Рассказы о пережитом

АЙШЕ

Только я собрался выйти из дому, как на пороге появилась девушка. Меня поразило не столько ее внезапное появление и ее красота, сколько то, что она была без паранджи. Ведь мы стояли в мусульманском селе. Перед тем как нас расквартировать, командир предупредил, чтобы мы щадили нервы местных жителей, то есть не засматривались на женщин. Поэтому мне показалось странным, что мусульмане допустили такое: девушка, да еще такая красавица, ходит с открытым лицом. Может быть, она из другого, христианского села, а, может, взбунтовалась против приверженцев корана или, может, с неба упала?

Пока я терялся в догадках, девушка испуганно и неподвижно стояла в дверях. По ее синим испуганным глазам я понял, что она готова убежать. Чтобы задержать ее, я завел разговор:

— Добрый день!

Она кивнула.

— Как тебя зовут?

— Айше.

Голос у нее был чистый и приятный. Это придало мне смелость, и я продолжил:

— А сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

Я смотрел на ее плечи, на перехваченную тонким пояском талию, на стройные ноги — она казалась старше своих лет. Айше смутил мой изучающий взгляд, и она отвела глаза.

— Ты почему без паранджи?

— Я надену ее, когда мне исполнится семнадцать, — игриво ответила она и улыбнулась.

Улыбка ее обдала меня нежной лаской. Такая улыбка бывает только у самых женственных женщин. А здесь ее не считали женщиной. Для них Айше была еще ребенком. Какая чепуха! Мне захотелось сказать ей что-то очень приятное, но что именно, я не мог придумать. Пошарив в ранце, я достал лежавшее там бог знает с каких пор печенье и протянул ей. Она испуганно отстранилась:

— Нет, нет, у нас сейчас рамазан!

Я знал, что мусульмане строго соблюдают этот праздник поста, но, несмотря на это, настоял:

— Возьми, никто не увидит! Давай есть вместе!

Айше с. опаской оглянулась и стала лакомо грызть печенье. К ее губам прилипли крошки, но ей и в голову не пришло стряхнуть их. Печенье кончилось. Тогда она открыла скрипучую дверцу стенного шкафа, нырнула в него и, улыбаясь до ушей, достала оттуда целую пригоршню сушеных диких груш. Она стала есть их с таким наслаждением, что даже забыла предложить мне и только время от времени по-детски доверчиво и заговорщически поглядывала на меня. И я подумал: «Правы мусульмане, она действительно еще ребенок».

Вдруг со двора послышалось:

— Айше! Айше!

Она вздрогнула, глянула в окно и покраснела.

— Айше! Айше! — позвали ее снова.

Она без нужды оправила на себе одежду и быстро вышла. А я успел заметить, что она по-женски смутилась. А как же? Вдруг узнают, что она была здесь не одна? Я стоял посреди большой комнаты и улыбался:

— И все-таки Айше — женщина!

Мне стало скучно одному в доме, и я решил пройтись по селу. На площади собрались бойцы. Одни чистили оружие, другие — отдыхали, греясь на солнышке, третьи курили. Я шел без определенной цели, а перед глазами у меня стояло смущенное лицо Айше и ее нежная, как ласка, улыбка. Я не заметил, как обошел все село и снова оказался на площади. Какой-то боец неожиданно хлопнул меня по плечу и заставил выйти из забытья:

— Смотри!

— Куда?

— Вон там! По-моему, тебя зовут!

Я оглянулся и увидел Айше с двумя кувшинами воды, которые стояли у ее ног. Она, видно, несла кувшины домой, но, увидев меня, поставила их на землю и теперь махала мне рукой. Волнуясь, я подошел к ней. Она радостно улыбалась. Достав из-за пазухи кусочек сахару, протянула мне. Я обомлел: если бойцы это увидят, непременно поднимут на смех. Поэтому поспешил уйти. Она не поняла моего смущения и, подняв кувшины, с довольным видом пошла к своему дому. Я с досадой отвернулся:

— Ну и ребенок!

Пройдя быстрым шагом через площадь, я вышел на околицу села и поднялся на холм. Оттуда виднелось все село с маленькой мечетью в центре. Глазами я искал дом Айше и мысленно укорял себя: «Обманула меня ее улыбка и то, как она смутилась, когда ее позвали. Все гораздо проще: улыбка была выражением простодушной вежливости, а остальное объяснялось неудобством от того, что она нарушила религиозный закон. Ведь позвавшая ее женщина могла догадаться, что Айше ела во время рамазана. Ну что ж, я получил кусочек сахару, и это помогло обуздать мне разыгравшуюся фантазию!»

Я облазил все окрестные холмы и почти сумел забыть о ней. Только когда осеннее солнце склонилось к западу, я спустился в село. Отдохнувшие партизаны вновь собрались на площади. Я подошел к ним и вдруг увидел Айше. Она суетилась во дворе своего дома. Я стал наблюдать за ней. А она, собрав щепки у сарая, куда-то уносила их, а потом высыпала там же, где взяла. Вешала половичок на веревку, потом снимала его, опять вешала, принималась было выбивать, но тут же хваталась за другую работу. Всем своим видом она вроде показывала, что ни до кого ей нет дела, а сама все время поглядывала в сторону партизан, разыскивая меня взглядом. В ней угадывалось какое-то нетерпение, тайное желание и томление. Не знаю почему, но я разозлился на себя: «Глупец слепой, не видишь разве, что она настоящая женщина?»

Только я собрался пойти к ней, как появился наш командир. Он сообщил, что мы остаемся в селе на ночлег, установил комендантский час и назначил две смены часовых. Мне выпало заступать на пост после полуночи. Выслушав командира, я посмотрел во двор. Айше куда-то пропала. Я прогулялся к колодцу, но и там ее не было. Искать ее больше не стал — солнце скрылось за холмами, комендантский час начинался с наступлением темноты, жители села разошлись по домам.

Когда совсем стемнело, я пошел на свою квартиру. Делать было нечего, и я улегся спать. Подняли меня в полночь. Еще не проснувшись как следует, я забросил автомат на плечо и отправился на пост.

Среди разорванных облаков в небе плыл ясный месяц. Когда он выкатывался из-за них, тьма убегала прочь, прячась под стрехами, за углами домов, в ветвях деревьев. Как только месяц скрывался, она выползала из своего убежища. Наблюдая за игрой света и тени, я окончательно проснулся.

Во время одного из таких лунных «затмений» я услышал шаги. Вглядываясь в темноту, заметил крадущуюся тень и навел на нее автомат:

— Кто идет?

Тень, не останавливаясь, двигалась прямо на меня.

— Стой!

Тень заскользила еще быстрее. Месяц выплыл из-за тучи, и в нескольких шагах от себя я увидел Айше.

— Ты куда?

Она удивленно ответила:

— К тебе. А что?

— Уходи сейчас же. Выходить из дому запрещается. Буду стрелять!

Она удивилась еще больше.

— Как же ты будешь стрелять, ведь мы с тобой друзья?

Мне стало неловко: чего это я, в самом деле, схватился за автомат? Она подошла ко мне и протянула руку. Сделала она это как человек, которому нечего стесняться.

— Не спится. Выглянула в окно и увидела тебя. Наверное, только мы с тобой сейчас не спим.

Она села. Глупо было торчать рядом, и я тоже сел. Айше весело посмотрела на меня и спросила, съел ли я сахар. И протянула еще один кусочек. Я был готов обидеться, но, увидев, как она радуется, проглотил обиду и разломил кусочек на две половины — одну для нее, другую — для себя. Она положила свою половинку в рот и громко захрустела. Месяц снова ушел за тучу. В темноте я криво усмехнулся, подумав:

— Как ни крути, а она еще ребенок!

Чтобы не молчать, я принялся рассказывать ей какую-то смешную историю. Айше рассмеялась. Я попросил ее смеяться потише. Она притихла и, желая показать, какая она послушная, положила голову мне на грудь. Посидела так молча, а потом сказала:

— Я слышу удары твоего сердца.

Я ничего не ответил. Она прижалась ко мне сильней:

— Какой ты теплый… А мне холодно.

Я укутал ее своей курткой и прижал к себе. Она умолкла. Я чувствовал, как ею овладевает сладкая истома. Она растерянно посмотрела на меня. Влажные глаза ее блестели в темноте. Не успел я осознать до конца, что с нами происходит, как Айше вырвалась у меня из рук и убежала. Ошеломленный, я вскочил: «Вот видишь, к тебе пришел ребенок, а убежала женщина!»

Утром наша партизанская колонна прошла по площади. Провожали нас всем селом. В толпе я разглядел и мою знакомку. Увидев меня, она бросилась ко мне с явным намерением повиснуть у меня на шее. Я подумал: «Вот она, ребенок Айше!»

Но что-то заставило ее устыдиться своего порыва, она остановилась посреди дороги, опустила голову и издали помахала мне на прощание. Мне показалось, что в ее прозрачно-голубых глазах сверкнули слезы. Я тоже помахал ей и закончил свою мысль: «А это-женщина Айше!»

Стало мне и весело, и грустно — видно, я полюбил и ту, и другую.