помощь Эрика? Если он придет, Вандам расскажет, что он видел не так давно около своего дома. Если я промолчу, возможно, Петер пойдет дальше. Он смотрел на меня не отрываясь. Выражение его лица было поистине безумным. Господи, да уж не собирается ли он меня на самом деле…

Выхода не было. Желудок сжался, дыхание участилось.

Петер грубо схватил меня за запястье, очень крепко. Притянул к себе и поцеловал в губы.

— До свидания, Симона. У нас еще будет случай поговорить.

Он повернулся и направился в холл. В дверях остановился. Я ожесточенно вытирала губы рукавом. Он увидел.

— Ах, да… Возможно, завтра я буду работать у вас.

Мы с Эриком сидели на диване во временной гостиной. Дети спали. По телевизору шел какой-то сериал о друзьях-англичанах. Один из них, вовсе не англичанин, а сикх, купил руины где-то на юге Франции.

Мой муж пил бордо и комментировал каждое действие и ошибки персонажей.

Работал электрообогреватель. На улице дул сильный ветер.

Эрик часто посмеивался, а потом, когда нанятая англичанами бригада французов в одно прекрасное утро просто не пришла к бедолагам, громко захохотал.

— Ну и умора! С ума сойти можно! Слава Богу, что у нас-то дела идут получше, чем у этих придурков.

Я не сочла нужным отреагировать на это веселье. Молча пыталась охватить внутренним взором события прошедших дней и понять их логику, а также найти решение, выход.

Казалось, что его нет, или я слишком сбита с толку, чтобы его увидеть. Я почувствовала себя до предела опустошенной.

Отсутствие возможности выговориться сейчас стало моей самой главной проблемой.

Я твердо решила все же поехать к Мишелю в следующую пятницу. Хотя бы для того, чтобы узнать, почему он не пришел в воскресенье. Я бы выложила все новости, рассказала о том, что Петер проделал сегодня днем, и о том, что я почувствовала угрозу, причем немалую.

Если бы после этого Мишель продолжал уверять меня, что Петер отличный парень, мне стало бы понятно, в чем тут дело. В любом случае понятнее, чем сейчас.

Я молча полистала словарь в поисках французского перевода слова «опасность» и выучила выражения, которые собиралась использовать в пятницу.

— Н-у-у-у, даже я смогу получше! — крикнул Эрик.

Я оторвалась от словаря и увидела на экране телевизора седого англичанина преклонного возраста, который с покрасневшим от натуги лицом таскал камни. Затем началась реклама.

Эрик поднялся с дивана.

— Открою еще бутылочку вина.

Он вышел из комнаты. Я тоже поднялась, чтобы поплотнее прикрыть дверь — жалко было тепла внутри.

Заодно решила спуститься вниз. Вдруг очень захотелось выпить чашечку горячего чая.

В доме действительно было холодно. Мне стало жалко Изабеллу и Бастиана, которые спали, укрывшись двумя одеялами. В Голландии центральное отопление было таким привычным.

Здесь привычным пока еще ничего не стало.

На кухне Эрик упорно пытался совладать со штопором, он посмотрел на меня, когда я достала из холодильника пол-литровую бутылку питьевой воды и вылила ее в чайник. Рядом с Эриком все время крутился Пират. Похоже, нашего четвероногого друга холод совершенно не волновал. Он даже не стремился полежать в комнате рядом с обогревателем.

— Чай? Ты уверена, что не заболела, Симона?

— Я все еще неважно себя чувствую, — вяло отозвалась я.

Зазвонил телефон.

— Кто это так поздно? — пробормотал Эрик и повернулся к аппарату.

Часы показывали половину двенадцатого.

Я услышала, как Эрик назвал свое имя, потом сказал его еще раз. Далее последовали несколько «алло», и он повесил трубку.

Я вопросительно смотрела на мужа. Эрик удивленно поднял брови.

— Не понял. Наверное, не туда попали…

Потом он ухмыльнулся и игриво хлопнул меня пониже спины.

— Или это твой дружок.

Я что-то пробормотала и отвернулась к плите.

Искала пакетик с чаем, а пальцы дрожали. Кроме того, у меня явно подскочило давление.

У Мишеля нет номера нашего телефона. Его еще нет ни в одной телефонной книге. Единственный, у кого он есть и кому, по-моему, могла прийти в голову мысль позвонить так поздно, — это Петер Вандам.

Кажется, будто выложенный плиткой коридор в блоке между рядами камер обступает меня. Резкий свет люминесцентных ламп, металлические двери с окошками на уровне глаз, засовы. Слышен чей-то крик. Сопровождающий меня полицейский не обращает на него никакого внимания.

За нашими спинами кто-то непрерывно колотится в дверь камеры.

В конце коридора расположена еще одна дверь — на сей раз из металлических прутьев. За ней стоит другой полицейский. За спиной у него висит автомат.

Меня снова охватывает паника. Сердце бьется все быстрее. Во рту пересыхает.

Полицейский за решетчатой дверью осматривает меня с головы до ног, обменивается понимающим взглядом с моим конвоиром и открывает дверь. Мы оказываемся в ярко освещенном помещении, стены которого выкрашены светло-бежевой краской.

Ритмичный стук в дверь камеры продолжается. Звук затихает, как только мы поворачиваем налево. Пол в коридоре выстлан линолеумом, на стенах доски для объявлений и какие-то расписания. Я шла здесь вчера, иначе и быть не могло, но ничего не помню. Шаркаю ногами по линолеуму, а кажется, будто парю в воздухе, ступаю по подушкам. Сердце лихорадочно бьется о ребра.

Они будут меня допрашивать. Это произойдет сейчас.

Чувствую аромат кофе. Лицо сводит судорога. Запах вызывает отвращение. Я давлюсь. Нервы разрегулировали все мои реакции.

Полицейский останавливается справа от одной из дверей. Открывает ее, делает короткое повелительное движение головой.

Прохожу мимо него в комнату.