Рассказы о пережитом

ГЕНЕРАЛ[3]

В камере стемнело, хотя до сумерек было еще далеко. Внезапно ее озарила молния, потом по тюрьме прокатился гром, дав волю грозе. Запахло полевыми цветами.

Мои товарищи по камере сидели на соломенном тюфяке, опершись спинами о стену. Налетевшая буря до последнего предела натянула и без того натянутые нервы.

— Только этого еще не хватало!

— Природа тоже негодует, разве не видите?

— Молнии, убейте убийц!

Я поддался наивному движению души, как утопающий хватается за соломинку. Вскочил на стол. Оттуда можно было посмотреть через зарешеченное окно. Сидевшие заволновались. Я скорее догадался, чем услышал их слова — они предупреждали меня, чтобы я держался в стороне от окна. Караульные стреляли по окнам, где показывалась голова заключенного. Не оборачиваясь, я кивнул им, что помню об этом. Молнии вспарывали набухшее от темных туч небо, отгоняя мрак в самые дальние дали. При свете молний казалось, что задняя стена камеры ближе, чем на самом деле. Как будто она, ослепленная вспышками, выступила из темноты, боясь упустить нас. Я посмотрел на товарищей.

Задумавшись, они мысленно прослеживали путь черной крытой машины, на которой осужденных увозили на расстрел. То же делал и я. Я видел, как она покачивается, направляясь к казармам шестого полка. Мрак окутывает черную крышу машины, но молнии время от времени освещают ее. Внутри за запертой дверью — генерал. Мы проводили его пять минут назад. Он сидит в глубине на деревянной скамье. Рядом конвойные с винтовками, зажатыми меж колен. В тусклом свете седая голова его кажется окруженной мягким сиянием. Сейчас он самый одинокий человек на земле. Я пытаюсь представить себе, о чем он может думать в эти последние минуты. Но мне не удается — мысли тех, кто сидит на этой скамье, знают только те, кто на ней сидел.

Внезапно хлынувший ливень испугал меня. Ему как будто хотелось одним махом загасить зарево. В лужах запрыгали пузыри, частые, беспокойные, как тревожные мысли. Я чувствовал, что товарищи считают минуты — когда черная машина остановится до дворе казармы перед туннелем.

Гигантская молния расколола небо где-то над улицей Клементины. Меня снова охватило наивное желание чуда. Я видел машину расколотой надвое, видел, как выходит из нее генерал, целый и невредимый, смотрит на меня и говорит: «Ну, молодой человек, ничего страшного не произошло. Царское правительство может прикрыть дело более легким. Оно ведь понимает, насколько скомпрометирует себя, если со всей категоричностью подтвердит, что даже генералы пошли против него!» Он говорит и не верит своим словам. Хочет придать мне смелости.

Нет, эти слова были сказаны несколько дней назад. Бог знает, какими глазами я смотрел на него, когда мы рядом мылись под кранами. А может, он сказал это не только для того, чтобы приободрить меня. Может, он и в самом деле допускал такую возможность-человеку трудно смириться с безнадежностью!

Ветер плеснул дождем мне в лицо. Инстинктивно, точно защищаясь, я взмахнул руками. Товарищи закричали:

— Не маши руками!

— Хочешь, чтобы тебя заметили?

— Хватит нам на сегодня волнений!

Я замерз у окна, но оторваться не было сил. Я снова видел черную машину. Бешеный ветер остановил ее. Дверца открылась, и из нее вышел генерал!.. Да, это был он — он возвращался из зала суда. Ни я, ни кто другой не нашли в себе сил подойти к нему. Стоим, как вкопанные. Генерал остановился перед нами, бледный и чуть напряженный. Вопрос, наверное, так и светился в наших глазах. Он ответил, видимо, воспроизводя слова и интонации председателя суда: «Смерть через расстрел. Приговор привести в исполнение в срок двадцать четыре часа!» Нас придавила мучительная тишина. Казалось, слышны были наши мысли. Генерал попросил закурить. Ему протянули коробку «Томасяна». Он протянул руку, взял сигарету и выжидательно зажал ее между пальцами — нет спичек. Я чиркнул спичкой. Он наклонился, чтобы прикурить. Пальцы его слегка дрожали. Подошел коренастый надзиратель и повел его в камеру с надписью «Смертный». Интересно, какое чувство бессмертия было у того, кому пришла в голову идея таким образом отделить смертных от «бессмертных»? Его заперли. Заперли и нас. Но мы знаем, скоро его отопрут…

Несколько молний сплелись в узел, ненадолго озарив тюремную сторожевую башню и караульного на ней. Он стоял, черный и неподвижный, словно обуглившийся от молний. За спиной у меня кто-то не смог сдержать вздоха. Наверное, по его подсчетам выходило, что черная машина уже прибыла на место назначения. Возможно, прошло четверть часа. От тюрьмы до шестого полка примерно столько пути. Я снова увидел черную машину. Она стояла с запертой дверцей. Крадучись, подошел убийца в черном мундире… Да нет, это тот самый коренастый надзиратель. Он пришел вывести генерала на прогулку. Через глазок в двери видна его камера. Надзиратель подходит, оглядывается и сует в замочную скважину громадный ключ. Однако в этот момент дверь открылась изнутри и в дверном проеме показался генерал. Коренастый опешил от неожиданности:

— Собирай вещи, переводим тебя в нижнее отделение.

Он хочет обмануть генерала. Лучше, чтобы тот не понял, что его ведут на расстрел. Остальные тоже не должны ни о чем догадаться. Чтобы не было осложнений. Генерал постоял несколько мгновений неподвижно и безмолвно. На губах его играла улыбка, чуть заметная улыбка, в которой ощущалась его необъяснимая сила. Надзиратель невольно застегнул мундир на все пуговицы. Генерал посмотрел ему в глаза и сказал убийственно спокойно и резко:

— Молодой человек, ведите себя прилично! Вы что, считаете меня ребенком? Лучше скажите то, что положено: Займов, пришло время умирать, пойдем!

Коренастый, сам не зная почему, вытянулся во фронт. Генерал перешагнул через порог и прошел мимо него. Белое облако седины закрыло глазок в двери камеры. Я стараюсь заглянуть в глазок, чтобы проводить его взглядом. Позади раздался окрик:

— Не высовывайся!

— Да что мы смотрим, пока стрельнут по нем!

— Слезай немедленно!

Товарищи принялись стаскивать меня за ноги со стола. Я уселся на соломенный тюфяк рядом с остальными и прислонился к стене. За окном бушевала гроза. Дождь перешел в ливень. Громы и молнии разрывали небо, казалось, настал час апокалипсиса. Может, именно сейчас раздался залп в туннеле. Товарищи, наверное, думали о том же, но никто не проронил ни слова. Я едва сдерживал слезы. «Нет-нет! Когда умирает генерал, не нужно слез».