Рандеву

50

Дверь открыл Мишель. На его лице было явное удивление. На диванчике перед телевизором сидел Брюно. Он выглядел виноватым, как ребенок, которого поймали за руку, которую он запустил в банку с вареньем. В комнате находилась девушка — сидела на кровати Мишеля. Лет восемнадцати, красивая, с длинными темными волосами, вызывающей зависть тонкой талией и упругой кожей.

— Все в порядке, — успокоил Мишель своего дружка. — Она привыкла к этому, голландка же…

И только тогда я поняла, о чем он. Брюно пересел, с извиняющейся улыбкой достал плоский пакетик белого цвета, который был спрятан между подушками и спинкой дивана, и сунул его в карман брюк.

Я посмотрела Мишелю в глаза. Зрачки не расширены.

— Зачем ты пришла? — раздраженно спросил он.

Очевидно, расклад изменился. Мне нельзя было здесь находиться, я не вписывалась в картинку. Мы уже попрощались, и вдруг пленка начинает отматываться назад.

— Мне нужно… Я хочу с тобой поговорить, — я снова посмотрела на Брюно. — Это важно.

Мишель коротко кивнул, и Брюно вышел из комнаты. Поравнявшись со мной, он хихикнул и подмигнул.

Девушка глянула на меня с откровенной ненавистью и последовала за ним. Я быстро проскользнула в комнату. Мишель запер дверь. Он продолжал мрачно смотреть на меня, потирая руки.

— Эрик узнал?

— Нет. Дело в Петере.

— А что такое с Петером?

Я закрыла глаза и почувствовала набегающие слезы. Мишель шагнул ко мне и хотел обнять, но я замахала руками, чтобы он этого не делал. Села на кровать и попробовала сосредоточиться. Сняла куртку.

Господи, с чего начать? С того, как Петер нас сфотографировал? С его выходки сегодня днем? Мне будет сложно рассказать об этом на своем родном языке, не говоря уже о французском.

— Петер меня шантажирует.

Я отыскала это слово в словаре несколько месяцев назад. Подняла голову, посмотрела Мишелю в глаза.

— Помнишь вечеринку у Петера? Когда утром он увидел нас во дворе?

Он кивнул. Взгляд стал внимательным. Я глубоко вздохнула.

— Он нас тогда сфотографировал, а потом пришел ко мне и потребовал денег. Каждую неделю я платила ему двести пятьдесят евро. Он грозился рассказать все Эрику.

Мишель подался вперед и потрясенно спросил:

— Что?

— Он сфотографировал нас на мобильный.

Я теребила покрывало на кровати. Собралась с силами и повторила:

— Петер грозился показать фотографию Эрику, если я не буду платить.

— Ты давала ему деньги?

— Каждую неделю.

— Putain… Tu deconner![56]

— Нет, не шучу. Какие уж тут шутки…

Я откашлялась. Горло по-прежнему саднило. Внутренняя сторона щек распухла, но на лице это никак не отразилось. Петер хорошо знал, что делает.

— Потом он вернул мне деньги и извинился. Сказал, что все это из-за его прежней подружки, на которую я очень похожа. Якобы он ревновал. Говорил, что хотел бы оказаться на твоем месте.

Мишель подался вперед, его глаза метались по моему телу, как будто ища на нем какие-то следы.

— Он трогал тебя?

Я закрыла лицо руками.

— Что, что он сделал?

Я покачала головой.

— Послушай, Мишель, я…

Он взял в руки мое лицо, но потом отдернул их. Его взгляд буравил меня насквозь.

— Что он сделал?

— Пожалуйста, послушай… Петер занят каким-то проектом, стройкой. Для этого ему нужны деньги. Много денег. Эрик хотел вложить в это дело наши сбережения, но я его отговорила. Отговорила, потому что мне кажется, что тогда мы эти деньги больше не увидим.

Я продолжала рассказывать, не в силах остановиться. Выложила все — и то, что Петер лапал меня на кухне еще в прошлом году, и то, что он тогда сказал, и то, как я испугалась. Говорила, как одиноко мне было, когда Мишель уехал в Басконию, что я думала, что он бросил меня, эту мысль в какой-то мере внушил мне Петер, что он назвал Мишеля самцом, сказав, что он никогда не мог держать штаны застегнутыми, и что мне нужно об этом знать. Я едва справлялась со словами. Путала глаголы, «быть» и «иметь», прошедшее и настоящее время. Я боролась со спряжениями и судорожно подбирала существительные, с которыми обычно у меня не было проблем.

Мишель внимательно слушал. Помогал со словами, реагировал неизменным «putain» и словечками покрепче, как только понимал, что именно я говорила, потирал лоб, предплечья, мерил шагами комнату. Я рассказала, что подозреваю Петера в том, что он не платил парням деньги, ссылаясь на необязательность Эрика, но мой муж рассчитывался с ним всегда вовремя. Свой нескончаемый монолог я закончила описанием сегодняшней сцены, рассказав, как Петер приехал к нам, поднялся наверх и угрожал мне. И чуть не изнасиловал.

Мишель сжал челюсти. Приложил руку к губам, провел ею по волосам, по шее, повернулся ко мне спиной, посмотрел в окно, а потом на меня. Жилы на его шее вздулись. Руки сжались в кулаки. В глазах появился решительный блеск, от которого меня бросило в дрожь.

Он был в ярости.

И тут в комнату вошел Брюно. Девушки с ним не было. Мишель начал что-то говорить своему другу. Очень быстро и местами на жаргоне. Я уловила всего несколько слов. Ругательства, Петер и деньги.

Брюно заводился все больше и больше, так же, как и Мишель.

Я испугалась и встала с кровати.

— Не хочу, чтобы у вас были проблемы. Но я не знаю, что мне делать. Я не могу пойти с этим к Эрику. Я… ничего больше не знаю.

Брюно, казалось, меня не слушал. Он вообще не замечал мое присутствие. В его крови бушевал адреналин, возможно, под воздействием кокаина, а возможно, того, что он только что узнал. Он начал страшно ругаться, потом без предупреждения, в один прыжок, оказался у двери и крикнул, что поедет к Петеру, чтобы потребовать деньги, сопроводив свои намерения еще одним потоком ругательств.

— Ты останешься здесь, — услышала я Мишеля, но Брюно и след простыл.

Мишель ринулся за ним. Я схватила с кровати куртку и бросилась в коридор. Увидела, что Мишель успел схватить Брюно и что-то ему говорит.

Брюно высвободился и начал кричать на меня, на Мишеля.

Мишель потащил его обратно в комнату. Я не понимала и половины того, о чем они говорили. Парни кричали, перебивая друг друга, а я молча стояла в дверях, потому что не знала, что могу сделать, чтобы успокоить Брюно.

Мишель и сам был далеко не спокоен. Мне показалось, что нужно уйти, незаметно, чтобы оставить их одних. Я вышла в коридор, к туалету. Зашла в него, осталась стоять, слушала крики Мишеля и Брюно, смотрела на себя в зеркало и пыталась успокоиться.

Мне стало страшно. Брюно потерял контроль над собой. Мишель намного лучше справлялся с потоком своих эмоций, но и он кипятился. Успокоиться не удалось. Я вышла из туалета и едва не налетела на Брюно, который бегом кинулся к лестнице. Тут же из комнаты вылетел Мишель и быстро повернул в двери ключ.

— Поеду с ним, — кинул он мне на ходу. — Иначе не миновать беды.

Я тоже поспешила вниз.

— Пожалуйста, будь осторожнее! — только и успела крикнуть я.

Мишель перебежал улицу. На другой стороне его ждал Брюно. Он уже завел машину. Я обхватила себя руками за плечи и смотрела, как автомобиль выехал с улицы Шарля де Голля, остановился на красный свет у светофора, а потом повернул налево.

Минут десять я стояла как пригвожденная и смотрела на перекресток.

Время перестало существовать. Мир, все проявления реальности.

Я остолбенела, не в силах пошевелиться, как будто находилась в другом измерении. Постепенно до меня стало доходить, что именно я спровоцировала. Это ошибка. Не нужно было сюда приезжать. Что сейчас будет?

Что я натворила?

Дрожа, я отправилась обратно к машине, поискала ключи.

В то время как мои пальцы шарили в кармане куртки, я почувствовала что-то неладное. Пошарила в другом кармане. Пусто. Ключи лежали во внутреннем кармане.

Кошелька не было.

В камеру через окошко проник солнечный свет. Значит, наступило утро. Я здесь уже третий день. Прошлую ночь не сомкнула глаз. Лежала и слушала собственное дыхание.

Чувствую себя больной и слабой, но напряжение постепенно спадает. Я успокаиваюсь. Петер Вандам мертв. Его убили. Что же произошло? Кто это сделал? Как? Ничего не знаю. Брюно завелся, и Мишель был… в бешенстве.

Не нужно было ничего им рассказывать. Или следовало поехать вместе с ними, не дать им уехать одним? Тогда, возможно, все вышло бы по-другому. Что можно было сделать, чтобы предотвратить то, что случилось?

Сажусь, обнимаю руками колени и концентрируюсь на прямоугольном окне, граничащем с потолком. Солнца и тепла здесь не чувствуется, но видно длинное пятно, которое освещает часть камеры и кровать.

Кошелек, мой кошелек… Вчера мне задавали много вопросов, следователь и переводчик выпытывали подробности, как будто это было так важно. Улика. Они обыскали комнату Мишеля и нашли там мой кошелек? Кто у них на подозрении? Может быть, они думают, что я помогала? Что они знают? Что им удалось выяснить?

Если обыскивали комнату Мишеля, то уж дом Петера наверняка перевернули вверх дном. Его бумаги, компьютер, мобильный телефон…

Я провожу руками по волосам и ощущаю, как они спутались.

Полицейские нашли фотографию. Ту самую, где я с Мишелем. Вот и ниточка. Мой кошелек у Мишеля дома и наша фотография — интересный сюжет! — на мобильном телефоне Петера.

Но почему они ничего не спрашивают о Мишеле? Вообще ничего? Не ошиблась ли я, когда той первой ночью слышала его крик «Dis rien!»? «Ничего не говори!» Я могла поклясться, что это был голос Мишеля, но теперь совершенно ни в чем не уверена.

Я боюсь.

Жизнь кончена. Я соучастница убийства. Эрик узнает, что я ему изменяла. Или уже узнал.

Я одна. Совсем одна.

Странно, но я думаю не столько о себе, сколько об Изабелле и Бастиане.

Хотя что же здесь странного? Мои дети — все для меня, весь мой мир.

И Мишель. Господи, пожалуйста, пусть это будет Брюно, а не Мишель.

Дверь камеры открывается. Поднимаю голову. На пороге стоит полицейский, которого я раньше не видела.

— Мадам Янсен?

Неуклюже поднимаюсь с кровати. Еще допрос? Сейчас он скажет, что я могу позвонить своему адвокату?

— Вы свободны. Можете идти домой.

Я долго не могу понять, что он сказал.

В холле полицейского участка я вижу Эрика. Он бежит ко мне, сжимает в объятиях так, что едва не сминает в лепешку.

— Симона! Ну и дела!

Моего мужа переполняют эмоции.

— Я два дня пытался прорваться к тебе, но мне не разрешили свидание.

Он отпускает меня, потом снова прижимает к себе.

— Милая, как ты? С тобой хорошо обращались?

— Да, только… Я очень боялась.

— Идем отсюда скорее.

Эрик крепко обнимает меня за плечи, за талию, прижимает к себе и выводит наружу. Солнечный свет, отраженный белым песчаником, слепит глаза.

— Как дети? — мой первый вопрос.

— Нормально. Я сказал им, что ты в Голландии.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Я не хотел их…

— Понимаю.

— Эрик… Они… О чем они тебя спрашивали?

— Кто?

— Полиция.

— Они были у нас два раза, это парень, такой темноволосый… Как его… Филипп Гишар. Настоящий француз.

— Что им было нужно?

Эрик кривится, как будто хочет как можно быстрее забыть этот кошмар.

— Да много чего. Спрашивали, что я знаю о Петере, как долго он у нас работал, как обстояли дела с оплатой…

Мы подошли к машине. Глаза у Эрика влажные, это я вижу только сейчас, на белках заметны красные прожилки, кожа землистого цвета. Он почти не спал. Так же, как я.

— Симона… Мне так жаль, что я затеял всю эту историю. Дела с Петером. Видишь, чем она закончилась…

Я смотрю мужу в глаза и понимаю, что он ничего не знает.

Вообще ничего.

Как это возможно? Фотография, мой кошелек?..

Я молчу.

Эрик открывает мне дверцу, я сажусь в машину. Автоматически пристегиваю ремень и откидываю голову на подголовник. Мой муж устраивается на водительском сиденье и смотрит на меня.

— Симона, это какой-то абсурд…

Я киваю, но не знаю, какую часть этого безумного эмоционального аттракциона он считает абсурдной.

— Что все-таки произошло? Эрик, я имею в виду…

— А ты не знаешь?

Я качаю головой.

— Нет. Мне ничего не рассказали.

Эрик сжимает руль так, что костяшки пальцев белеют.

— Клаудиа говорила так. Она вернулась домой… Не помню откуда… Как раз в это время из их дома выбежали Мишель и Брюно, сели в машину Брюно и уехали. В доме она нашла Петера. Он был мертв. Клаудиа позвонила в полицию. Брюно и Мишеля задержали на дороге в Бордо. Они хотели скрыться в Испании, в горах… Бедная Клаудиа… Никому не пожелаешь такое увидеть… Представляешь, Мишель забил Петера до смерти… — Эрик глянул мне в глаза. — Забил до смерти, Симона.

Я сидела, как пригвожденная, и не могла нормально дышать. Горло сжалось…

— И еще Брюно взял там какие-то вещи, — продолжал Эрик. — А кое-что они просто уничтожили. Телевизор, DVD-проигрыватель, мобильный телефон, компьютер, ноутбук… По словам Клаудии, они полдома разнесли. Внутри было, как на поле брани. Если о подобном читаешь в газете, думаешь: и кто только способен на такое? А тут, черт возьми, парни, которые это сделали… Я их знаю. И хорошо знаю. По крайней мере, так мне казалось.

Все встало на свои места.

Уничтожили мобильный телефон. Компьютер, ноутбук — все возможные файлы. Я пытаюсь, но не могу удержаться.

— Как… Как они узнали, что это сделал Мишель?

— Вчера он сам сознался.

Я закрываю глаза.

— Почему они убили Петера, Эрик?

Мой голос пугает меня саму — тихий, затравленный.

— Из-за денег. Представляешь, Петер не заплатил им половину заработанного! В его бухгалтерских документах нет счетов, которые он нам выписывал. Никто из парней не застрахован, большинство из них работает нелегально. У Петера были какие-то обязательства перед преступниками, террористами. Они держали его на крючке. Все это тянется уже давно. Мне ужасно стыдно, Симона. Надо было прислушаться, когда ты говорила о своих нехороших предчувствиях. И принять к сведению то, что рассказала Бетти.

Эрик обнимает меня и нежно целует в лоб. Представляю, какой этот лоб холодный…

— Надеюсь, в будущем году мы еще посмеемся над тем, что тебе пришлось оказаться в камере.

На его лице появляется улыбка, но тут же исчезает. Я молчу.

— А вот Клаудии не до смеха. Она потеряла мужа.

Его рука на моем бедре.

— Девочка моя, ты даже представить себе не можешь, как я рад, что все это кончилось! До сих пор не могу смириться с мыслью, что у нас работала шайка преступников. Петер и его банда. Теперь рассказ Бетти предстает совсем в ином свете, да? И Брюно, и Мишель. Прежде всего Мишель. Такой приятный парень.

— Где… Где они сейчас?

Эрик вставляет ключи в замок зажигания.

— Мишель и Брюно?

Я киваю.

— Их уже допросили. Они сидели здесь, в том же участке, что и ты, а сегодня утром их перевели в тюрьму. Будут ждать суда там. Положение у них не очень…

— А когда суд?

Муж смотрит на меня, нахмурившись. Пожимает плечами и заводит машину.

— Процесс может длиться полгода или около того, — наконец отвечает он, глядя в боковое зеркало, и выезжает на улицу. — Все не так просто. Брюно обвиняют в применении насилия, жестоком обращении, хулиганстве, причинении ущерба и краже. Это будет стоить ему года или двух. А вот Мишель действительно попал в переплет. Ему вменяют то же, что и Брюно, плюс убийство. Гишар считает, что ему грозит длительное заключение.

Я не смотрю на Эрика, но его слова гремят в моей голове, как вагоны скорого поезда. И я попадаю под этот поезд.

Длительное заключение.

Я сглатываю слюну и прижимаю ладони к лицу.

— Возможно, найдутся смягчающие обстоятельства, — продолжает мой муж. — Петер ведь обманывал ребят. Оказалось, что он годами держал их на коротком поводке.

«Вольво» мчится по улицам. Я до сих пор не верю, что свободна, действительно свободна. Могу двигаться, могу выйти из машины, если захочу, пойти домой, включать и выключать свет. Читать детям. Смотреть телевизор. Гулять с Пиратом.

Мне больше не нужно бояться Петера Вандама. Все закончилось.

— А они его поэтому… То есть… Они узнали… Как они узнали, что Петер недоплачивает им деньги?

— Ты разве не в курсе?

Удивленно смотрю на него.

— Нет.

Эрик переключается на четвертую передачу. Холмы становятся выше, застройка реже.

— В пятницу вечером мне позвонил Мишель. Я не сказал об этом, когда ты вернулась домой. Помнишь, ты еще плохо себя чувствовала? Наверное, поэтому у тебя не складывается картинка. Он позвонил и спросил, заплатил ли я Петеру. Конечно, я подтвердил, что заплатил. Тогда он сказал, что Петер говорил парням, что у нас с тобой проблемы с деньгами.

— В пятницу вечером?

— Да. Мишель звонил минут за пятнадцать до того, как ты вернулась из магазина. Мне показалось, что он был в машине.

Мы почти дома. Шины шуршат по асфальту. На фоне зелени лесов и полей резко выделяется неправдоподобно синее небо. А еще рыжие коровы в тени деревьев.

Эрик внезапно меняет тему:

— Что они с тобой делали? О чем спрашивали?

— О моем кошельке. Не знаю почему, но они все время спрашивали о нем. Я… я не понимала.

У меня перехватывает дыхание. Больше не могу ничего сказать. Мне нужно услышать это от Эрика.

— Этот человек, следователь, — объясняет мой муж, — раз тридцать извинился за то, что позволил тебя арестовать и держать в участке. Они нашли твой кошелек рядом с телом Петера, и на кошельке была его кровь. Рядом с курткой Мишеля. Она тоже там лежала.

Я прижимаю руку к губам.

— Что?

— С отпечатками пальцев Мишеля, — продолжает Эрик. — Этот поганец на допросе признался, что в последний рабочий день украл твой кошелек, потому что у него не было денег. Украл твой кошелек! И еще осмелился звонить мне вечером! Уму непостижимо… Этот парень несколько месяцев находится у нас в доме, а потом вдруг вытворяет такое!

Я разрываюсь на части. Скорее всего, Мишель сунул мой кошелек в карман своей куртки. Я почти уверена, что кошелек выпал из моего кармана, когда я сидела на его кровати. Возможно, он побоялся, что я забуду его и дома придется оправдываться…

Закрываю глаза и вижу Брюно, который рычит от злости в машине. Мишеля, который спешит к Брюно и смотрит на меня. Он положил кошелек себе в карман и больше не думал об этом. В живот вонзается нож. Вкручивается глубже, рвет и режет меня на части, причиняя такую боль, сильнее которой не приходилось испытывать никогда.

Мишель освободил меня. Полностью.

Всю вину взял на себя.