Рассвет. XX век

Глава 20

Первый контакт с Людвигом Беком состоялся и прошёл даже лучше прогнозируемого. Моя выходка с солдатской песней социалистического настроя определённо вызвала в нём уважение, пусть и не сочувствие, — уважение тому факту, что я пошёл наперекор общему настроению, мастерски заданному Фрейданком. Что же до сочувствия… Глупо было бы ждать его от представителя среднего командного звена, тем более работавшего в ставке.

Для таких людей простая солдатня сводилась к числам на бумаге, выраженным сухой статистикой потерь, выданными боеприпасами и проеденным продовольствием. Им было не понять тягот рядового служаки, и в восемнадцатом году они за это поплатились. Когда по улицам шастали патрули из бывших военных с красными повязками, опьянённые свершившейся революцией, которая ещё не успела отцвести и принести свои горькие плоды, — так вот, эти патрули часто жалели младших офицеров, вышедших из народа, таких как они сами, особенно вольноопределяющихся. Жалели и не трогали, речь не шла о личных обидах.

Генералов же тронуть они не могли чисто физически, поскольку те продолжили сидеть в своих уютных кабинетах. Им на улицу высовываться было не с руки, да и незачем — они уже прочно заняли место в прекрасном новом рейхе, точнее, они никуда и не уходили, прочно поделив страну с социал-демократами. А вот среднему звену нередко доставалось от большевистских боевиков. За это выжившие офицеры потом частенько писали в своих рапортах о расстрелах при попытке к бегству — мёртвые своей стороны истории уже никогда не расскажут.

В общем, я не обольщался. Бека при всём желании нельзя было записать в сторонники Третьего Интернационала. Но он, имея отличное образование и обладая немалым опытом в управлении человеческим капиталом, точно не смог бы пройти мимо загадочной личности, на которую нельзя сходу повесить привычный и удобный ярлык.

Раз мне удалось разбудить его любопытство, то и выйти на разговор равных с ним будет куда проще.

Развить тактический успех мне помешал Фрейданк. Ему не понравилась роль на задворках, и он всем своим видом постарался показать, что он здесь главный и любые переговоры должны идти через него, а мои действия — глупость, о которой поскорее следовало забыть. Но и ему спутало все карты появление оппозиции, возглавляемой Флюмером. Тот, как и следовало ожидать от начисто лишённого такта меднолобого сына Германии, поспешил наброситься на меня с упрёками в пособничестве евреям. Более страшного обвинения от человека, которому голову натёрло штальхельмом [1], трудно было ожидать.

Публика от столь резких поворотов растерялась. Пришедшие на собрание люди вовсе не были сплочённой группой, хотя именно этого и стремился добиться Фрейданк, чтобы ею было легче командовать. Но среди них хватало и представителей боевого крыла, которым нравились декларации Эрика, и тех, кто испытывал симпатию к мундиру Людвига, и сторонников председателя… но больше всего среди них находилось оппортунистов, кто колебался и предпочитал выждать, пока не объявится победитель. И это совершенно естественное поведение играло мне на руку. В хаосе, когда все борются со всеми, легче перехватить инициативу.

Парочка единомышленников Эрика принесла ящик, в котором я опознал тот, что поручил охранять Мецгеру

Похоже, Курт заметил пропажу и, кликнув друзей, попытался его отбить, но — тщетно. Его даже не подпустили к первым рядам, как и каптенармуса в отставке Вильке. Передние места поделили между собой сторонники Фрейданка и бритые молодцы из свиты Флюмера, причём карманы кожаных курток тех, кто внёс ящик, подозрительно оттопыривались. Я незаметно перестроился так, чтобы не оказаться на прямой линии огня.

Вряд ли они решатся махать люгерами у всех на виду, но наличие пистолета здорово притупляет критическое мышление. Когда владеешь молотком, любая проблема кажется гвоздём, разве не так?

Я поймал взгляд Курта, который пытался пробиться ближе, и незаметно подмигнул ему — мол, всё под контролем, не дёргайся. Не знаю, получилось ли донести послание: секунду спустя его физиономия скрылась за широкими спинами собравшихся людей.

Тем временем ящик открыли, явив всем его содержимое. Там, в ложе из соломы, лежали две винтовки, отдалённо напоминавшие Gewehre 98, но сходство было лишь поверхностным. Очертания у них были куда более угловатые, хищные — и непривычные даже для боевых ветеранов. Можно было смело предположить, что такого оружия они никогда не видели, — потому что его сделал я.

— Что это? Откуда у него эти винтовки? А я скажу вам откуда! — Обвиняющий перст Флюмера нацелился на меня. — Он стащил их с завода, это явно секретная разработка. И он планировал передать их своим большевистским дружкам! Он из русских шпионов, он — позор нашей нации! Именно из-за таких, как он, разрушается образ честного немца. Большевики намеренно размывают его, чтобы подточить основы немецкой государственности!

Признаться, меня никогда не занимал национальный вопрос. В настоящем (или правильнее выразиться — в будущем?) культурные различия между нациями будут стёрты до такой степени, что их отличительные особенности останутся лишь в виде экспонатов в музеях и сносок в исторических учебниках. Можно ли или нельзя сделать из китайца или француза истинного британца — бессмысленный дискурс, так как все попытки сохранить нации и народы раздельными всё равно провалятся. Но едва ли стоило упоминать это здесь и сейчас. Этой Земле пока было далеко до единого правительства.

А Флюмер разошёлся не на шутку, чем изрядно взбесил Бека. Но я прервал Эрика до того, как Людвиг успел опередить меня.

— У вас уникальный талант, герр Флюмер, превращать любое событие в антиеврейскую агитацию, но вынужден вас огорчить: эти винтовки — моих рук дело. И я собирался продемонстрировать их на сегодняшнем собрании, за что выражаю вам благодарность — вы помогли дотащить их сюда. А теперь будьте добры заткнуться, пока тут не случилось второго Кобурга [2]. Будете арестовывать сами себя, если дойдёт до перестрелок на улицах?

— Ваших рук дело⁈ — взвился Эрик. — Полагаете, кто-нибудь поверит, что вы способны с нуля сделать нечто подобное⁈

— По крайней мере, я не видел ничего подобного у наших производителей, — вставил Бек, поддержав меня. Он с интересом разглядывал оружие. — Если вы изготовили их, то вам не составит труда рассказать о них подробнее?

— Нет ничего проще, — сказал я, — у меня при себе есть и чертежи, которыми я с вами с удовольствием поделюсь.

— Чертежи? Будто кто-то поверит, что вы способны на чертежи! У вас на лице написано, что вы — деревенщина! У вас нет нужного образования!

Эрик явно старался спровоцировать меня на открытую перепалку. А в беспочвенных оскорблениях на публику он, несомненно, поднаторел. Беда была в том, что действовало это лишь на не слишком умных людей. Если он собирался переубедить таким образом Бека, то напрасно. Но и затыкать Флюмера он пока не спешил, так как сомнения Эрик выражал обоснованные и логичные. И то, как я отреагирую на провокации, как поведу себя, в немалой мере определит мои дальнейшие отношения с Людвигом. Это был своеобразный стресс-тест. Иначе этот балаган закончился бы ещё давно.

— Время тянется медленно в блиндажах, когда с напряжением ждёшь новой атаки на свои позиции или приказа наступать. А скука развязывает языки всем, вот и болтали о том, кто чем занимался до войны, а я слушал, задавал вопросы и запоминал. Вы бы и сами поучаствовали в таких посиделках, если бы не отсиживались в тылах за третьей линией, герр Флюмер. Но военной жандармерии чуждо настоящее боевое братства, не правда ли?

В толпе раздались смешки. Даже среди свиты Флюмера наметился раскол — многим его лакеям не нравилось, что он не был правильным солдатом. Для популистов любая трещина в культивируемом ими образе могла стать причиной их падения.

Симпатии народа перетянулись на мою сторону. Не потому что я предоставил им логичное объяснение — в конце концов, и самому недалёкому человеку должно быть ясно, что ни литейному, ни кузнечному делу за разговором не научишься, да и что бы забыли оружейники на передовой? Мне предпочли поверить лишь потому, что не любили Флюмера, а возможность макнуть носом в грязь того, кого презираешь, мало кто пропустит. Ощущение единства против общего врага — мощный инструмент. А военная полиция никогда не была другом солдата, это уж точно.

— Герр Флюмер, ведите себя прилично, — одёрнул Эрика Фрейданк. — Иначе я буду вынужден потребовать, чтобы вы удалились. Ваши претензии нелепы, вы срываете собрание. Дайте герру Кляну выступить. Со своей стороны я могу подтвердить, что мы готовили показ винтовок, никакого сюрприза тут нет, правда, это было чуть позже в программе.

Председатель почуял, кто побеждает, и предпочёл поддержать меня, да ещё и притворился, будто моя презентация была заранее согласована с ним, хотя речь шла только о демонстрации Gewehre 98 с детским выступлением — разбором на время и стрельбой вхолостую. Эдуард не был бы Эдуардом, если бы не выторговал себе несколько очков влияния за чужой счёт.

— Тогда мой черёд занять трибуну, — подвёл итог я. — Ещё раз спасибо за то, что сберегли мои винтовки, герр Флюмер. Пропади они — и заседание было бы сорвано. Представьте, какая трагедия!

Я улыбнулся Эрику настолько дружелюбно, насколько сумел. Эксперименты показали, что чем сильнее я старался вложить в улыбку позитивные эмоции, тем более пугающей выходила гримаса. Ведь мои глаза не улыбались. Они сверлили того, на кого я смотрю, насквозь. В них читалось яростное желание взять соперника и размолотить ему голову гигантскими кулачищами, пока мозги не забрызгают все стены. За губами, которые растягивались с натугой, словно резиновые, блестели зубы, готовые вцепиться в горло врага. Если моя улыбка что-то и показывала, так это то, что я порву любого на своём пути и что мне будет весело, я буду охвачен безумным задором, как штурмовик, запрыгнувший во вражеский окоп.

Я долго бился над своей физиономией, но исправить её не получалось. Да и надо ли? Улыбка производила безотказный эффект на всякого, к кому она была обращена. Вот и в этот раз Флюмер спасовал. Он не получил поддержки Людвига, на которую надеялся, сомневающиеся не переметнулись к нему, Фрейданк не преминул ударить в спину, а тут ещё я ухмыляюсь, будто выходец из преисподней.

Он отвёл взгляд, фыркнул, словно не в силах выдержать отвращение. Но выражение лица его подвело. Настоящее отвращение выдаёт чуть-чуть поднимающаяся верхняя губа вкупе с задранным подбородком. А он опустил голову и слегка сгорбился.

Так выглядит страх.

Эрик сам загнал себя в угол. Поставил всё на нелепую попытку снискать симпатию у Бека — и, может быть, с другим офицером у него и получилось бы. Неспроста в рейхсвере пользовались спросом песни «Францию мы разобьём» и «Свастика на шлеме, чёрно-бело-красный бант, бригадой Эрхардта называют нас». Но Флюмер проиграл. И если я хоть немного разбирался в людях, такой удар должен был окончательно снести в нём все тормоза, которые обычно останавливают человека от полных глупостей.

Но этим заняться можно и потом.

Для выступления перед Беком я создал две винтовки, которые назвал Karabiner 23 и Sturmgewehr 23. Изобретательностью в наименованиях немецкая мысль не отличалась, и я не стал отходить от этой славной традиции.

Первым я показал Karabiner 23, самозарядную винтовку со съёмным магазином на пятнадцать патронов 7.92×57 мм, которые, не мудрствуя лукаво, позаимствовал у Gewehr.

Полуавтоматика была на фронте редким гостем. Она не отличалась высокой надёжностью из-за переусложнённых газоотводных и ударно-спусковых механизмов. Проще говоря, она часто отказывала в окопной грязи, отчего её практически не использовали на земле. Проекты Маннлихера были позабыты вместе с его смертью. В небесах среди экипажей самолётов, дирижаблей и аэростатов прижились Fliegerselbstladekarabiner Model 1915, но они составляли лишь малую долю всего вооружения. В основном на фронте воевали «болтовками» Gew.98 под прикрытием пулемётного огня из MG 08/15.

Проще было разместить на позиции пулемётное гнездо с водяным баком для охлаждения, чем мириться с частными отказами самозрядных игрушек. Так немецкая доктрина закрепила использование болтовок в качестве основного вооружения пехоты. Дальнейшее развитие получили пулемёты, они стали легче, а некоторым хватало и воздушного охлаждения, например Bergmann MG 15nA.

Эта концепция обосновывалась позиционным характером войны, она не учитывала городских боёв и активных наступлений. А уж если пулемётные гнёзда выбивали мортирами или снайперами, позиции становились очень уязвимы для контратак. Солдаты слишком сильно зависели от пулемётов, чтобы эта доктрина приходилась им по душе, однако альтернативы ведению боевых действий таким способом никто не предлагал.

Но прогресс не стоял на месте. Соседние страны развивали свои технологии. В отличие от немцев, те же русские пытались внедрять на фронте новые идеи. Так под конец войны у них появился автомат Фёдорова — справедливости ради, редкий гость на фронте, где господствовали трёхлинейки, однако штурмовики, вооружённые им, в теории были способны вести огонь на подавление куда лучше, чем солдаты с болтовками. И хотя гипотетически предварительным размягчением позиций должна была заниматься артиллерия, а прикрытие — дать пулемёты, часто солдаты стреляли из болтовок на бегу к новым рубежам. В подобных ситуациях винтовка со скользящим затвором не могла обеспечить адекватной боевой плотности огня.

К слову, как ответ автомату Фёдорова и выступила Sturmgewehr 23. В качестве прототипа выступил образец с винтовочным 7.92×57 мм, однако я и сам прекрасно понимал, что для автомата необходим новый патрон. Иначе никакого свинца с латунью не напасёшься — расход неизбежно будет выше. К тому же стрельба очередью из такого автомата будет неизбежно отбивать плечо при долгом использовании, несмотря на встроенные в приклад амортизаторы.

Проект промежуточного патрона хранился у меня вместе с остальными чертежами для передачи Беку, однако сильно я на него не рассчитывал. Объективная реальность заключалась в том, что переделать существующие заводы под новый тип патрона — дорого, долго и не встретит большого понимания у промышленников на этом этапе. А Sturmgewehr 23 с 7.92×57 мм и Sturmgewehr 23 с условным 7.92×33 мм или того хлеще 5,45×39 мм — это совершенно разные винтовки по удобству применения. В идеале, разумеется, перехватить распространение промежуточного патрона и создать единый проект для унификации с советским вооружением, но это задача не на ближайшее время.

Публика подобралась благодарная. Воевали в зале собрания все, кроме детей, а потому и вопросы их интересовали практические. Сколько весит? Далеко ли бьёт? Как быстро откажет? Что с эргономикой? Легко ли снимается магазин? Универсальна ли обойма? Насколько высока точность?

Пощупать новинки захотели многие, пришлось пустить образцы по рядам. Первым их изучил Бек:

— А что за наросты с прорезями на стволах? — спросил он.

— Дульный тормоз с компенсатором. Помогает справляться с отдачей и уменьшает подброс.

— Кажется, я что-то подобное читал у американцев… Не так давно они представляли доклад в свой Конгресс насчёт оптимальности наличия дульных тормозов на орудиях, но там обсуждалась артиллерийские установки на поездах…

— Уверяю, американцы не так плохо воюют, чтобы не прислушиваться к их словам! Наш «Ultima ratio regis» [3], увы, не выручил рейх на поле боя.

— А вы полны сюрпризов, герр Кляйн. Сюрпризов и передовых разработок, — заметил Бек. — Хотя Sturmgewehr 23 в текущей его реализации выглядит… не самым практичным решением. И я сомневаюсь в надёжности обеих моделей.

Он передал образцы дальше. Фрейданк немедленно завладел ими и организовал линию, чтобы все желающие могли их потрогать, я же остался с Людвигом.

— Я постарался упростить конструкцию, насколько это возможно в кустарных условиях. На фабрике удастся оптимизировать её дальше, у меня есть наработки, но и так винтовки выдерживают попадание грязи. Мы проверим это чуть позже, на стрельбище.

— Наработки?

Я протянул Беку папку с чертежами. Он открыл её и начал листать. Почти сразу его брови взметнулись вверх в крайней степени удивления.

— Это… амбициозно.

— Я был бы крайне рад, если бы вы передали мои идеи наверх. Я считаю, что они принесут пользу. Но если вы полагаете, что немецкому оборонному комплексу нечего улучшать, то у меня есть соображения и насчёт оборудования мирного времени. Скажем, улучшение насосов в химической промышленности…

Рука Людвига, которой он переворачивал очередной чертёж, вздрогнула. Он поднял на меня холодный взгляд.

— На кого вы работаете? На французов? Это провокация, чтобы обвинить нас в нарушении версальских ограничений?

Логика в словах Бека имелась. Моя история была шита белыми нитками. Чем выше я поднимусь по вертикали власти, тем глубже под меня начнут копать. Я рассчитывал, что объяснение, к которому они придут, не будет включать моей поездки в застенки тайного отделения. Ценными специалистами нельзя разбрасываться.

— Я работаю на всеобщее благополучие. И на то, чтобы Германию не растащили на куски западные страны.

— Вы из тех, кто выступает за сближение с востоком?

— Если того потребуют обстоятельства, — обтекаемо выразился я.

Людвиг вздохнул и похлопал по папке.

— Буду с вами откровенен. У ваших… наработок… огромный потенциал. Мы проверим его на стрельбище, но я склонен поверить вашим обещаниям. Если я откажусь передать чертежи, то потенциально ослаблю мощь немецкой армии, чего я делать не желаю. Ограничения рано или поздно снимут… да мы и так соблюдаем их без должного усердия, сами понимаете. Но я хочу знать, почему вы передаёте эти данные не по…сформированным каналам связи. Почему в обход ответственных лиц? И почему мне?

Мгновение я смотрел на него безо всякого выражения.

— Вы склонны верить, что я агент советского правительства?

— Это наиболее разумное объяснение.

Если я правильно понимал то, что Людвиг пытался донести обиняками, то он фактически признавался в том, что рейхсвер на определённом уровне сотрудничал с русскими. Оставалось понять, как рациональнее всего использовать эту информацию.

— Я представляю волю отдельных людей, герр Бек. Они заинтересованы в том, чтобы Германию не вовлекли в потенциальный конфликт, и намерены сделать всё в их силах, чтобы не допустить этого. Такой ответ вас устроит?

— Или вовлекли на правильной стороне, — прошептал Бек. Вслух же он сказал:

— Не буду ломать себе голову партийными интригами. Я понял вашу позицию и постараюсь донести её.

— Достаточно будет принять технологии. Поверьте, я умею быть полезным.

— Похоже, я соглашаюсь на сделку с дьяволом, — криво улыбнулся Бек, но протянул мне руку. — Если ваша помощь не будет нести дополнительных условий, я буду поддерживать вас. Всё ради скорейшего восстановления Германии.

Я пожал её.

Странный из меня получился большевистский лазутчик. Вместо того чтобы красть технологии, я их раздаривал.

К слову, неплохо бы выйти на агентов Интернационала в русской общине. Раз уж меня записали в разведчики, надо соответствовать этому высокому званию. Всё равно шила в мешке не утаишь. Кто ещё будет лоббировать сближение рейха и РСФСР, как не русский шпион? Пора привыкать.

[1] Штальхельм — пехотная каска немецкого солдата. Пришла на смену пикельхельмам, рогатым кожаным каскам, которые не защищали от шрапнели и демаскировали солдат.

[2]…второго Кобурга — здесь идёт речь о событиях 14 октября 1922 года, когда сторонники Гитлера устроили в баварском городе погром сторонников левых партий и в конечном счёте захватили его при попустительстве властей. Именно это событие послужило взрывному росту популярности НСДАП. Нацисты показали, что они, в отличие от других популистских партий, готовы кровью доказывать свои слова.

[3] Ultima ratio regis — с латыни «Последний довод короля». Крылатое выражение, которое с 1742 года по приказу прусского короля Фридриха II наносилось на все пушки в его армии.