Рассвет. XX век

Глава 17

Почти до самого Рождества я буквально жил в кузнице Шварца: не хотел затягивать с работой до последнего, так что там и ночевал, и наскоро ел то, что приносил Георг. Тот только качал головой, когда приходил утром. Его можно было понять, зрелище было впечатляющее: столы, заваленные чертежами, кустарные станки, груды материалов и нагромождения наполовину готовых изделий, а посреди всего этого производственного хаоса — растрёпанный, едва державшийся на ногах гигант, который прилаживал очередную деталь или лихорадочно записывал что-то на первую подвернувшуюся бумажку.

Мой рабочий энтузиазм Георг разделял не полностью: изготовление оружия ему претило, он записался в пацифисты, когда узнал о гибели сына. Тем не менее это не мешало Шварцу выполнять для меня поручения или помогать с налаживанием производства, он отказывался лишь восстанавливать и модифицировать винтовки, а вот с оборудованием для этого у него проблем не возникало.

Работа шла гладко, я опережал составленный самим собой график, в чём очень помогала псионика. Ценой её использования стал стресс для организма: я отощал, в глазах часто темнело, кожа шелушилась и местами трескалась, начали выпадать волосы… Я сжигал внутренние резервы тела и сокращал срок своей жизни, который рассчитывал восполнить в будущем за счёт препаратов, разработанных на мощностях местной фармакологической промышленности. А пока — поживу с кругами под глазами.

Производственный процесс был налажен, оставалось следовать ему для получения деталей и непосредственной сборки, а это был труд простой, пусть монотонный и утомительный. Потому я позволил себе немного отвлечься, раз уж всё равно договорился с Отто насчёт игры на органе. Хотя в кирхе полным ходом шла подготовка к рождественской службе, пастор помнил об обещании и без возражений пустил исполнить несколько композиций. На репетиции я сыграл пару солдатских песен и общим качеством своих изменений в них остался удовлетворён; присутствовавший при этом Отто же осыпал меня похвалами.

Восторг его был настолько силён, что он немедленно попросил моего участия в службе в сочельник. Я отказал ему, хотя чувствовал себя неловко. Формально никто обязанностей кладбищенского сторожа с меня не снимал, однако я полностью пренебрёг ими ради своих личных проектов; впрочем, пастор в этом плане проявил полнейшее понимание.

Ему было не привыкать к Максу Кляйну, который игнорировал возложенную на него работу. К тому же на сей раз причиной стал не алкогольный запой, а прилив трудового вдохновения, что Браун, как порядочный протестант, взращивавший трудоголизм в себе и своей пастве, ценил как никто другой.

Не то чтобы у меня не оставалось времени на побочные занятия. Теперь я был уверен, что завершу намеченное в срок. Но мне не хотелось участвовать в церковной службе. В прежние времена и на других планетах я работал и с религией, не единожды притворялся и жрецом, если того требовали обстоятельства. Но после того как я вновь столкнулся с Существом и оно продемонстрировало, что не намерено отступать, я начал относиться к церкви с подозрением.

Если Существо пожелает достать меня чужими руками, проще всего ему будет провернуть это с помощью священников: достаточно будет явиться им бесплотным голосом, и они сделают ради того, кто притворяется их божеством, что угодно. Не стоило прямо или косвенно способствовать укреплению позиций христианства, хоть и в такой малости, как игра священных гимнов на Рождество.

Меня и без того беспокоил чересчур фанатичный взгляд Отто. Он наверняка напридумывал всякой ерунды насчёт внезапной перемены в характере Кляйна, незачем было подливать масла в огонь его веры. Я даже проверил его на воздействие извне, отговорившись массажем висков для снятия мигрени, и обнаружил остаточный след ментального воздействия. Оно-то и вызывало головные боли как побочный эффект.

Существо определённо играло в свою игру. Непосредственный гипноз я убрал. Полная же нейтрализация псионического влияния такого уровня достигалась лишь путём перетряхивания личности пастора на специальной аппаратуре, чтобы исключить глубинные изменения в психике. Такую технику здесь ещё долго не получится построить.

Если оставить как есть, едва ли Отто доставит мне неприятности, не настолько он важен в глобальной картине. Скорее всего, Существо в приступе мелочной мстительности пожелало уколоть меня слепым поклонением священника. И это после того, как оно играло в благородство, настаивая, чтобы я сам опустился перед ним на колени! Свободу воли оно всё-таки не уважало. А заодно не уважало благополучие своего верующего. Грубое псионическое вмешательство в работу центральной нервной системы было чревато множеством побочных эффектов, вплоть до её постепенной деградации и превращения человека в пускающего слюни овоща. Институт давно заклеймил эти методики негуманными и нерациональными, и его агенты таким не занимались.

Для более надёжной нейтрализации постороннего влияния с Брауном можно было провести беседу, однако открывать ему всю правду было чревато неприятностями. Вдруг, узнав о Существе, он сочтёт его истинным богом? А любое другое объяснение будет ещё более дырявым, чем то, что Макс удостоился визита ангелов, наставивших его на путь истинный. Конечно, моё молчание не исключало того, что Существо само явится к нему… Но на это я повлиять не мог, в отличие от собственного признания.

Проще не будить лихо, пока оно тихо. Не подкидывать врагу идей.

Относительно выступлений в кирхе мы с Отто сошлись на том, что я дам парочку органных концертов светской музыки. Часть собранных средств пойдёт в приют, а оставшееся заберу я — денежная признательность Герберта Боша успела раствориться без следа в потоке бесконечных трат, а свободного времени на собственные денежные махинации у меня пока не было.

Рождество прошло тихо, без происшествий. Существо никак не проявило себя. После инцидента с автомобилем и наведённым параличом оно затаилось; я надеялся, что оно, выплеснув свои детские обиды в этом бессмысленном жесте, угомонилось надолго.

На пробный концерт заглянуло всего десяток человек, зато второй прошёл уже в полностью забитой кирхе. Публике моя игра понравилась. Брал за вход Отто совсем немного — и в формате пожертвования, так что люди могли и не платить, но таких попадалось совсем немного. Выручка не поражала воображения, однако и эти доходы были критически важны для бедного церковного хозяйства, да и мне пригодились.

Перед Новым годом я встретился с Эдуардом, Куртом и каптенармусом в отставке Вильке. Фрейданк пожелал оценить плоды моих трудов своими глазами. Я не стал отказывать ему, и мы собрались на стрельбище за пределами Берлина.

Пожалуй, стрельбище — излишне громкое слово.

В действительности встреча состоялась на обычном сельском поле, припорошённом снегом. Этот импровизированный полигон принадлежал родственнику друга одного из членов Сообщества, и его хозяева объявили, что не будут возражать против нашего присутствия и стрельбы. Местные жители её не боялись, многие владели охотничьими ружьями, а то и вовсе имели схрон со времён войны, но предупредить их следовало. Народ тут был беспокойный и скорый на расправу.

Вывоз винтовок из Берлина и путешествие с ним по пригородным дорогам на телеге Мецгера изрядно потрепали мне нервы. Если бы я наткнулся на ретивый предместный патруль, который не подчинялся напрямую городскому департаменту, где служили покровители Флюмера, то без разговоров загремел бы за решётку. Лицензий у меня не было, да и любой человек с намётанным глазом сразу сообразит, что это никакая не охотничья переделка, а полноценное боевое оружие. Так что бравые парни из шупо с радостью навесили бы на меня попытку подорвать устои республиканской власти, организовать переворот, снабдить революционных большевиков, а заодно приписали бы мне пяток нераскрытых убийств, включая те, в которых жертвы погибли от колото-резаных ран.

«Сообщество взаимопомощи бывшим фронтовикам» не обладало влиятельностью «Стальных шлемов», правых штурмовиков или чёрного рейхсвера [1], о котором реакционно настроенные граждане шептались всё чаще, поэтому местная полиция с удовольствием раскрутила бы дело до того, как в него успели бы вмешаться столичные чины. Да и вмешались бы они, приобрети дело огласку? Едва ли наш благодетель обладал высоким званием, иначе Эрика с его просьбой смотреть на наши проделки сквозь пальцы даже не пустили бы на порог кабинета. Где он, а где по-настоящему серьёзные люди? Может, нас таким образом просто поставили на учёт, а Флюмер завернул это в красивую обёртку.

К счастью, проверять, как оно будет при худшем раскладе, не пришлось. Винтовки успешно доехали до поля. А обратный путь всегда легче.

— Паршиво выглядите, герр Кляйн, — поприветствовал меня Эдуард.

— Краше в гроб кладут, — поддакнул Вильке.

Курт промолчал. Свою порцию озабоченности он выразил ещё утром.

— Ударно трудился, только и всего. Отдохну и буду как новенький.

В целом это даже ложью назвать нельзя. Внешние последствия моего злоупотребления псионической энергетикой пропадут быстро. Внутренний же ущерб я частично компенсирую конскими дозами лекарств, когда заполучу такую возможность.

Я залез в телегу, сдвинул сено, накрывавшее её дно, и поставил на снег ящик, в котором отчётливо звякнул металл. Мецгер достал ящик поменьше, где лежали патроны.

— Ну, глянем, что вы смастерили, — зябко потёр ладони Эдуард.

От ожидания на холоде щёки его раскраснелись. Похоже, он уже жалел, что приехал — он явно не верил в то, что у меня всё получилось. Я не отчитывался ему о ходе работ.

Опасения Фрейданка развеялись, едва я откинул крышку ящика, явив всеобщему вниманию лежавшие там четыре Gewehre 98. Он в восхищении присвистнул.

— Какие красавицы!

— Прямо как новые, — подтвердил Вильке, вытащивший винтовку. Пальцы его скользнули по прикладу, он вскинул её к плечу и прицелился в далёкую мишень, дёрнул затвор. — Признайтесь, откуда стащили? Дерево покрыто лаком, и царапин нет, будто вчера c фабрики приехали. Да и помню я накладную, образцов девяносто восьмого в том хламе было всего две штуки, а здесь их четыре.

— Переделал из восемьдесят восьмых, — пожал я плечами. — Ничего сложного, если приноровиться.

— Вот так взяли и переделали? — прищурился Эдуард. — И подающий механизм заменили? И под новый патрон приспособили?

— Нет предела немецкой смекалке.

Вильке хохотнул, но Фрейданка ответ не удовлетворил.

— Как ни крути, а для такого к смекалке нужен свой литейный завод. Это же не просто напильником пару деталей подпилить…

— Не ворчи, — сказал Вильке, любуясь винтовкой. — Прими как должное. Вот есть у нас герр Кляйн. Может, сделал он их. Может, выкрал со склада. Главное, что результат всех устраивает, разве не так?

— Результат отменный, это сразу видно. Но я боюсь, как бы потом на моём пороге не объявились прошлые владельцы, — вздохнул Эдуард, щёлкнув ногтем по цевью. — Слишком хороши винтовки для кустарного производства. Всплывут потом последствия, а мне с ними разбираться.

— А вот и напрасно боишься, — неожиданно вступился за меня Курт. — Я тоже не верил, что можно на одном пианино исполнить так, будто целый оркестр играет. Но Макс сумел.

— Это всё-таки несколько иное…

— Я ничего не крал. Винтовки — мой новодел, — заявил я, оборвав Эдуарда.

Тот натянул на лицо улыбку и хлопнул меня по плечу.

— Ладно, верю. Вы, герр Кляйн, спасли всё наше предприятие. Теперь нам будет что показать на собрании!

Если похвалы от Вильке и Курта были искренними, то Эдуард, как ни старался, от меня скрыть фальшь в голосе не смог. В отличие от этих двоих, его высокое качество винтовок насторожило. Оно и понятно, не им отвечать головой, если окажется, что у «переделок» есть настоящие хозяева, а с учётом того, что организация Фрейданка ещё не окрепла, её при желании можно раздавить в два счёта.

Эдуард ожидал, что я приволоку на показ пару кое-как работающих Gewehre 88, и это при наиболее оптимистичном прогнозе. Это он принять мог. А идеальные образцы девяносто восьмого — нет. Такое было для него перебором. Он видел грань возможного для рядового пехотинца без образования; я её пересёк, и он почувствовал нечто неправильное. Может быть, даже смутную угрозу своему благополучию. Ведь любая аномалия, в том числе позитивная, несёт в себе повышенные риски. Потому-то я не продемонстрировал сегодня основной проект, ограничившись Gewehr 98, чтобы не подстёгивать паранойю Эдуарда.

В каком-то смысле он был прав. Я планировал договариваться с Людвигом Беком через его голову. Отнимать у Фрейданка власть над Сообществом я не собирался, но ему-то откуда об этом знать? А сказать — не поверит и ещё больше испугается.

Провели стрельбы, по два магазина на человека. Стволы винтовок выдержали испытание с честью, ни один не лопнул, да и точность оказалась на высоте. Вильке и Курт не переставали поражаться качеству оружия, а под конец напряжение отпустило и Эдуарда, она расслабился и перестал коситься на меня с тенью сомнения, тем более что я довольно подробно объяснил, как переделывал образцы. Подозрительным гением я быть для него не перестал, но хоть вором он больше меня не считал.

Разошлись мы довольные друг другом. Я пообещал доставить ещё пятнадцать винтовок после Нового года; половина была уже готова, однако об этом я упоминать не стал, Фрейданк и без того отнёсся к моим успехам с опаской. Эдуард и Вильке доехали на телеге до ближайшей станции, а от неё мы с Мецгером отправились вдвоём, не считая четырёх винтовок в сене. Курт с наслаждением закурил.

— А жизнь-то налаживается? — спросил он, вглядываясь в серые облака.

— То ли ещё будет.

Ветер донёс до меня запах отличного табака. Сигареты Мецгеру подарил я, так как курил он сущую дрянь, от которой запросто можно было выплюнуть лёгкие не только курящему, но и всем, кто его окружал. Добыл я сигареты у Шварца, которому их поставлял сослуживец сына, спасённый им в бою.

Сослуживец ещё тогда приторговывал папиросами в траншеях. Когда сын Георга вытащил его, раненого в плечо и обе ноги, он расчувствовался и пообещал снабжать спасителя сигаретами до конца жизни; но она оборвалась на следующий день. Из-за бюрократической ошибки сын Шварца до конца войны проходил в пропавших без вести несмотря на то, что застрелил его французский снайпер на виду у половины батальона. Сослуживец же пережил войну — и, ведомый чувством долга, заехал к Шварцу. В ротах часто принято было оставлять сведения о своих родственниках — передать последнюю волю, письмо или личные вещи, не очень ценные для посторонних, но имеющие значение для семьи.

Когда война завершилась, Георг так и не узнал о судьбе сына, пока на пороге его дома не появился парень в солдатской форме и не сообщил ему печальную весть. Помимо неё, солдат вручил Шварцу и коробку сигарет, которую не успел отдать его сыну. Когда он удалился, Георг, отродясь не куривший, деревянными пальцами вытащил сигарету и сунул её в зубы.

Прошли годы. Сослуживец поднялся на торговле табачными изделиями, однако о брошенном в пылу схватки обещании не забыл. От него исправно приходили посылки с импортными, американскими сигаретами, а порой и бразильскими сигарами. Георг их не продавал. Для него эти передачки стали частью памяти о сыне. Но моей просьбе он не отказал.

— Замечательные сигареты, — счастливо выдохнул Мецгер, рассматривая пачку. — Делают же вещи американцы! И зачем мы с ними воевали?..

Он был как ребёнок, который никак не мог наглядеться на новую игрушку.

Я оставил его вопрос без ответа.

Перед Новым годом я заглянул к Фишеру, чтобы подписать договор. В нём утвердили тираж — меньше предварительного, потому как расходы на типографию за последние недели резко возросли, как объяснил извиняющим тоном Самуэль. Я не расстроился, вся эта затея так или иначе была авантюрой, которая, скорее всего, провалится. Если французы вторгнутся в Рурскую область, обществу будет не до антивоенных посылов.

Аванс, выданный Фишером, был не очень велик, однако и он послужит неплохим подспорьем в моей деятельности. Деньги я не жалел: курс доллара рос как на дрожжах, вслед за ним тянулись ценники, и никакого смысла копить средства не было. После издательства я зашёл к Мецгеру, которого мой визит удивил — и сильно обрадовал, когда я раскрыл, зачем заскочил к нему.

— Это что, правда… — Он не закончил.

Руки мясника заметно задрожали, когда он прикоснулся к протезу. Его изготовил я, и он был гораздо лучше, чем тот, которым государство наградило своего верного сына: легче, прочнее, с более подвижными шарнирами, удобными ремнями и ручной регулировкой при необходимости. Он и смахивал на ногу куда больше полукостыля Мецгера.

В отличие от Эрика с его подагрой, Курт не выпячивал напоказ боевое увечье и старался ходить так, чтобы отсутствие ноги не бросалось в глаза. Я решил, что его скромность заслуживает награды, да и хорошо было слегка разгрузить голову от основного проекта.

— Где ты его взял? Он же… такой целое состояние должен стоить!

— Сам состряпал. Надень-ка, проверим, что вышло, — отмахнулся я.

Мясник, всё ещё ошеломлённый, подчинился.

— Стопа великовата получилась, — отметил я, когда Мецгер примерил подарок. — Надо доделать.

— Брось, это и так… Он и без того…

Курт задохнулся, не в силах подобрать слова. Вдруг он схватил мою ладонь:

— Сколько ты за него хочешь?

— Это подарок.

— Подарок… — тупо повторил он и встряхнулся, словно пробуждаясь ото сна. — У меня припасено кое-что, я сейчас принесу…

Благодарный мясник нагрузил меня таким количеством мяса, что я всерьёз засомневался, не стану ли целью номер один для всех окрестных собак.

— Как подъешь, ты приходи ещё! Для тебя всегда найдётся чем перекусить! — заверил Курт на прощание.

Я искренне надеялся, что он не выгреб все свои запасы в попытке отплатить добром за добро.

Так, в делах, подошёл к концу двадцать второй год.

[1] Чёрный рейхсвер — нелегальная военная группировка, которая была создана для обхода требования Версальского мира о стотысячном лимите сухопутных войск рейхсвера с попустительства немецкого правительства. Активизировалась в 1923 году на фоне Рурского конфликта и возможной войны с Францией. Чёрный рейхсвер спонсировался известным магнатом и промышленником Гуго Стиннесом.