Рассказы змеелова

ДО ПОСЛЕДНЕЙ МИНУТЫ

На стене моего рабочего кабинета, в застекленной коробке, весело пестреет небольшая коллекция дальневосточных бабочек. Если не ошибаюсь, — это одна из самых старых моих коллекций. Ей, наверно, лет восемьдесят будет! В минуту доброго расположения духа ее подарил мне мой давний друг — натуралист.

Как же она попала к нему? — спросил я однажды друга.

Он ответил, что, по-видимому, в обмен на его бабочки от какого-нибудь любителя. А от кого да когда — разве теперь припомнишь!..

Среди подаренных мне бабочек — огромный, величиною с доброе чайное блюдце, и чудными фиолетовыми переливами на крыльях, — темно-зеленый хвостоносец Маака. Рядом с ним, под стеклом, есть другая бабочка — переливница Шренка. Однако и по окраске и по размеру она намного скромнее первой. Если на нее смотреть сверху, то никаких переливов не найти: все крылья окрашены в мрачноватый, коричнево-бурый, цвет. Есть на них несколько белых мазков разной величины. На нижних, например, они напоминают пламя восковой свечи, каждое из которых словно колеблется от легкого дуновения ветерка и слегка отклонилось в сторону.

На верхних крыльях белых пятен больше. Те, что ниже и крупнее, похожи на снежные вершины гор, проступившие сквозь ночной непроглядный мрак. А белые крапинки над вершинами гор можно, пожалуй, сравнить с большими созвездиями ночного неба.

Но неужели природа и в самом деле так поскупилась на краски для переливницы? Тогда зачем же она названа так?

Оказывается, неспроста. Вы взгляните на бабочку снизу — и будете поражены. Снизу ее крылья окрашены во все цвета радуги и они действительно переливаются и блестят.

Обе бабочки — и парусник Маака и переливница Шренка — носят имена исследователей Дальнего Востока, живших в прошлом веке.

Русский географ и натуралист Ричард Карлович Маак участвовал в экспедиции Сибирского отделения русского географического общества и впервые описал орографию[8], геологию и быт населения, расположенного в районе рек Вилюя, Олекмы и Чоны. Изучал также природу речных долин Амура и Уссури.

Прославился своими географическими исследованиями на Дальнем Востоке и русский академик Леопольд Шренк. В 1854 году он возглавлял экспедицию академии наук на Амур и Сахалин.

В той же застекленной коробке есть и другие бабочки: медведица кайя, боярышница, людорфия дальневосточная, серицин амурский, несколько перламутровок и голубянок. Вместе с коробкой приятель передал мне и пожелтевшие треугольные конверты, в которых хранились бабочки до того, как были расправлены и попали под стекло.

Вот, например, конверт, в котором хранилась переливница Шренка. Он, как и другие конверты, сделан из листов какой-то военной ведомости третьего Сибирского полка. На конверте очень ровным, красивым почерком указана стоянка штаба: село Шкотово и приведены подробные цифры, свидетельствующие о составе полка, в котором было семь штабных офицеров, шестьдесят обер-офицеров, пять врачей, шесть классных чиновников, один священник, двести двадцать три унтер-офицера, тридцать три горниста и барабанщика, две тысячи восемьсот девяносто ефрейторов и рядовых.

Все эти данные адресованы «начальнику штаба Первой Сибирской…» (видимо, дивизии). На том же треугольнике есть упоминание о городе Никольском-Уссурийском. А на самом верху конверта, над цифрами и рукописным текстом, надпись по-латыни: «Apatura Schrenckii», то есть переливница Шренка. Из всего из этого я делаю вывод, что охотой на бабочек занимался один из офицеров, служивший в штабе первой Сибирской дивизии. Получая отчеты о численном составе полка, он использовал их по своему усмотрению и, в частности, для хранения отловленных бабочек. Вероятнее всего, это было летом 1903 года, еще до того, как эскадра японского адмирала Того вероломно напала на стоянку русского флота в Порт-Артуре. В это, время, перед началом русско-японской войны, сухопутные силы России в количестве ста тысяч человек, были разбросаны в треугольнике: Байкал — Владивосток — Порт-Артур. К сожалению, ни фамилии того штабного офицера-натуралиста, ни того факта, пришлось ли ему участвовать в войне с японцами, установить не удалось.

Можно лишь представить ту радость и то волнение, которое он изведал во время своих походов по живописным местам Дальнего Востока. Неспешно шагая по узким, звериным тропам, он видел синее, в летучих облаках, небо, травы в рост человека, луга и сопки, покрытые пестрым ковром диковинных цветов, и мрачные дебри дремучей тайги. И всюду — под стать этой красоте, свежести прозрачного синего воздуха и ярким краскам богатой растительности — обилие нарядных, порхающих над цветами бабочек.

Однако в силу постоянной занятости служебными делами и строгой воинской дисциплины офицер мог увидеть лишь самую малую часть той необъятной природы Дальнего Востока, богатство и своеобразие которой раскрылись не сразу. Ее исследованиям посвятили свою жизнь ученые нескольких поколений. Десятки, а, может, сотни экспедиций прошли по огромной территории, включающей Приморский край, Амурскую область и Юго-Восточную часть Хабаровского края (бассейны реки Амур и Восточные склоны Сихотэ-Алиня), чтобы установить, что на этом огромном пространстве произрастают двести семьдесят четыре вида деревьев и кустарников. Причем, многие из них растут только там, на Дальнем Востоке. А как поэтичны и загадочны их названия! Аралия, вейгела, чозения, сиверсия, микробиота, диморфант, флюсия…

Великолепны цветы, поражающие своей сочной окраской и обилием форм. Крупные бело-розовые цветы имеет, например, сибирская хризантема, ярко-оранжевые — краснодев Миддендорфа. Удивительно щедро окрашены дальневосточные касатики. У одного касатика цветы синие, с мраморным рисунком, у другого — красок еще больше. Есть в нем и темный пурпур, и фиолетовый цвет, и небольшие, вытянутые в виде ромбов золотисто-желтые пятна. Роскошны — до восьми сантиметров в диаметре — бледно-розовые цветы пиона белоцветкового.

А сколько изумительных по красоте и мощи деревьев! На высоту сорока метров возносит густую, пышную крону из сизоватой хвои сосна корейская.

Что и говорить! Богата флора Дальнего Востока. Природа немало потрудилась, чтобы создать здесь разные породы дубов, кленов, берез, ив, лип, ольхи, черемухи, яблонь, жимолости, калины, абрикосов, сирени, роз, малины, таволги, смородины, лиан.

Из трех видов дубов особенно примечателен — монгольский, крона которого напоминает пышный густолиственный шатер. Твердая древесина этого дуба используется в судостроении, производстве фанеры и тары для вина.

Груша уссурийская ценна морозостойкостью и сочными ароматными плодами. Высоко ценится ее древесина.

Там же в Уссурийской тайге сохранился лимонник китайский — одна из самых морозоустойчивых и скороспелых лиан мира. Ее сочные ягоды также съедобны. А самая могучая из лиан — актинидия аргута. Ее ветви достигают 15—20 метров и они настолько крепки, что в странах Восточной Азии из них делают висячие мосты, а из плодов — компоты, варенье, вина.

Многие виды дальневосточных растений и животных названы именами известных ученых, исследователей, натуралистов. В этом отношении больше всех, кажется, повезло русскому географу Ричарду Карловичу Мааку, о котором уже упоминалось выше. Кроме самой крупной бабочки Дальнего Востока — темно-зеленого парусника, именем ученого названо одно из деревьев средних размеров — маакия амурская. Его же имя носят жимолость, бересклет и цветущая белыми цветами черемуха.

О Дальнем Востоке, неповторимой красоте его пейзажей, а сказочном богатстве его фауны и флоры, я часто думаю, глядя на скромную коллекцию бабочек в моем кабинете. При этом неизменно вспоминаются и два географических названия, указанные на конверте для переливницы Шренка: село Шкотово и город Никольский-Уссурийский.

«Интересно, а сейчас они есть на картах?» — думал я не раз.

Случайно подвернувшаяся под руку заметка Г. Пермякова в «Комсомольской правде» помогла не только ответить на этот вопрос, но и познакомиться с биографией крупного советского ученого Алексея Ивановича Куренцова, о котором изредка до меня доходили лишь отрывочные сведения от друзей, ездивших на Дальний Восток.

В заметке сообщалось:

Свои восторги и изумление иностранцы ничуть не преувеличивали. Лауреат Государственной премии профессор Куренцов добыл редкую красавицу — «оливковую Пенелопу».

Этих бабочек — говорится далее в заметке, — поймано считанное число. У нас на Дальнем Востоке лишь столетие назад удалось на Сучане пленить двух бесценных серебряных Пенелоп. К сожалению, по дорогой цене их сбыли тогда за границу. Известна Пенелопа от горных склонов Уссурийского края до Гималаев. Охота за ней также опасна, как охота за птенцами орла — ведь Пенелопа летает только среди обрывистых скал, чаще у самого края. Погоня за жительницей чудовищной пропасти сопряжена со смертельным риском.

Долгие годы мечтал Куренцов об охоте за Пенелопой. Из лета в лето ходил он на сучанские скалы и думал о ней. Но удача не приходила. Профессор решил было, что бабочка либо вымерла, либо сменила место обитания.

К счастью, все было не так.

Стояла сухая жара. С сачком в руке профессор осторожно двинулся вдоль скал. Их каменные стены дышали изнуряющим теплом. Потрескивая крыльями, метались синие и зеленые стрекозы. И всюду порхали бабочки — Сучан для них — великое раздолье! Меж тем, Куренцов поднимался все выше и выше, ноги скользили по сыпучей дресве.

И вдруг на самой высоте мелькнуло что-то зеркально-серебряное, словно вспышка ударила в глаза! «Неужели Пенелопа?» — мелькнула радостная мысль. Чтобы убедиться в этой догадке, Куренцов вышел на ровную твердую площадку и огляделся. Неподалеку над бездной большими кругами стремительно носились перламутровые Пенелопы. Самки этой бабочки крупнее самцов. Размах их изумительно окрашенных крыльев превышает десять-двенадцать сантиметров. Опахала имеют нежно-серебристый цвет на мраморном, сверху оливковом, с потеками фоне. Крылья самцов — рубиново-желтые, в черных мушках.

Самцы Пенелоп отважнее самок, и Куренцов неслышно приближался к их стайке, а один из них даже садился на марлю сачка.

Самки скромно порхали кругами у зияющего обрыва, смотреть с которого вниз было жутко у опасно. Шли секунды и минуты. Мелкие камни влекли отважного ученого к уступу.

Наконец, он выбрал удобный момент, когда танцующие бабочки оказались на самом близком расстоянии и, забыв об опасности, взмахнул сачком. Алексей Иванович едва удержался на краю обрыва. На зато какая радость! В сачке трепетало несколько сказочных Пенелоп…

После газетной заметки я прочел книгу «Ученый Куренцов»[9], выпущенную Приокским издательством под рубрикой «Наши славные земляки». Это — воспоминания ученых, близких друзей и учеников, знавших Алексея Ивановича на протяжении многих лет по совместной работе. Написана книга тепло, с глубокой любовью к памяти и научному подвигу профессора. Со страниц книги воспоминаний встает живой, запоминающийся образ человека, чья жизнь до последнего мгновения была наполнена напряженнейшим трудом, бесконечными странствиями и минутами счастливых открытий. Жизнь свою с наукой Алексей Иванович связал очень рано. Еще подростком он занялся изучением лесов и степей «отчего края», нежно любимой им Орловщины. А в зрелые годы много и неустанно ратовал за то, чтобы сохранить для потомков наиболее ценные памятники ее природы.

Но главные свои силы Куренцов отдал исследованию природы Дальнего Востока. На это ушло почти полвека. Широкую известность как выдающийся энтомолог и биогеограф он приобрел и в нашей стране и за рубежом. Его перу принадлежит около двухсот научных и научно-популярных работ по зоогеографии и энтомологической фауне Приморья, Приамурья, Сахалина, Камчатки, Курильских островов и Орловщины. А за работы по исследованию вредных насекомых лесов Приморья ему присуждена была Государственная премия СССР.

А. И. Куренцов обладал также блестящим писательским талантом, который ярко и самобытно проявился в его книгах: «Мои путешествия», «К неведомым вершинам Сихотэ-Алиня», «В горах Тачин-Гуана», «В убежище уссурийских реликтов». Полные красочных описаний, тонких и точных наблюдений и самых разнообразных знаний, они читаются с не меньшим интересом, чем самый увлекательный роман.

Родился Алексей Иванович в селе Алексеевка (Шереметьево) Кромского уезда бывшей Орловской губернии, в семье земского фельдшера Ивана Алексеевича Куренцова. Произошло это третьего марта 1896 года. Отец Алеши участвовал в русско-турецкой войне 1877 года и, вернувшись домой, хотел было заняться земледелием. Но, охладев к труду землепашца, поступил в Кромскую земскую больницу на должность фельдшера, где и проработал до конца своих дней.

Были у Ивана Алексеевича два брата: Петр и Яков. Один сапожничал и занимался сельским хозяйством, другой — был фельдшером.

Жили братья дружно. Особенно крепко дружили между собой Иван, отец Алексея и Петр. Жили они в одном доме, разделенном на две половины. Оба брата любили певчих птиц, и все комнаты в их доме были увешаны клетками, где содержались щеглы, синицы, чечетки и даже соловьи. Так что к птичьему пенью, к природе Алеша приобщен был буквально с колыбели.

Кроме птиц, братья любили музыку и часто устраивали в доме самодеятельные концерты. Отец играл на балалайке, а дядя Петр на скрипке, сделанной, кстати, им самим.

Семья Ивана Алексеевича была большая: только детей было шесть человек — два сына и четыре дочери. Но уже в раннем Алешином детстве на семью начинает обрушиваться одно несчастье за другим. Алеше было всего семь лет, когда умерла мать. Ее смерть оставила глубокий след в сердце мальчика. В один из летних дней, купаясь в пруду, утонули сестры Катя и Маня. А ровно через десять лет умер отец.

Трагично сложилась и судьба сестры — Агафьи Ивановны. В годы Великой Отечественной войны и немецкой оккупации она была главным врачом больницы в деревне Сосково, Кромского района. Агафья Ивановна организовала здесь подпольный госпиталь для раненых советских воинов. Узнав об этом госпитале, фашистские палачи подвергли Агафью Ивановну жестоким пыткам, а потом расстреляли ее.

С той поры самым близким человеком для Алексея Ивановича становится брат отца — Петр Алексеевич. Большой любитель природы, он горячо поддерживал в племяннике его тягу к науке, чтению, познанию природы родного края, к путешествию.

Большое влияние на юного Алексея оказало знакомство и дружба его со «страстным энтомологом Валентином Алексеевичем Беляевым, который энергично собирал жуков, а Алеша ему помогал».

Близко был знаком Алексей и с орловским ботаником профессором В. Н. Хитрово. По его поручению Алексей вместе со своим двоюродным братом Санеем исколесили территорию Орловщины и прилегающие к ней районы Брянской области.

Но самое первое путешествие Алеша совершил от Шереметьева до истоков Оки. Хотелось точно установить, откуда берет свое начало эта река. От села до истоков реки было около ста верст, и весь поход длился в общей сложности десять дней.

Много лет спустя эта первая самостоятельная экскурсия Алексея будет описана в его капитальном труде «Мои путешествия». Читая их, не перестаешь дивиться изумительной зоркости автора, широте знания окружающей среды, поэтичности изображенных им пейзажей, яркости и живости отдельных сценок. И вместе с тем, какая легкость и простота стиля!..

Для наглядности приведу лишь небольшой отрывок из названной книги.

Биографы Алексея Ивановича Куренцова единодушно отмечают, что он рано пристрастился к чтению. Сперва очень понравилось читать про животных и птиц А. Брема, А. Кайгородова и Д. Святского. Потом его увлекли описания путешествий и приключений.

Но, пожалуй, самое сильное впечатление произвели на Алексея труды знаменитых путешественников и исследователей Дальнего Востока В. К. Арсеньева, Н. М. Пржевальского, Р. К. Маака. Это они вызвали у него такой горячий интерес к природе Уссурийского края. У Куренцова появилась настойчивая мечта, как можно быстрее отправиться в Уссурийский край — «в эту страну сказочных лесов, замечательных зверей, птиц и чудесных бабочек».

И вот… в 1919 году Алексей Куренцов из Кром исчез.

Никольск-Уссурийский… Так это ведь тот самый город, где накануне войны с японцами стояла Первая Сибирская дивизия и где некий офицер охотился на бабочек, заворачивая их в штабные ведомости. Позже я узнаю, что самых разных бабочек было полно и на улицах самого Уссурийска. Не исключено, что именно там, на улицах этого города, были пойманы и серицин амурский, и людорфия дальневосточная, и переливница Шренка. Только теперь этот город стал называться короче — Уссурийск. А Шкотово, где стоял штаб полка? Сохранилось ли оно? Да. Нашел я упоминание и о нем.

…Оказалось, что в Уссурийске Алексей Иванович появился не случайно. Вместе с двумя другими молодыми людьми — ботаником И. К. Шишкиным и Б. Я. Ростовых — он приглашен был для работы в Южно-Уссурийском отделении русского географического общества, которое возглавлял А. З. Федоров.

Тогда же Алексей Иванович познакомился и с местным молодым натуралистом, а позже — профессором, доктором биологических наук Г. Д. Дулькейтом.

Но Куренцов, страстный любитель пеших походов, мечтал, как можно быстрее отправиться в экспедицию.

И вот первого мая 1921 года вместе с лаборантом Б. Ростовых, научными работниками А. И. и Н. И. Кардаковыми и Г. Дулькейтом Алексей Иванович отправился на окраину тайги, за 18—20 километров от города, на речку Чертовку и Олений ключ. А спустя несколько дней — другая экспедиция, которую назвали «Сучанская ботаническая». Ее возглавил И. К. Шишкин, а помощником был Куренцов.

Пять месяцев продолжалась она в Сучанском районе. Работа была проделана большая. Много ценного материала было собрано здесь. Только растений зарегистрировано 980 видов! Много нового для науки принесло и изучение насекомых.

Обработав полевой материал, Алексей Иванович напечатал во Владивостоке три свои первые научные статьи.

В 1923 году Куренцов выехал из Уссурийска. Прощаясь с друзьями, он сказал, что будет продолжать образование. А потом?.. Потом, наверно, снова вернется в Уссурийский край.

И вот Куренцов снова на родине, на любимой Орловщине, встреча с которой так волновала его после каждой разлуки! По приезде в Кромы он поступил в местную школу, чтобы учить ребят биологии. Преподавание в школе чередовалось с подготовкой для поступления в вуз.

Проходит время, и снова — разлука. На этот раз, покинув Кромы, Алексей Иванович уехал в Ленинград и там поступил в университет. Учебу в университете совмещал с работой в институте защиты растений. А летом 1930 года он путешествовал в горах Кавказа.

Тогда же, в 1930-м году, в Кромской район, на фельдшерский пункт села Гуторово, приехала юная выпускница Орловского медицинского техникума. У девушки было редкое, но красивое имя — Гортензия. Веселая и добрая, она быстро сдружилась с семьей фельдшера Андрея Павловича Ноздрачева, тепло, по-родственному, встретившей молодую специалистку. Она часто навещала их, помогала им по дому и даже оставалась у них ночевать.

Между прочим, жена Ноздрачева — Анна Петровна — доводилась Алексею Ивановичу Куренцову двоюродной сестрой. И, пожалуй, нет ничего удивительного в том, что в доме Андрея Павловича нередко заходила речь о молодом родственнике, ленинградском студенте, который так увлечен изучением природы.

Вспоминали, например, о том, как он, будучи совсем молодым человеком, юнцом, совершил путешествие к истокам Оки и как потом, тайком от родных и близких, «сбежал» на Дальний Восток. Ясно, что эти разговоры не могли не вызвать интереса у молодой, романтически настроенной девушки к будущему ученому и желания познакомиться с ним. Да и сама она с детства любила природу, ходила с подругами в лес, мечтала о приключениях и дальних странствиях.

Летом, после Кавказской экспедиции, Алексей Иванович жил на правом берегу Оки, в поселке Отрада. Ноздрачевы изредка его навещали. Собираясь как-то к нему, Андрей Павлович пригласил с собой и Гортензию Эдуардовну.

Случилось так, что медицинский пункт, где работала Гортензия Эдуардовна, осенью был закрыт, и она переехала к родственникам в Брянск.

За что теперь взяться?

Пока поступила на биологический факультет рабфака в машиностроительном институте. С волнением вспоминались короткие встречи в Отраде, живописные берега Оки, разговоры со светло-русым студентом.

Теперь эти встречи заменила длительная дружеская переписка. И с каждым письмом Алексей Иванович и Гортензия Эдуардовна все отчетливей понимали, что они нужны друг другу, что их сближает единство интересов и взглядов на жизнь, на будущее. В одном из писем Алексей Иванович сообщил, что в 1931 году собирается в Приморский край. А весной следующего года сам приехал в Брянск. Здесь и решилась их «судьба совместной жизни».

Как видно из воспоминаний Гортензии Эдуардовны, дел у Алексея Ивановича в ту пору было немало. Летом 1932 года он находился в экспедиции в Ленинградской области. К нему приехала жена, и они поселились на берегу большого озера, в селе Красные горы. А. И. Куренцов и его помощница Валентина Ивановна Березина занимались обследованием лесных массивов, изучением насекомых, вредивших лесу, а также разработкой методов предупреждения их массового размножения. С большим воодушевлением в эту же работу включилась и Гортензия Эдуардовна. Каждое утро они втроем отправлялись в разные районы леса для сбора насекомых.

К концу осени они вернулись в Ленинград. Алексею Ивановичу надо было сдать экзамены в университете, написать отчет и научную статью о летних наблюдениях.

В 1932 году по инициативе академика В. Л. Комарова, лучшего знатока флоры Дальнего Востока, был создан Дальневосточный филиал Академии наук СССР, а вблизи города Уссурийска — горно-таежная станция и Супутинский (ныне Уссурийский) заповедник. О горно-таежной станции А. И. Куренцову рассказала работавшая с ним в 20-х годах на юге Приморья Евгения Николаевна Клобукова-Алисова. И не только рассказала, но и пригласила его туда работать.

Прежде чем принять такое предложение, надо было посоветоваться с женой. Ведь предложение Клобуковой могло резко изменить всю их жизнь. Но возражений со стороны жены не было. Была беседа и с самим В. Л. Комаровым. Академик одобрил переезд и советовал как можно глубже изучить насекомых Дальнего Востока.

Расставшись с Ленинградом, Куренцовы переехали в Уссурийск, а оттуда на подводе — на горно-таежную станцию. Вначале Алексей Иванович вел свои научные наблюдения только на территории заповедника. Но это не могло удовлетворить ученого. Как только наступил полевой сезон, он отправился в экспедицию.

Вскоре Алексей Иванович пережил в своей жизни два волнующих события: рождение сына Вадима и защиту кандидатской диссертации. Новую радость принес ему 1938 год: в этот год родилась дочь Наташа.

Работа на горно-таежной станции шла своим чередом. За несколько лет здесь побывали многие экспедиции и путешественники, натуралисты, в том числе — экспедиция по изучению возбудителя энцефалита, болезни исключительно опасной, которой, кстати, не избежал и Алексей Иванович Куренцов. Руководил экспедицией директор зоологического института Академии наук СССР известный советский ученый Е. Н. Павловский.

Куренцов и Павловский были в дружеских отношениях. Часто они вместе прогуливались в окрестностях горно-таежной станции, ходили на речку купаться.

Академик не скрывал своего мнения о Куренцове. Он высоко ценил его как ученого и как человека.

В 1941 году, незадолго до войны, в жизни Алексея Ивановича произошло еще два взаимосвязанных волнующих события: вышел в свет его капитальный труд «Короеды Дальнего Востока», за который Куренцову была присуждена ученая степень доктора биологических наук.

Началась война. Многие сотрудники горно-таежной станции ушли на фронт. А тот, кто остался в тылу, работал по-боевому, с утроенной энергией.

Вскоре после окончания войны Дальневосточный филиал Академии наук переехал во Владивосток, а вместе с ним — и Куренцовы. В филиале Алексей Иванович заведовал отделом зоологии. Теперь у него появилась возможность расширить круг научных исследований и вовлечь в работу крупных специалистов и талантливую молодежь. Под руководством Алексея Ивановича шестнадцать его учеников защитили кандидатские диссертации, многие стали докторами наук. Несмотря на занятость, он никогда и никому не отказывал в помощи и поддержке. Его дом всегда был полон гостей. Здесь собирались, а нередко и ночевали, студенты, аспиранты, работники лесного хозяйства, любители природы, краеведы.

С каждым годом все выше поднимался авторитет ученого, росла его слава. Научный подвиг его был отмечен многими правительственными наградами. Алексей Иванович был почетным членом целого ряда научных обществ у нас и за рубежом. Богатой и разнообразной была его ежедневная почта. Ему писали ученые Японии, Америки, Франции, Англии, Австрии. Стала знаменитой его книга о бабочках: «Булавоусые чешуекрылые Дальнего Востока СССР». Она выходит в Ленинграде и Париже.

Чувствуя, что силы сдают, Куренцов передал заведование отделом Л. А. Ивлиеву, но связей своих с природой не порывал. По-прежнему каждое лето отправлялся в тайгу и как прежде тщательно и зорко вел свои наблюдения. Так, например, лето 1974 года он провел в Уссурийском заповеднике, совершал далекие экскурсии, поднимался в горы.

Это была последняя в его жизни экспедиция.

Еще в годы молодости, он как-то в шутку сказал жене, что хотел бы «умереть в сапогах», как и Н. М. Пржевальский.

Почти все так и вышло.