Рассказы о пережитом

АЛЕКСАНДР

Если бы это сказал кто-то другой, я бы воспринял его слова как неуместную шутку. Но мой сосед по камере Александр не любил шутить. Всегда серьезный, он мог молчать по нескольку дней. Вечно он о чем-то размышлял. Настоящее, прошлое и будущее сплетались в его голове в такие сложные узлы, которые и сам господь бог не смог бы развязать.

Но вот уже на несколько дней Александр совершенно замкнулся. Чем только я ни пытался его разговорить. Рассказывал анекдоты, подражал известным лицам, корчил физиономии — все было бесполезно! Сиднем сидит в углу камеры с вечной сигаретой в руке, смотрит сквозь меня и все тут. Стемнело. Я прилег отдохнуть и незаметно для себя заснул. Проснулся за полночь. Смотрю, Александр сидит в своем углу. В полумраке он похож на привидение. Мне не оставалось ничего другого, как продолжить прерванное занятие. Я стал в центре камеры и, пародируя, продекламировал:

И Александр заговорил — не потому, что его развеселили мои стихи, а потому, что у него больше не было сил молчать:

— Я думаю о Белине — скоро его повесят.

Я мгновенно перестал дурачиться. Почувствовав горечь во рту, сел на соломенный тюфяк и, лишь бы не молчать, промолвил:

— Да, в одну из ближайших ночей…

Мой сокамерник немного оживился.

— Мы должны его спасти!

Сбросив с себя вдруг ставшее тяжелым одеяло, я обхватил руками колени:

— Если бы это было в наших силах!..

Он прикурил новую сигарету. Пламя спички выхватило из темноты его лицо. На нем лежала печать неимоверной усталости. Затем он тихо и нерешительно признался:

— У меня есть план.

— План, говоришь? Уж не потому ли ты слова не вымолвил за все это время?

Александр промолчал. Я подумал, что он колеблется, ибо не уверен в том, что скажет. Мне не верилось, что есть шанс спасти несчастного, но я все же поторопил товарища:

— Ну, говори же!

Он глубоко вздохнул.

— План состоит в том, чтобы вместо него повесили меня!

— Вместо Бебелина? — переспросил я, заикаясь и теряя способность соображать.

— Да, вместо Белина, — подтвердил он и после небольшой паузы продолжил: — Наверное, ты заметил, что мы с ним похожи. Только он носит очки и усы, но это ничего, будет у меня и то, и другое. А он сбреет свои усы и на их место приклеит искусственные. Остальное просто. На прогулку нас выводят вместе, ты знаешь. Наши группы ходят по кругу рядом. Устроим потасовку и отвлечем внимание надзирателей. В суматохе поменяемся местами, я надену его очки, а он наклеит усы. Ну, дальше все ясно: после прогулки нас разведут по камерам. Меня — в его камеру, а его — сюда. Кому из надзирателей придет в голову, что произошла замена?

Я инстинктивно воспротивился, хотелось предостеречь и себя, и Белина, и всех остальных от такой авантюры:

— Ты с ума сошел! Ведь рано или поздно все обнаружится и, кроме тебя, повесят и Белина!

Александр прижал к стене докуренную сигарету и встал. Шагая взад-вперед, сказал:

— Ты не дослушал меня. Я еще не объяснил всего, что нужно сделать для спасения Белина. После того как…

— Прекрати в конце концов! — вырвалось у меня. — Ты соображаешь, что несешь? Где это слыхано? Этим мы только докажем, что коммунисты делят людей на первый и второй сорт. Разве это нормально?

Александр замер на пол пути и обернулся ко мне:

— Чего разорался? Люди делятся на первый и второй сорт. И это в порядке вещей.

Я попросил сигарету, хотя не курил, и язвительно спросил:

— Хорошо, раз уж ты хочешь, чтобы тебя повесили вместо Белина, значит, ты признаешь, что по сравнению с ним ты человек второго сорта. Не так ли?

— Да, — ответил он и тут же дополнил: — В данном случае.

— Что значит в данном случае?

Мой сосед по камере затянулся сигаретой. Из полумрака до меня долетели струйка дыма и его слова:

— Время само подбирает нужных ему людей. На нынешнем этапе революции нужны хорошие организаторы. Именно поэтому по сравнению со мной Белин…

— Ты хочешь сказать, — прервал я его, — что придет время, когда все изменится и твои качества станут ценнее его качеств?

— Вот именно, — согласился он.

Я не сдавался:

— В таком случае, незачем вместо него вешать тебя. Ты должен жить до тех пор, пока потребуются твои качества!

— Ты был бы прав, — с иронией заметил Александр, — если бы этому моменту не предшествовал настоящий.

Мы замолчали. Близился рассвет. Тюрьма спала глубоким сном. В ушах эхом отдавались размеренные шаги наружного караула. Я отбросил наполовину выкуренную и давно погасшую сигарету. Мой сосед сел. Я смотрел на него и думал: «Ты всегда был странным, но на этот раз превзошел самого себя. Такой и вправду может пойти на виселицу вместо Белина! Что придает ему сил?» Побуждаемый этими мыслями, я продолжил беседу, скорее напоминавшую допрос:

— То, что ты задумал, наверное, не одобрит коллектив. Впрочем, поскольку речь идет о Белине, ты не допускаешь, что в конце концов они могут и согласиться?

— Допускаю, — ответил он.

— И тебе не страшно? Ведь это не шуточное дело — идти на смерть.

— Страшно, конечно.

— Ты хочешь сказать, что твое коммунистическое сознание сильнее страха смерти? Так?

Александр снова встал и принялся расхаживать. Звуки его шагов смешались с шагами караульных. Он долго молчал. Наконец тихо ответил:

— Видишь ли, есть одна вещь, от которой не уйти даже в том случае, если у тебя нет никаких коммунистических взглядов. Она называется совестью.

— Не понимаю, — удивился я. — Причем здесь совесть?

— Совесть, понимаешь ли, заставляет стыдиться самого себя, — сказал он и зашагал быстрее. — Как только я понял, что могу заменить Белина, я потерял покой. Меня замучила мысль: «Значит, тебе дорога жизнь, и потому ты молчишь!» Я упал в собственных глазах. Пропал сон. И я понял: если не расскажу, что я задумал, не быть мне больше ни Александром, ни коммунистом — никем.

Я продолжил расспрашивать:

— Хорошо, вернемся к этой теме, но только с другого конца. Ты знаешь, что товарищи, вероятно, не согласятся с твоим планом.

— Да, я это допускаю.

— И ты рассчитываешь на это?

— Да, рассчитываю.

— Не в этом ли причина твоего стыда?

Александр пристально посмотрел на меня и тихо сказал:

— Прошу тебя, не береди мне душу. Мне стыдно! Но что же делать, если стыд не позволяет мне молчать о том, что Белина можно спасти, но не помогает справиться с сокровенным желанием, чтобы товарищи не согласились с моим планом? И поскольку это так, я всеми силами буду бороться за то, чтобы мое предложение было принято. Иного пути справиться с собой у меня нет.

Мне стало неловко за то, что я терзаю ему душу. В то же время я вспомнил, как в начале разговора он сказал, что Белина можно будет спасти и потом. Чтобы разрядить атмосферу разговора, я попросил его подробно рассказать, что он задумал. Александр снова уселся в своем углу, скрестил ноги и пустился в объяснения. Речь шла об организации побега приговоренного к казни. План был тщательно продуман.

— Хорошо бы сделать так, чтобы после побега Белина мы смогли спасти от виселицы и тебя!

— Трудновато, — вздохнул он. — Больше мне ничего не удалось придумать. Поэтому Белин должен бежать только после моей казни! В противном случае не исключено, что им удастся обнаружить подмену. И тогда — ты знаешь здешние законы — тюремщики изобьют меня как собаку. Если после этого я не умру, то останусь полумертвым калекой, что для меня равносильно смерти. Лучше петля, чем такая участь.

Он был прав. Я сидел в противоположном углу камеры и молчал. Александр зажег очередную — уж не знаю, какую по счету — сигарету. Вновь загремела кованая поступь надзирателя. Усилилась горечь во рту. Чертов узел! Я обдумал сказанное и наконец пришел к выводу:

— И все-таки, если даже коллектив согласится с твоим планом, это будет сделано с одним условием: побег Белина будет организован до твоей казни.

Александр вскочил, потянулся ко мне руками. Мне показалось, что он готов наброситься на меня. Но он не двинулся с места и торопливо заговорил:

— Именно этого я и боюсь! Скажи на милость, почему я должен умирать медленно и мучительно?.. Да, это со всех снимет ответственность за мою смерть. Ведь меня не сразу отправят на виселицу вместо Белина! Ну что мы за люди! Меня удивляет наша склонность к самообману, к тому, чтобы верить, что мы справились со злом, когда нам удалось всего лишь обойти его.

Я прервал его:

— Ты несправедлив. Мы высказываем лишь предположение, не зная о том, какое будет принято решение. Ты хорошо знаешь остальных товарищей. Сообща можно придумать еще что-нибудь в дополнение к тому, что предлагаешь ты, и все будет в порядке.

Александр кивнул в знак согласия. Затем вытянулся на тюфяке, положил руки под голову и закрыл глаза. Его лицо отчетливо вырисовывалось в скудном свете наступающего утра.