Рассказы змеелова

ПРОРОЧЕСТВО ОЧКАРИКА

Для Киевской фабрики наглядных пособий я добывал в Туркмении десятки тысяч насекомых, ящериц, змей. Возможно, кое-кто сейчас и упрекнет меня за столь необузданное «рвение», но тогда названная цифра не была высокой и еще не стоял так остро вопрос об охране природы — ее запасы казались безграничными. Взять, к примеру, змей. В Туркмении их было так много, что без ущерба для природной среды хватило бы их на сто самых усердных ловцов. И если их стало меньше, то не ловцы в том виноваты, а люди, распахавшие те земли, которые раньше принадлежали змеям, шакалам, волкам, птицам и грызунам.

Охотился я всюду: на заброшенных городищах, в песках, на полях оазиса. Иногда мою добычу составляли только жуки, которых тогда было великое множество. Это жуки-скарабеи, жуки-нарывники, жуки-носороги. На люцерниках, бахчах, хлопковых полях и в садах густыми стаями взлетала саранча.

Но самое большое удовольствие мне доставляла охота на бабочек, шмелей, крупных ос и крупных муравьев — кампонотусов. Очень часто попадались змеи, реже — фаланги, тарантулы, скорпионы.

Работая на фабрике наглядных пособий, я не терял связи с университетом, заходил туда, чтобы повидать своих профессоров, кое-кого из студентов, лаборантов. Однажды в университете я повстречал знакомого герпетолога, некоего Юрия Циммера.

— Пойдем ко мне, — сказал он, шагая по коридору с видом человека, который чем-то взволнован и страшно куда-то спешит.

Я последовал за ним.

В лаборатории, стоя возле стола, уставленного сетчатыми ящиками, Циммера уже ждали несколько человек.

— Сейчас, брат, начнем священнодействовать, — сказал он мне, весело блеснув очками. — Гляди, учись, запоминай — может пригодится.

Герпетолог подал знак, и «священнодействие» началось. Лаборант, облаченный в белый накрахмаленный халат, отодвинул крышку ящика и осторожно вынул оттуда серую гадюку. Взяв змею пониже головы, лаборант поднес к ее рту пробирку. Гадюка мгновенно вцепилась в край пробирки, и по ее стенке скатилось на дно несколько капель яда.

Гадюк — их было чуть ли не сорок штук — наловили в пойме реки Ирпень.

Одна из них досталась мне, и я проделал с нею то же самое, что передо мной проделал лаборант. Вот так, по чистой случайности, я прошел первую практику «доения» змей, а невысокий, щуплый «очкарик» Циммер оказался настоящим провидцем: судьба так распорядилась, что на долгие годы я стал добытчиком змеиного яда.

Свойства змеиного яда известны с глубокой древности. В больших дозах — это грозное смертельное оружие, которым можно убить наповал любое самое крупное животное; в малых дозах — это ценное лекарство от многих тяжелых заболеваний.

Но сведений о яде все еще было недостаточно. Изучение его велось на самом высоком современном уровне коллективами нескольких институтов нашей страны.

Один из них находился в Москве. Юрий Циммер советовал мне заехать в этот институт и познакомиться с профессором Талызиным — известным специалистом в области паразитологии и большим знатоком змей.

Отправившись в Туркмению, я сделал остановку в столице. Если мне не изменяет память, профессора я разыскал в институте экспериментальной медицины.

Впервые я увидел здесь небольшого, длиной всего сантиметров 20 или 30, кораллового аспида — змею, потрясающе яркой окраски и самую ядовитую в мире. Были тут и огромные тропические кобры. На стеклах террариума, где они содержались, виднелись желтовато-мутные потеки. Профессор пояснил, что это следы змеиного яда: иногда, разозлившись на чрезмерно любопытного посетителя, кобры «стреляют» своим ядом, стараясь попасть непременно в глаз, и только стекло мешает этому точному попаданию.

Запомнилась мне и кавказская гадюка Радде — змея очень красивая и столь же опасная. Большое впечатление произвела рогатая гадюка — тоже обитательница Кавказа. Обычно, закопавшись в песок, она оставляет на виду небольшие рожки, которыми украшена ее голова. Этими рожками змея и привлекает свою добычу — ящериц и насекомых.

После того, как коллекция змей была осмотрена, мы вернулись в кабинет профессора. Подойдя к холодильнику, он достал несколько пробирок, наполненных мелкими желтоватыми чешуйками.

— Вот взгляните! — сказал Талызин, — это сухой яд кобр, гюрз и эф — тут целое сокровище!

Зачем нам столько яда? Наш институт развернул работу по использованию змеиного яда в медицине, потребность в котором будет расти изо дня в день. Поскольку вы давно имеете дело со змеями, не попробуете ли и вы заняться добычей яда?

Предложение было заманчивым. Но как его принять? Ведь я почти не знаком с приемами «доения» змей.

Заметив мою нерешительность, профессор сказал:

— У вас нет опыта? Научим.

Федор Федорович не стал откладывать дело в долгий ящик, достал из стола стаканчик и показал, как надо подносить его ко рту змеи. Вся эта манипуляция была довольно проста, но профессор предупредил, чтобы я был осторожен во время «доения» кобр и гюрз, потому что иногда они ухитряются укусить ловца зубами нижних челюстей.

В память о нашей встрече Талызин подарил мне два стаканчика и попросил, чтобы добытый яд я высылал в адрес института.

В те годы еще не был разработан научный способ хранения змеиного яда. Это было сделано позже. Вот как описывает С. В. Пигулевский яд кобры в своей книге «Ядовитые животные».

…Москву я покидал в зимний буранный день. В воздухе висела косая кисея крупного мохнатого снега.

Временами по булыжным мостовым мела поземка, бушевала пурга. Трудно было представить, что где-то уже весна, ярко и тепло светит солнце, растет трава, цветут цветы, порхают бабочки и греются в весенних лучах холодные гибкие змеи.

Перед Волгой заносы были так велики, что в них почти по самую верхушку тонули телеграфные столбы: поезд медленно, словно крадучись, шел по глухому белому коридору. Потом такое же заснеженное Заволжье, Оренбургские степи…

И я не заметил, как за вагонным окном закружилась голая, свободная от снега земля. Не заметил и того момента, когда в голубом поднебесье появились первые стаи гусей, уток и журавлей, улетавших на север. Чем дальше я ехал на юг, тем все чаще вдоль дороги вставали розовые или белые, как пена, сады, быстро подымались навытяжку любопытные рыжие суслики.

Байрам-Али встретил меня солнечной тишиной и пышной зеленью улиц.

Наутро я отправился на охоту. Дорога была уже знакома по прежним моим экскурсиям. Я пересек крепость, где по воскресным дням собирался и шумел многолюдный базар, и, выйдя за ворота, за глубокий ров, увидел впереди знакомую картину: башни, остатки античных с гофрированными боками дворцов, жилых домов. Вдали виднелись невысокие, сильно разрушенные стены «Крепости султанов» и в центре — круглоголовый мавзолей султана Санджара.

Безлюдье. Тишина. Только голос жаворонка в вышине. Такой же звонкий и печальный, как и тысячи лет назад.

По опыту я уже знал, что особенно много змей в древних каналах, отведенных в свое время в сторону крепостей от реки Мургаб. Всего было три главных канала, ныне основательно заросших камышом, тамариском, гигантским злаком эриантусом; бурьяном и верблюжьей колючкой.

Я обследовал два из них, но змей не обнаружил. Приуныл было.

Зато канал Маджан вознаградил меня за все мои переживания: здесь было много песчаных эф.

Чтобы добыча яда была более эффективной, пришлось «поставить» змей на «многократную дойку».

Делал я это так.

Выбрав участок, где водились крупные эфы, я приходил сюда утром и «выдаивал» их. Обычно эф я находил возле нор, здесь же оставлял их после «дойки». Чтобы змей быстрее обнаружить в следующий раз, возле каждой норы я втыкал красный флажок. Придя через неделю-полторы на змеиный участок, многих эф я находил на прежних местах и снова приступал к отбору яда.

Однажды я зашел в высокую с коническим верхом башню, слепленную из глины. Это был яхтанг, башня для хранения снега.

Верх башни обрушился и засыпал середину пола. Возле стены, притененной глиняной насыпью, лежал клубок разноцветных веревок. Приглядевшись, я вдруг понял, что это не просто клубок, а клубок змей, в котором оказалось шестнадцать эф! Долго пришлось распутывать его, потом — «доить».

Но такая удача была редкой.

На территории древнего Мерва мне попадались только эфы и не было ни одной кобры или гюрзы. Волей-неволей пришлось искать новые места для своего промысла. На санитарной станции мне посоветовали побывать на Джаре — старом овраге, куда во время паводка сбрасываются воды Мургаба. Берега Джара зарастают гребенщиком, черным саксаулом, камышом. В этих зарослях мне встречались кулики, сине-розовые зимородки, белогрудые чеканы, белые и серые цапли, скопа, ярко-желтые овсянки и дикие голуби. Над темными омутами вились крачки и чегравы, ловко хватавшие в воде зазевавшуюся рыбешку.

Много птиц гнездится на береговых обрывах Джара. Здесь обитают целые колонии ласточек-береговушек, поедающих комаров, мух, кузнечиков, летающих термитов. По соседству с ласточками живет каменный воробей. Шумно и весело тут, когда выводятся птенцы, особенно когда они немного оперятся. Подобравшись к выходу из гнезда и высунув голову наружу, птенцы ждут возвращения своих родителей. Завидев их еще издали, птенцы подымают такой крик, такой писк…

Бродя как-то по берегу Джара, я неожиданно набрел на человека, сидевшего над небольшим озерцом. Осененный высоким тростником человек удил рыбу. Услышав мои шаги, он повернул ко мне красное, словно ошпаренное лицо с рыжей бородой.

— Чего стоишь, приятель? Присаживайся, отдохни, — пригласил меня рыбак.

Я действительно чувствовал усталость и с удовольствием принял его приглашение. Сбросив рюкзак, лямки которого до боли врезались в мои плечи, я спрятал его под куст гребенчука, чтобы сохранить от жары отловленную живность.

— Откуда и куда держишь путь? — закидывая удочку, спросил меня Павел Иванович — так звали рыболова.

Я сказал.

Павел Иванович пристально поглядел на меня голубыми глазами, над которыми нависли рыжеватые, цвета сухого камыша брови, и улыбнулся доброй располагающей улыбкой.

— За змеями, говоришь, охотишься? Славная у тебя работенка! — сказал он, и в голосе его я уловил сочувствие. — Каждый день вижу этих тварей. Ох, и боюсь же я их, треклятых, — того и гляди какая-нибудь цапнет! Как же это ты не боишься их?

— Привык.

— Привык, говоришь? — с недоверием посмотрел на меня Павел Иванович и покачал головой: — И к чему только человек не привыкает!

Потом он достал кисет. И, не спуская глаз с поплавка, оторвал от газеты клочок бумаги на закрутку, набил ее махоркой и только было чиркнул спичкой, как поплавок медленно скрылся под водой.

— Тащи скорей! — крикнул я и первым ухватился за удилище. С усилием вытащили мы пружинистую леску, а вместе с нею и хорошего сазана.

Солнце подвигалось к закату, когда мы собрались уходить. Вытащив из воды мешок с уловом, Павел Иванович пригласил меня на свежую уху. Жил он на железнодорожном разъезде, в нескольких километрах от того места, где рыбачил.

Еще засветло мы добрались до его дома.

Павел Иванович и его жена (жили они вдвоем), люди еще не старые, были полным контрастом друг другу. Павел Иванович был невысок, коренаст, рыжеволос. В разговоры вступал неохотно. Жена, напротив, была высока и еще не утратила красоты своей молодости. Годы почти не тронули ее черных волос и не погасили живого блеска в черных приветливых глазах. Готовя на ужин уху и прочую снедь, она находила время рассказать о своем житье-бытье, о рыболовных приключениях Павла Ивановича, задавая массу вопросов, касающихся буквально всего на свете.

В честь нашего знакомства хозяйка угостила нас водкой, которая значительно оживила нашу беседу.

Оказалось, что Павел Иванович вовсе и не рыболов, а инструктор по борьбе с малярийным комаром в русле Джара. Наряду с химическими средствами, он успешно применял биологический метод — мелкую рыбешку гамбузию, завезенную откуда-то из-за границы. Доставили ее самолетом. Далекое путешествие перенесли не больше двухсот гамбузий. А было их несколько тысяч. Потом гамбузия прижилась и была перенесена во многие водоемы Средней Азии. Несмотря на свои малые размеры, эта рыбешка на редкость прожорлива. За одну минуту она может уничтожить до 90 комариных личинок. Водоем, где поселяется гамбузия, вскоре становится чистым, свободным от мелких обитателей. Она поедает личинки стрекоз, пиявок, икру рыб, улиток. Удивительно также и то, что гамбузия быстро плодится, давая за лето до семи нерестов, причем в каждом из них — по 180—200 живых мальков.

За ужином Павел Иванович сообщил, между прочим, что недалеко от железной дороги, среди хлопковых полей, есть заброшенный сад, куда колхозники боятся ходить, утверждая, будто в этом саду водятся какие-то диковинные змеи с большими ушами, говорящие человеческим языком.

Отнестись к этому сообщению всерьез я не мог, однако оно насторожило: известно, что нет дыма без огня. Одновременно эта версия об «ужасной» змее напомнила мне примерно такую же, но только слышал я ее в Таджикистане.

Как-то путешествуя по этой республике, я зашел в чайхану, расположенную близ проезжей дороги, на берегу реки Конфирниган. Над широким помостом, устланным пестрым паласом, возвышался раскидистый платан. Малейший ветерок, и широкие лапчатые листья начинали так дружно шуметь, как будто рядом где-то низвергался могучий водопад. Из чайханы открывался чудесный вид на окружающий мир. На темно-синие горы, на сверкающую полосу реки, на светло-зеленые заросли ивняка.

На тахте сидело несколько человек. Едва расположился я на паласе, чайханщик — здоровенный таджик — поставил передо мной пиалу и чайник зеленого чая.

Моим соседом по чаепитию оказался старик в серой чалме и с хищным ястребиным носом. Сперва мы пили молча. Но я заметил, как старик несколько раз воровато покосился на лежавший рядом со мной рюкзак. Видимо, содержимое рюкзака сильно заинтересовало его, и он негромко спросил:

— Что это у тебя?

— Змеи, — ответил я.

Старик невозмутимо допил пиалу:

— Где ловил?

Я подробно назвал места. Старик посмотрел на меня и шепотом произнес:

— Скажи, а нет ли среди твоей добычи волосатой змеи?

«Волосатая змея»! Да ведь это же не иначе, как досужий вымысел, легенда, — улыбнулся я про себя, а старику ответил, что такой змеи у меня нет, и попытался выпытать, где и кто видел ее.

— Народ видел, — ответил он и даже назвал ущелье, где живет необычная змея. От чайханы до ущелья было не больше десяти километров.

«А не проверить ли версию, — подумал я. — Ведь всякое может быть. Пойду, пожалуй. Просто ради любопытства».

Я сообщил старику о своем намерении. Тот, покачав головой, предупредил:

— Не надо! Вряд ли вернешься…

Но мне не хотелось отступать от своего решения. Я встал, продел руки в лямки рюкзака и расплатился с чайханщиком.

Старик проводил меня до дороги.

— Да поможет тебе аллах на опасном пути, — произнес он торжественно и мрачно. — Возвращайся скорей!

Слушая это напутствие, я понял, что старик не очень-то верит ни в помощь аллаха, ни в мое возвращение.

Часа полтора длился мой путь, и я очутился в живописнейшей горной долине, очень схожей с долиной Фирюзы. Всю ее заполнял огромный фруктовый сад. Был конец лета, и ветви гнулись под тяжестью созревающих плодов — яблок, груш, сливы.

Тщательно обследовав сад, я не встретил здесь ни одной живой души, в том числе, разумеется, и «волосатой» змеи. Версия о ней оказалась самой обыкновенной ложью, придуманной, очевидно, для того, чтобы уберечь урожай от расхитителей фруктов.

Назад я возвращался той же дорогой и дошел до чайханы только к вечеру. Старик, по милости которого я совершил довольно изнурительную прогулку, все еще сидел на широком помосте. Не думаю, чтобы он ожидал меня. А может, ожидал. Увидев меня, он торопливо сошел с тахты и засеменил навстречу.

— Слава аллаху — жив! — проговорил он и сухими ладонями провел по моим плечам и рукам, словно все еще не веря, что перед ним человек, а не привидение. — А… волосатую змею видел?

— Нет, не видел — ответил я холодно.

На лице старика выразилось недоумение: как, мол, это так, не видел? Люди видели, а ты не видел.

— Такой змеи нет и не может быть. Это ложь, — сказал я и решительно зашагал прочь от чайханы.

…И вот, сидя за ужином в доме Павла Ивановича, я снова слышу о какой-то необыкновенной змее, о фруктовом саде и о боязни заходить в него.

О, этот страх перед змеями!.. Сколько нелепых выдумок рождено им на свете! Самая распространенная из них о том, будто змеи преследуют человека. Обычно же бывает так: встретившись, человек бежит в одну сторону, змея — в другую. Исключения составляют случаи, когда человек сам неосторожно наступит на нее.

Я понимал, конечно, что версия, рассказанная Павлом Ивановичем, могла не подтвердиться. Но тут снова в памяти всплыла моя любимая пословица, и я решил побывать в заброшенном саду.

Павел Иванович согласился сопровождать меня.

Сад находился посредине хлопкового поля и кое-где был обнесен размытым дувалом. Сквозь листву деревьев, в глубине сада, виднелось несколько заброшенных домишек, вокруг которых росла худосочная трава, колючка. Плодов на деревьях было совсем мало. Сухие ветви никто не срезал.

Едва вошли мы в сад, в глаза бросилось обилие нор, в которых прочно, видать, обосновались грызуны и змеи.

— Гляди, гляди! Вот она, змея! — сдавленным голосом пролепетал Павел Иванович. Я посмотрел налево — и в самом деле: над кустом молодой колючки маячила голова кобры. Не успел я сделать и двух шагов по направлению к ней как справа и впереди меня поднялось еще несколько шипящих голов. Охотник на змей, я сам очутился в положении их пленника. Отступать можно было только назад, но и это было опасно: ведь змеи не прикованы к одному месту. Возможно, какая-нибудь из них уже успела заползти и на тропинку сзади нас. Мной овладело странное чувство: легкий испуг и острое желание не упустить ни одной змеи.

Овладев собой, я стал соображать, что же предпринять, чтобы кобры не разбежались. Ближайшая из них не сводила с меня глаз, готовая в любую секунду к нападению. Ее упругое тело слегка подрагивало и широко раскрылся на шее «капюшон».

Подойдя к кобре примерно метра на полтора, я накрыл ее марлевым сачком и даже слегка подогнал ее туда палочкой. Переложить змею в плотный мешок теперь уже не составляло особого труда.

Пока я занимался первой коброй, остальные не двигались с места, скорее всего потому, что их внимание все время привлекал белый сачок, который я старался держать у них на виду.

Постепенно всех кобр я водворил в мешок. Это были крупные экземпляры. Длина некоторых достигала более полутора метров. Обилие кобр в одном месте меня не удивило. Обычно они живут семьями. Если где-нибудь нашел одну, то поблизости ищи вторую.

…Уложив последнюю кобру в мешок, я вспомнил о моем спутнике. Бедный Павел Иванович! Его красное, незагорающее лицо теперь казалось бледным и растерянным. Он стоял не шелохнувшись и с ужасом наблюдал за моей операцией.

Когда я подошел к нему, он спросил, хорошо ли я завязал мешок и не смогут ли змеи укусить меня за спину через рюкзак. Я сказал, что такой укус исключен, и, надевая рюкзак, решил порадовать Павла Ивановича:

— Ну, вот. Теперь и в сад за фруктами можно ходить. Бояться больше некого.

Павел Иванович искоса посмотрел на меня. После пережитого нервы его не выдержали.

— К черту этот сад! — ругался он. — Знаю, какие тут фрукты. Ведь я траву для кур здесь косил. Теперь дудки! Золотом не заманишь!..

Придя к Павлу Ивановичу домой, я «выдоил» кобр. Каждая из них дала по 5—6 крупных капель яда.

На следующий день я выехал в Байрам-Али, а оттуда через Москву — в Киев.