Утро понедельника, половина десятого. Я отвезла детей в школу и вернулась домой. Вышла из машины и остолбенела. Во дворе стояли три маленьких автобуса, припаркованных прямо перед аркой. Они были покрыты царапинами и вмятинами. Открытые раздвижные двери позволяли видеть содержимое: инструменты и ящики со строительными материалами.
Повсюду сновали люди, одетые по-рабочему — в футболки с рекламными лозунгами, застиранные джинсы или спортивные штаны. На бедрах у них висели кожаные ремни с молотками, отвертками и рулетками. Внутри и снаружи нашего дома возводились леса, доходившие уже почти до самой крыши. И все это под звуки радио, перекрывавшего шум и гам.
Петер отдавал распоряжения. Это вселило в меня уверенность, что теперь здесь действительно что-то предпринимается, а энергия, с которой он направлял своих людей, и то, как они быстро реагировали на его указания, внушили доверие. Эрик показывал рукой на крышу, обсуждая что-то с Петером.
Я решила, что здесь мне делать нечего, а нужно купить свежий хлеб и салат. Села в машину, проверила, при мне ли кошелек, и пристегнула ремень.
Только я хотела включить зажигание, как раздался напугавший меня громкий стук. Эрик. Он стоял рядом с машиной и колотил рукой по крыше.
Я приоткрыла окошко.
— Симона, так поступать нельзя.
— Как поступать нельзя?
— Смыться, не поговорив с людьми.
Смыться?
— Я не смываюсь, а еду за покупками.
— Эти парни уже спрашивали, где моя жена. Я сказал, что познакомлю тебя с ними, когда ты вернешься из деревни. И вдруг краем глаза вижу, что ты приехала и сразу уезжаешь. Веди себя как следует. Вылезай!
Я посмотрела на двор через плечо мужа. Там стояли несколько человек, с любопытством глядя на нас.
— Ой, виновата!
Я вышла из машины и пошла с Эриком. Со всех сторон к нам подходили мужчины. Они были совершенно разного возраста. Одни уже начали седеть, другие были совсем молоды, лет двадцати-двадцати пяти. Все приветливо улыбались.
Я пожимала протянутые руки и называла свое имя. Мне было смешно, потому что приходилось повторять одно и то же, и неловко, потому что я оказалась единственной женщиной среди стольких мужчин.
Обошла всех. Рабочего с тремя пальцами на одной руке и морщинистым лицом звали Луи. Белокурого парня лет двадцати с пирсингом брови и татуировкой на правом плече — Брюно. Антуану лет тридцать пять, у него лучистые темные глаза и женственные черты лица. Очень грациозный. Самым старшим из них выглядел Арно — лысоватый, с седеющими волосами, усатый, руки в мозолях. Я никогда не отличалась хорошей памятью на имена, а знакомство происходило слишком быстро, но надеялась, что со временем смогу выучить, как кого зовут, и не ошибаться. Пятым номером был Пьер-Антуан. Он показался мне очень темным, похожим на испанца. У этого человека были смуглая кожа и черные как смоль волосы.
Последний был немного выше меня ростом. Одет в поношенные спортивные штаны, которые спускались так низко, что над ними виднелся край трусов. Плоский живот, упругая молодая кожа, широкие плечи. Когда я протянула ему руку и посмотрела в глаза, меня озадачил его чувственный взгляд, который, казалось, пронзал насквозь. Я внезапно осознала, что его тело находится совсем рядом с моим, бесстыдное в своей мужественности, не прикрытое рубашкой. Он назвал свое имя — Мишель.
Наступила тишина. Вакуум.
Кто-то из мужчин разрядил обстановку, громко рассмеявшись и по-дружески дав Мишелю подзатыльник. Тот выпустил мою руку, быстро сказал что-то, чего я не поняла, а у его друзей это вызвало одобрение. Были и такие, кто ухмыльнулся.
Подошел Петер. Прежде чем я угадала его намерение, он наклонился ко мне и поцеловал в щеку. Похлопал меня по плечу, а затем одним жестом вернул своих товарищей к работе. Мне пришло в голову интересное сравнение — он похож на дирижера симфонического оркестра. Люди у него играли по нотам. Они явно хорошо сработались, Петер и его бригада. Крепкая команда.
— Вот! Это они будут у вас столоваться, — сказал Петер, широко улыбаясь, но каким-то поучающим тоном, который от меня не ускользнул. — Симона, не забывайте, что здесь всем нужна рабочая сила, а мы склонны отдать предпочтение тем, у кого самая лучшая еда и приятная обстановка.
Я попыталась улыбнуться и пробормотала:
— Вы можете… Впрочем, простите… Еда действительно так важна?
Петер осклабился.
— Вы во Франции, а не в Нидерландах. Здесь не только усердно работают, но и наслаждаются жизнью. Хорошо поесть, найти время для приятной беседы — это не просто подходит одно к другому, это даже необходимо. — Вандам кивнул в сторону своих людей. — Они не забывают каждый день пожать друг другу руки не только утром, но и вечером, когда прощаются до завтра. В наших краях очень ценится обходительность. Проявите интерес, дайте им вкусно поесть. Они не оставят это без внимания. Я, впрочем, тоже. Как все здесь. Ваше голландское происхождение работает против вас. Голландцы невоспитанные, невежливые, слишком прямые, шумные, культурно и кулинарно неразвитые. Но если вы сможете проявить себя, то приживетесь здесь. Не пройдет и недели, как мои парни станут носить вас на руках.
Я уставилась на него и вдруг поняла, что должна что-то сказать. Что-нибудь умное. Но в голове не было ничего подходящего.
Петер улыбнулся мне еще раз и пошел в дом.
Я огляделась, но Эрика нигде не увидела. Сейчас мне хотелось только одного — укрыться в машине.
Проходя мимо дома, я увидела, что на лесах стоит Мишель. Его мускулистое тело было слегка загоревшим на солнце. Рекламная картинка мужской привлекательности.
Хорош необыкновенно.
Он смотрел прямо на меня. Я коротко кивнула, заставила себя растянуть губы в улыбке и быстро пошла к автомобилю, надеясь, что мое внутреннее состояние было не слишком заметно со стороны.