Рандеву

47

Я кинулась в прихожую и открыла дверь. Встала на пороге. Пират крутился под ногами и тянул носом в направлении темного двора. Из черноты арки вышел Мишель. На нем были джинсы, футболка и темная хлопковая куртка. «До чего же хорош!» — подумала я, хотя при виде его наполовину заплывшего глаза у меня перехватило дыхание.

— Что ты тут делаешь? — услышала я свой шепот.

Он не ответил, но бросил быстрый взгляд на дом.

— Эрик уехал?

— Да.

— Дети спят?

Я кивнула.

Взгляд у него был мрачный. Напряжение между нами ощущалось физически, как будто Мишеля и меня окружало электрическое поле. Общее.

Непонятно, кто сделал первый шаг. Возможно, мы оба. Его губы нашли мои. Язык нашел мой язык, захватил его, погладил. Когда мои руки оказались под его рубашкой, Мишель застонал. Чувствуя тепло, я гладила его кожу, мышцы, углубление на спине, там, где позвоночник исчезал за поясом джинсов.

Вдалеке послышался шум мотора.

Эрик?

Эта мысль отрезвила меня. Я повернула голову и с опаской посмотрела на подъездную дорожку.

— Где твоя машина?

— В кустах. С дороги не видно.

Шум замер вдали. Кто-то ехал по трассе.

Я испуганно посмотрела на дом. Комната Бастиана, наискосок под башенкой, выходила окнами во двор. Если лай Пирата разбудил моего сына, он мог нас увидеть. Мишель проследил за моим взглядом, потом взял за руку.

— Пойдем, — прошептал он.

Я застыла.

— Куда?

Он потянул меня за собой. Мы быстро прошли под аркой, повернули направо, по траве, уже достаточно высокой, взобрались на холм. Высоко над нами было темно-синее небо. Тысячи звезд виднелись среди облаков, которые плыли по небу, отбрасывая тени на землю.

Пахло травой, цветами, весной, Мишелем, который шел рядом, ни на секунду не выпуская мою руку, словно боялся, что, если он это сделает, я тут же убегу.

Подойдя к озеру, мы замедлили шаг. Мишель сел на траву и усадил меня рядом. Мы молчали, охваченные ночными звуками и темнотой. От близости его тела, запаха я едва владела собой. Мне хотелось раствориться в этом запахе, прильнуть к этому телу. Все забыть. Жить настоящим, как будто завтра никогда не наступит.

Нет.

Мишель повернулся ко мне, продолжая держать за руку.

— Я очень скучал по тебе там, в Басконии. Каждый вечер думал о тебе. А когда мне наконец удалось дозвониться, ты бросила трубку… Я думал, что сойду с ума.

Я не смела смотреть на него. Если бы посмотрела, все пропало бы. Я не смогла бы больше думать ни о чем. Да и сейчас все мои мысли были об одном… Мне хотелось откинуться назад, умоляя дать мне то, что он мог мне дать.

И он бы дал.

Нет, так нельзя! Нужно взять себя в руки.

Мишель рядом, я должна с ним поговорить. Сколько всего невысказанного! Но слов не было. Как будто мне что-то мешало.

Я глядела только на отражение половинки луны в водной глади.

— Посмотри на меня.

Я затрясла головой.

Он взял мое лицо и заставил посмотреть прямо на него. Я почувствовала, что слабею, как будто мой скелет лишился кальция и стал резиновым. Эластичным.

— Уходи от Эрика, — сказал он робко.

Я высвободила голову из его рук.

— Нет, Мишель. Невозможно.

И сама испугалась того, как решительно все это прозвучало.

— Почему?

Я закрыла глаза, пытаясь сдержать наворачивающиеся слезы.

— Потому что я не хочу.

— Нет, хочешь, — его голос стал решительнее. — Я же вижу!

— Я не хочу разрушать семью.

Слабый и невероятно патетический аргумент, но это было так. Возможно, я могла бы оставить Эрика. Но не детей. Никогда.

Его пальцы отпустили мою руку и скользнули к шее. Гладили и сжимали ее.

— Я же чувствую, — прошептал он, легонько целуя мои губы, нос, щеки, лоб. — Ты тоже это знаешь.

Я отвернулась, подобрала ноги и обхватила колени руками. Что я прятала от него? Это было глупо. Мишель знал каждый сантиметр моего тела. Каждую впадинку. Каждое нервное окончание. Все.

— Мне очень жаль, — прошептала я.

Он резко встал.

— Я тебе не верю.

Я беспомощно смотрела на него снизу вверх. Мишель какое-то время возвышался надо мной, потом повернулся и пошел прочь. Я видела, как он поднимает что-то с земли. Камешки на берегу. Он подбирал их горстями и с силой швырял в воду. Это было действие всем телом. Молодым, сильным, отлично сложенным. Камешки щелкали по поверхности воды, и этот звук удалялся от меня.

— Мишель, — позвала я тихо.

Он бросил камешки еще раз. Потом еще. Захватывал их горстью, перебирая пальцами так, что они щелкали друг о друга — казалось, это тикают часы. Потом перекладывал в другую руку, сжимал кулак, сильно размахивался, и, описывая дугу, камешки летели в воду. В лунном свете вздымался фонтан брызг. По воде шли серебристые круги, увеличиваясь, набегая друг на друга.

Мишель вернулся. Он обхватил голову руками, потер лицо и пробормотал что-то, чего я не расслышала.

— Мишель, — снова прошептала я.

И в эту минуту я поняла, что испытывала к нему нечто большее, чем просто плотское влечение. Я, без сомнения, окончательно и бесповоротно влюбилась в этого человека.

И он в меня.

Мы молчали.

Мы не сказали друг другу ни слова, но они были не нужны.

Мы оба знали, что за этим стояло.

Мишель снова сел рядом. Наклонился ко мне. Провел пальцами по моим ногам. Я затрепетала.

— Не надо, — я убрала его руку. — Я хочу… поговорить. Хочу больше знать о тебе.

— Зачем?

— Затем, что я хочу… Хочу знать, что ты за человек. Я ведь тебя не знаю. Совсем не знаю.

— И что же мне со всем этим делать? То ты видеть меня не хочешь, то желаешь узнать получше. Что тебе нужно на самом деле?

Я покачала головой.

— Не знаю. Я…

Что мне было нужно?

— Я есть я, — через секунду сказал Мишель. — Больше, мне рассказать тебе нечего.

Теперь на воду смотрел он.

— Человеку всегда есть что рассказать. Где он родился. Где учился. Есть ли у него родители. Что-то вроде этого.

Мишель искоса посмотрел на меня. Когда он заговорил, в его голосе слышалось раздражение.

— Конечно, у меня есть родители.

— Ты с ними видишься?

— Нет.

— А кто они?

Он потер лицо.

— Я не хочу об этом говорить.

— И все-таки давай поговорим.

Мишель лег на спину и положил руки под голову. Повисло долгое молчание. Я видела, как поднимается и опускается его грудь.

— Моя мать была спортсменкой, занималась плаванием. Отец — ученый, маркетолог или что-то вроде этого. Точно не знаю. Он работал в Силиконовой долине.

— В Америке?

— Да.

— Твоя мать американка?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, француженка, родилась в Бордо.

— А отец?

Он приподнял плечо.

— Американец, канадец, мексиканец, француз, не знаю. Знаю только, что он работал в Америке. Я даже имени его не знаю. И это мало меня волнует.

— Как они познакомились?

— Мать поехала в Америку, чтобы выступать за одну из тамошних команд. Ее спонсировала фирма, в которой работал тот парень.

Мне приходилось делать усилия, чтобы понять, что говорил Мишель. Его речь была невнятной и очень тихой.

— То есть своего отца ты не знаешь? — уточнила я.

Он ответил, но совсем неразборчиво.

— Повтори, пожалуйста. Я не поняла, что ты сказал.

— Соблазнитель, сердцеед… Так говорила мать. А еще она говорила, что я на него похож. Наверное, поэтому она меня так ненавидела… Она забеременела, а этот парень был женат и слышать ничего не захотел.

— Где ты родился?

— В Бордо. Матери сделали кесарево сечение, а еще до этого у нее начались проблемы с ногами. Дело кончилось инвалидной коляской.

Он резко поднял голову.

— Послушай, я на самом деле не желаю об этом говорить. Ладно?

— Но мне хочется знать.

Мне действительно этого хотелось. Впервые он рассказывал что-то конкретное. Что-то о себе. Сам. А не какие-то другие люди — о нем.

Мишель провел руками по лицу, все еще не глядя на меня.

— Так моя мама потеряла здоровье, и все из-за меня. А когда смогла ходить, на руках у нее оказался ребенок, и спортивная карьера покатилась ко всем чертям. Плавать она больше не могла, а плавание было для нее всем, целым миром. Денег на жизнь едва хватало. Она растолстела. Завела себе нового дружка, какого-то наркомана, который и ее подсадил на героин. По-моему, мать просто хотела умереть.

Я осторожно повернулась на бок, лицом к нему. Как чудесно было слышать его голос! Быть с ним рядом. Смотреть на него.

Я не стала придвигаться ближе, потому что боялась, что Мишель перестанет рассказывать.

— Я был предоставлен сам себе, — продолжал он. — Когда мне исполнилось двенадцать, мать лишили родительских прав, а меня отправили в детский дом. На моем счету есть плохие поступки…

Над нами бесшумно пролетела сова.

— Какие?

Он пожал плечами.

— Такие. В Бордо есть чем заняться.

Мне вспомнился разговор с Бетти.

— Ты говоришь о разбойных нападениях?

Он отвел глаза.

— Нет. Я дрался, воровал, курил марихуану, пил, кололся… Чего только не было… Я злился на свою мать, на ее дружка, на весь этот мир…

— А сюда ты как попал? Как ты познакомился с Петером?

— Через Брюно. Я знал его по колонии для несовершеннолетних. Потом он снял жилье в Либурне. Когда я освободился, стал искать его. Больше мне не к кому было идти. Нашел. Брюно уже работал у Петера. Один раз он взял меня с собой. Должен же я был чем-то заниматься. Нужно было зарабатывать деньги.

— Где сейчас твоя мать?

— Не знаю и знать не хочу. Может быть, умерла. Она же этого хотела.

— А другие родственники у тебя есть?

Его голос стал жестким:

— Послушай, ни один из них никогда ничего для нас не сделал, ясно? Когда мы с матерью сидели по уши в дерьме, никто не протянул руку, чтобы помочь нам вылезти. У меня нет семьи. Есть только Петер и Брюно.

Я не могла произнести ни слова. История Мишеля была, наверное, самой печальной из всех, что мне приходилось слышать.

Я думала о своей матери. Несмотря на все сложности, которые были в наших отношениях, она всегда хотела для меня только лучшего. Воскресные прогулки в парке, кормление уточек, телевизор в субботу вечером. Теплое уютное гнездышко. По сравнению с тем, что пришлось пережить Мишелю, мой жизненный путь был просто усыпан розами. Мне стало стыдно, что я втянула его в этот разговор. Мишель сел, опираясь на руки. Он мрачно смотрел на меня.

— Ну вот и все. Теперь тебе известно мое замечательное происхождение. Кто я есть, ты теперь знаешь. Моя мать наркоманка, отец блудливый козел… Что это говорит обо мне? Школу я не окончил, выполняю такую работу, на которую многие смотрят свысока, а другую мне не предлагают. Не очень-то просто куда-либо устроиться, если у тебя есть судимость. Ни на что я не гожусь. Сейчас это так… Так и останется… Putain! Ты ЭТО хотела узнать? Ведь правда?

Его слова терзали меня. Я посмотрела на Мишеля, увидела боль в его глазах, и тут до меня дошло, насколько он молод.

Это ведь не один из тех мужиков лет тридцати или сорока, которые умели играть чувствами женщин. Когда мы оказывались в постели, разница в возрасте не ощущалась… Мне нужно было хорошенько все обдумать, прежде чем заговорить, и следовало найти правильные слова. Сейчас было очень важно, чтобы то, что я скажу, выразило именно то, что я имела в виду.

— Ты это ты, — я повторила его слова, а потом продолжила: — Ты красивый, здоровый, умный, сильный. Тебя ничто не связывает с родителями, кроме того, что они произвели тебя на свет. Их поступки — это их выбор. Ты можешь выбрать другое.

Он искоса взглянул на меня и тяжело вздохнул.

— Все мои ровесницы — глупые клуши. Наверное, поэтому я и влюбился в женщину, у которой счастливая семья и двое детей, — его лицо перекосила гримаса. — Отличный выбор.

Я в смятении посмотрела на Мишеля и почувствовала, что сейчас сойду с ума. По лицу текли слезы. Сдержаться я не могла, не было сил.

— Симона…

Он склонился надо мной, поцеловал в шею. Я дрожала. Я хотела его, хотела унять его боль. Хотела гладить его, ласкать, сделать так, чтобы он забыл все плохое, что было в его жизни.

— Я не хочу, чтобы мы расстались с тобой плохо, — сказал он тихо.

Мои руки гладили его лицо. Я осторожно поцеловала его в губы, провела по ним языком, и все это время слезы лились из глаз.

Он сдвинул в сторону мои стринги. Я почувствовала его руку и обмякла. Откинула голову и увидела верхушки деревьев, которые тихо покачивались от ветра. Над нами было высокое темно-синее небо. Луна, звезды. Я почувствовала, как он целует мои бедра. Руки Мишеля медленно сводили меня с ума. Это было блаженство… Я прижалась к нему, впитывая его запах, оживая под его прикосновениями. Посмотрела ему в глаза и утонула в них.

— Я хочу тебя. Иди ко мне.

Я расстегнула его джинсы. Стянула их вниз и отбросила. Следом полетела и моя одежда. После этого я могла только стонать. Холодный ветер хлестнул по разгоряченному телу и враз высушил слезы. Мишель целовал меня сильно и медленно. Я раздвинула ноги, вскинула бедра вверх, впилась ногтями в его спину, в ягодицы.

Он что-то шептал мне на ухо. Обрывки слов, неразборчиво…

— Скажи это, — стонал он, — скажи.

Нас захлестнула волна сладострастия.

— Baise-moi[54], — прошептала я.

Да я и закричала бы, попроси он об этом.

Когда он вошел в меня, мое тело пронзили молнии — одна, вторая, третья… Кровь сгустилась до состояния лавы, которая извергалась с дыханием. Я закрыла глаза, потом снова открыла, чтобы впитать в себя блеск его глаз.

— Я так по тебе скучал… — простонал Мишель и спрятал лицо в моих волосах.

Он набирал темп, а я, подчиняясь движению, крепко обхватила его руками, царапая спину.

Я никогда не верила, что оргазм может быть одновременным. Это был миф. Такое случалось только в кино или книгах, но сейчас с нами произошло именно это. Я была готова, Мишель тоже, нас накрыло одной волной, которая отозвалась в каждой клеточке тела, нервы сплелись в один клубок, а потом медленно расплелись. Наши разгоряченные потные тела крепко прижались друг к другу, а затем расслабились. Ни одной мысли…

Я спрятала лицо в ложбинке у плеча, чувствуя, как у моих губ пульсирует сонная артерия. Его сердце билось мне в грудь медленно и сильно. Постепенно мои руки ожили, чувствуя его тело, мышцы. Кожа Мишеля стала прохладнее, как и моя.

Я хотела, чтобы так продолжалось вечно. Если бы сейчас наступил конец света, я осталась бы довольна таким исходом. Мишель и я, берег озера, луна, звезды….

Через несколько минут меня пробрала дрожь. Сильно похолодало, после захода солнца трава стала влажной, дул холодный ветер. Над водой появилась пелена тумана, она тянулась к берегу, заглатывая нас.

— Тебе холодно? — прошептал Мишель.

— Да.

— Согреть тебя?

Он снова начал двигаться, медленно, размеренно. Я почувствовала, как он разбухает, заполняя меня изнутри. Казалось, я сойду с ума. Боже, он просто продолжал, с перерывом всего в пять минут. Поднялся, опершись на руки, наклонился надо мной, целуя лицо, одновременно с этим усиливая темп. Господи, как это было чудесно! Единственное, что я могла делать, — стонать, чувствуя его тело, упираясь ладонями в его грудь.

Улыбка в полутьме:

— Согрелась?

— Да, — прошептала я. — Еще, ну пожалуйста, еще!

Эти слова прозвучали отчаянно, а я так себя и чувствовала. Я хотела продлить это мгновение как можно дольше. Не желала, чтобы он уходил… Сегодня был последний раз, и одна лишь мысль об этом нагоняла страх. Как будто жизнь после Мишеля стала бы ежедневной пыткой и одновременно пустотой, которую никто не мог бы заполнить.

Жизнь после Мишеля.

Мне хотелось большего, большего, чем это, я хотела чувствовать его. Баловать… Слышать его стоны, видеть закрытые от наслаждения глаза… Не отпуская рук от его груди, я опустилась на колени, скользнула губами вниз, медленно, — по животу… Он задержал дыхание… С открытым ртом — ниже, пока не почувствовала его член.

Мишель встал на колени, одной рукой схватил меня за волосы, другой гладил лицо, губы. Продолжая двигать руками, он шептал что-то неразборчивое, но я отлично понимала, о чем этот шепот. Я продолжала, посмотрела на него, потом снова вниз, используя руки, язык, выгнула спину, ища его взгляд, но Мишель был где-то далеко. Он дышал с открытым ртом, глаза были закрыты. А вокруг нас — ночь.

— Осторожно, — прошептал Мишель.

Предупреждение. Вежливо.

Я не выпустила его, продолжая двигаться.

И вдруг краешком глаза заметила в долине луч света, который то появлялся, то исчезал. Потом услышала, как замер размеренный шум мотора.

Мишель тоже видел свет и слышал звук. Он выпрямился и посмотрел на вершину холма, все еще с полуоткрытым ртом и помутившимся взглядом.

— Эрик, — прошептала я с замиранием сердца. — Эрик вернулся. Боже мой, который час?

Мишель глянул на часы.

— Половина двенадцатого.

Я вскочила и принялась быстро собирать разбросанную одежду. Трусов нигде не было, потом Мишель подал их мне. Натянула юбку, застегнула блузку, поправила спутанные волосы.

Я застыла, как парализованная, и смотрела на вершину холма. Услышала, как вдали лает Пират. Если Эрик не увидит меня в доме, то начнет искать. И в конце концов придет сюда.

Как я смогу объяснить, почему в половине двенадцатого ночи нахожусь у озера?

Нужно домой. Быстро.

Мишель подошел ко мне сзади, прижался щекой к виску. Поцеловал меня.

— Удачи, — шепнул он. — Во всем.

Он не имел в виду ситуацию, в которой мне, возможно, придется оказаться, когда я вернусь к семейному очагу.

Это было прощание.

— И тебе, — прошептала я в ответ.

А потом пошла домой.