Рассказы о пережитом

МАТЕРИ

Я даже не заметил, как отбился от отряда. Вместе со всеми я выполнял приказ — под прикрытием оврага мы меняли дислокацию, стараясь избежать встречи с посланной против нас воинской частью. В овраге лежал густой туман, и из-за этого я потерял ориентировку. Видеть своих товарищей я не мог — только слышал их шаги. Но, странное дело, шаги отдалялись все больше и больше. И только выбравшись из тумана, я понял, что произошло. Оказывается, я шел по оврагу, который расположен параллельно тому, по которому продвигался весь отряд. Но параллельно они тянулись не больше ста метров, а потом мой овраг делал почти полный поворот.

Я оказался на открытой местности. Солдаты приближались. Вскоре они заметили меня. Если я брошусь догонять своих товарищей, то наведу на их след врага. Я осмотрелся. Надо мной — горы, рядом — редкий буковый лесок, внизу — село, около тридцати крестьянских домишек. В таких селах Западной Болгарии жили бедные, но исключительно гостеприимные люди. Попадешь в такое село, и первый встречный пригласит тебя в дом. Даже самые бедные всегда найдут, чем накормить гостя.

Я решил спуститься к подножию горы. «Сделаю вид, что я местный, ходил на виноградник и теперь возвращаюсь домой». Спускаюсь, а сам незаметно наблюдаю, как ведут себя солдаты. Они несколько раз останавливались, видно раздумывая, что предпринять, а потом продолжили свой путь. Хитрость, видно, удалась, и я успокоился. Решил, что в село заходить не буду, пройду по его окраине и встречу отряд у другого склона горы. «Солдаты уйдут, и все будет в порядке! — подумал я. — Лишь бы никого не встретить — на этот раз славянское гостеприимство может создать мне неприятности». Спрятав под куртку пистолет и гранаты, я ускорил шаг.

Не успел я обойти стороной первый же дом, как из сарая вышла женщина. Она поправила на голове черный платок и направилась в мою сторону. Лицо засветилось радостью.

— Добрый день, сынок!

— Добрый день!

Случилось то, чего я боялся больше всего, — женщина не удовлетворилась приветствием. Ей явно хотелось поговорить.

— Как зовут-то тебя, сынок?

— Момчил, — назвал я первое пришедшее мне в голову имя.

— Момчил, говоришь, — еще больше оживилась женщина. — Моего сына тоже зовут Момчил. Он в армии служит. Ему, наверное, столько же лет, сколько и тебе. Господи, разбросало вас по белу свету, а бедные матери и не ведают, где вы, что с вами. Вырастили, выходили они детей, а чужие люди забирают их. Куда путь держишь, сынок?

Я назвал близлежащее село. Женщина удивилась:

— Так далеко? А откуда ты родом?

Я назвал другое село. Она всплеснула руками:

— Мои родственники оттуда, я всех там знаю. Как твоя фамилия?

Дальше врать было некуда. Я не мог назвать свою фамилию и в сердцах ответил:

— Не расспрашивай меня. Не могу я тебе сказать, ни кто я, ни откуда родом, ни куда иду!

Женщина всполошилась:

— Прости, сынок!.. Вот ведь я глупая. Расспрашиваю о том, что надо и не надо!

Я попросил ее, чтобы она никому не говорила о том, что видела меня, и пошел. Она немного постояла, потом догнала меня, схватила за руку:

— Пойдем ко мне, я покормлю тебя!

Я стал отказываться, но женщина настаивала. Кто не бывал в этих краях, тот не знает, как можно обидеть человека, отвергнув его гостеприимство. Поэтому я сказал, что зайду, но только на минутку, возьму немного хлеба. Но где там! Она привела меня в дом и вместо того, чтобы дать скорее кусок хлеба и отпустить с богом, стала накрывать на стол. Нарезала черного, как земля, хлеба, брынзы, желтой и сухой, принесла соленых огурцов. И все это время говорила, не умолкая, что я похож на ее сына — и голос у меня такой же, и пригож я так же, как он. В глаза мне все время заглядывала, признавалась, что у нее такое чувство, будто это ее сын пришел на побывку. Вспомнил я про солдат, что шли на нас с облавой, и говорю:

— По дороге я встретил солдат, может, и твой сын там?

Женщина присела к столу, положила руки на колени и вздохнула:

— Нет, мой Момчил далеко. В Шумене служит.

Сказала это так, будто между солдатами и партизанами нет никакой разницы. И улыбнулась. Улыбка была добрая и красивая. Эта улыбка означала: «Дети вы, а занялись недетским делом!»

С улицы послышался женский голос:

— Ренгия, неужели Момчил приехал?

Ренгия в это время резала хлеб. Она положила нож на стол и притихла. Не отозваться было нельзя. Она выглянула в окно.

— Момчил, да не мой. Родственник приехал, молодой парень!

— Молодой парень говоришь. Дай хоть посмотрю на него. Душа истосковалась по Никлену!

И Ранча вошла в дом, вытерла о передник руки и поцеловала меня. Оказывается, ее сын Никлен тоже служил в армии. И я был очень похож на него. Особенно брови. Смотрела на меня зачарованно мама Ранча, смотрела, а потом побежала за парным молоком. Только она вышла, как явилась третья соседка — Каравиля. Оказалось, что я как близнец похож на ее сына Георгия, который тоже был в солдатах. Когда мама Ранча вернулась с молоком в глиняной миске, мама Каравиля побежала за грушами и принесла их полный передник. Но я не успел даже взглянуть на них, потому что заметил солдат, которые спускались по склону горы. Им, видно, было приказано проследить за мной. На всякий случай. Я вскочил из-за стола и бросился к дверям. Женщины заволновались. Нужно было бежать. Мама Ренгия преградила мне дорогу:

— Стой, сынок! Если ты выйдешь из дому, они тебя увидят!

Она была права. Но и в доме они бы меня нашли.

— Ты хочешь, чтобы они сожгли твой дом?

— Может, они идут совсем не сюда!

— Сюда!

Мама Ренгия схватилась за голову:

— Боже мой, только не выходи из дому. Они убьют тебя!.. Останься здесь. Если спросят, скажу, что ты мой сын, солдат, в отпуск приехал!

— Какой солдат, — теснил я ее, пытаясь прибиться к двери, — солдат без формы? Это сразу бросится в глаза!

Тут вмешалась мама Ранча:

— Что же вы раньше не сказали, в чем дело? Ничего, я сейчас принесу форму моего мужа. Он вернулся со сборов и рано утром ушел в лес дрова рубить.

Солдаты спустились по склону горы и направились прямо к дому мамы Ренгии. Хотел я попросить женщин, чтобы они спрятали меня на сеновале, но сообразил, что сверху дом виден как на ладони, и стоит только выйти, как меня сразу же заметят. Другого выхода, кроме как надеть военную форму, которую принесла мама Ранча, у меня не было. Муж мамы Ранчи, видно, был крупный мужчина, потому что я надел его штаны и куртку прямо на свою одежду. Женщины стали быстро накрывать на стол. Мама Каравиля затянула песню:

Когда солдаты во главе с унтер-офицером без стука распахнули дверь, она пела во всю мощь своего голоса. Непрошеные гости увидели накрытый стол, трех женщин и меня. Мама Ренгия поднесла им джибровку[4].

— Добро пожаловать! Проходите, гости дорогие! У меня сегодня радость в доме. Сын мой, Момчил, в отпуск приехал. Выпейте с нами!

Унтер-офицер явно не ожидал такого приема и неуверенно взял в руки шкалик. Мама Каравиля предложила пришедшим сесть, а меня спросила, не встречал ли я ее сына Георгия, тоже солдата. Я постарался ответить как можно спокойнее. Солдатское начальство отпило из шкалика и поинтересовалось, где я служу. «В Шумене», — ответил я, вспомнив, что говорила мама Ренгия. Шкалик с джибровкой пошел по рукам, а мама Ренгия все приговаривала:

— Пейте, гости дорогие, пейте!

— Спасибо, хорошая водка, — отвечали солдаты.

Но начальство оборвало их:

— Хватит! Мы на службе находимся, а не в гостях.

Солдаты вернули шкалик, и в комнате воцарилась тягостная тишина. Унтер-офицер открыл было рот, чтобы что-то спросить, но мама Каравиля опередила его:

— Раз уж вы пришли, то пейте и веселитесь. Негоже портить людям праздник!

Она запела:

Я слушал песню, и к горлу подступал комок. Перед глазами стояла и несчастная орлица, и охваченная пламенем Янина гора, и малые орлята. На мгновение я даже забыл об опасности. Но унтер-офицер вернул меня к действительности. Он прервал песню и, глядя на меня исподлобья, спросил:

— Это ты спустился с горы?

— Я.

— Но там ведь нет дороги!

— Я напрямик шел, — объяснил я. — Кого вы видели, меня или того другого?

— Какого другого?

— Я его не знаю.

Начальство бросило многозначительный взгляд на подчиненных. Солдаты равнодушно покали п^еч^ми. В это время ни с того ни с сего мама Каравиля заявила, что принесет сейчас свою ракию — она у нее очень хорошая — и выбежала из дому. Унтер-офицер насупил брови и сказал:

— Ты уж извини, но служба есть служба. Покажи-ка свои документы!

«Конец!» — подумал я и стал медленно выбираться из-за стола:

— Они в другой комнате, — пробормотал я, а сам решил — пока он будет меня ждать, надо давать деру. Но унтер-офицер пошел следом за мной. Моя рука скользнула к пистолету. В это время дверь резко открылась, и на пороге появилась мама Каравиля. Растрепанная, в расстегнутой кофте, едва переводя дух, она закричала:

— Что же вы сидите тут?! Пристали к Момчилу. А тот, кого вы ищите, украл мою лошадь!

Солдатский начальник уставился на нее:

— Какую лошадь?

— Обыкновенную! Я оставила ее пастись на лугу. Смотрю — он ее за узду тянет. Побежала я за ним, схватила за руку, а он как толкнет меня. Вскочил на лошадь и ускакал!

— Оружие было у него?

— Было — ружье за спиной, гранаты за поясом! Холера его забодай! Единственную лошадку, и ту украли.

Мама Каравиля заголосила, как над покойником.

— Заткнись! — заревел унтер-офицер, — скажи лучше, куда поскакал разбойник!

Она с порога махнула рукой в направлении леса.

Начальство погнало солдат ловить партизана, а три женщины-матери заторопили меня:

— Беги, сынок!

— Беги скорее, пока они не надумали вернуться!

— Беги, родимый, спасайся!

Мама Ранча всплакнула:

— Дети вы наши, всех мы вас любим! И моего Ни-клена таскают, наверное, начальники по лесам, заставляют братьев своих ловить.

— Таскают, — сказал я и стал снимать с себя военную форму.

— И чего вы не поделили, — утирая слезы, сказала мама Ренгия, — зачем убиваете друг друга?

Мне трудно было ответить на этот вопрос. Слишком праведной была мудрость материнского чувства, слишком весомой, чтобы я мог убедительно ответить на него.

Перед тем как спуститься в овраг, я еще раз оглянулся. Три женщины в черных платках с развевающимися на ветру передниками — мама Ренгия, мама Ранча и мама Каравиля — провожали меня взглядами. Их силуэты четко выделялись на фоне неба.