Рассвет. XX век

Глава 9

Телефонный аппарат в конторе «Краузе и Шмидт» представлял собой небольшой деревянный ящик, украшенный резьбой. Я заподозрил, что её нанёс кто-то из торговцев надгробиями. Едва ли спекулянт был настолько благочестив, что захотел изобразить на аппарате раскинувшего крылья ангела. Он тянул руки к трубке, лежавшей на металлической подставке.

— Создаёт антураж, — улыбнулся Шмидт, поймав мой взгляд, и продолжил:

— Скорбящим надо напоминать о вечном, не то они неохотно расстаются с деньгами.

Ангел показался мне излишним. Создавалось впечатление, что он будет подслушивать звонок, уж больно заинтересованный у него был вид. Но я не стал делиться своим мнением. Не для того я сюда пришёл, чтобы рассказывать дельцам, как им наживаться на людских печалях.

Я снял трубку и назвал телефонистке номер. Ожидание затянулось. Я покосился на настенные часы-ходики, стилизованные под райские врата. Мы договаривались созвониться примерно в это время, может, я слегка задержался, пока уламывал Шмидта, но ненадолго. Мясник должен был ждать звонка. Конторщик принялся многозначительно покашливать. Ему не терпелось опробовать схему с векселями, но для этого нужно было сначала выпроводить меня.

Наконец в чёрном отверстии трубки раздался знакомый голос, огрубевший после полёта через полгорода по проводам.

Мы пообщались. Мецгер подтвердил, что договорённости в силе, и предложил встретиться у его лавки в десять утра. Звучал он отстранённо, почти подавленно. Я не спрашивал, что у него стряслось. Не так уж близки мы были, чтобы лезть к нему в душу, да и присутствие поблизости Шмидта не располагало к откровенной беседе.

Попрощавшись, я положил трубку. Опустил глаза и снова увидел ангела. С такого ракурса казалось, что он хочет схватить меня, и выражение лица у него было не добрым, а скорее, хищным.

На ум пришло Существо. Что оно сейчас поделывает? Наверное, забилось в далёкую конуру и восстанавливает силы — перенос чужого сознания одной псионикой должен был его истощить. Или так, или оно настолько близко к всемогуществу, насколько это возможно; а в этот вариант я не верил. Обладай оно бесконечными запасами энергии, не паразитировало бы на религиозном культе замшелой колонии — и явило бы себя значительно раньше.

Я поблагодарил конторщика, весьма обрадованного моим грядущим уходом.

— А вам этот ангел не мешает обсуждать сделки? У меня чувство, что он мне вот-вот в горло вцепится.

— Напротив, он мотивирует. Напоминает, что надо вертеться, если я хочу отодвинуть миг встречи, — хохотнул Шмидт. — Наш резчик возился с телефоном, когда его одолевало похмелье. Видать, воплотил в этой курице терзавших его демонов.

Я чуть было не растянул губы в вежливой улыбке, но вспомнил, какой эффект она производит на людей. Ограничился кивком. В дверях Шмидт остановил меня.

— Кляйн. Если получится, с меня бутылка коньяка.

— Огромное спасибо, но я не пью.

Шмидт поперхнулся. Этого он явно не ждал; некстати проснувшаяся память Макса подкинула воспоминание, как тот клянчил у конторских мелочь на пиво.

— Что ж, человек может измениться, — задумчиво проговорил он мне в спину. — Тогда мы предоставим вам отличное надгробие по бросовой цене.

— Умирать не планирую, но благодарю за предложение.

Я выбрался на улицу. Во дворике должна была находиться выставка памятников и надгробий, демонстрируя ассортимент фирмы. Из былого разнообразия остались пара монументов и внушительный обелиск, чересчур дорогой, чтобы продать его в Шмаргендорфе. Дела у фирмы и впрямь шли неважно. Впрочем, я быстро выкинул досужие размышления из головы. Впереди и так много дел.

В Берлине я планировал не только встретиться с мясником. До этого нужно было заглянуть в пару мест. Последние два дня я, можно сказать, приходил в себя, обживался в новой реальности, примеривался к ней, как пловец примеривается к бурной реке, которую предстоит пересечь. Но время двигалось неумолимо. Чем позже я начну работу, тем сложнее будет исправлять чужие ошибки. Их и без того наделали преизрядно.

Завтрашний день обещал быть загруженным.

Внешний мир всегда казался фармацевту Леддерхозе чересчур грязным и грубым. Это вынуждало его постоянно ходить в перчатках и натягивать на лицо шарф, но и такие меры помогали слабо. За шестьдесят лет он так и не привык к тому, насколько отвратительно грязными бывают люди. Лишь в своей аптеке старик чувствовал себя в безопасности, и худшим испытанием для него было встречать посетителей и общаться с ними. Он нанял бы помощника, но все они были такими грязнулями!

После утреннего наплыва клиентов Леддерхозе спасался уборкой. Он не мог успокоиться, пока аптека не пропитывалась запахами мыла и воска для натирания полов. Они органично дополняли привычный химический дух микстур, порошков и таблеток — и начисто изгоняли дыхание улицы. На какое-то время он даже забывал, что она существует, и мечтательно облокачивался о прилавок. Его одолевали грёзы об идеальном обществе, где всякий человек мылся не менее трёх раз в день и держался от других на расстоянии метров в десять.

Звякнул колокольчик. Вырванный из сладких дум Леддерхозе нахмурился и поправил очки. Он заранее невзлюбил покупателя. Чувство только усилилось, когда фармацевт увидел, когда занесло к нему в магазин. Это был гигант, горой возвышавшийся над Леддерхозе. Его пальто, хоть и солидного фасона, размером походило на плащ-палатку. Он был причёсан и выбрит, но квадратный подбородок, низкий лоб и выпирающие надбровные дуги выдавали в нём человека низкоинтеллектуального, как выразились бы в приличном обществе. Леддерхозе же про себя окрестил его нищей гориллой.

Взгляд посетителя облетел магазин. Фармацевт смекнул, что он выискивал. Порой сюда захаживали подобные типы — потрёпанные, даже оборванные, они заискивающим голосом выпрашивали нужное им средство и совали ему мятые кредитки. От вида этих купюр старика чуть ли не выворачивало.

Он едко сказал:

— С прошлого года продажу кокаина ужесточили. Теперь он отпускается лишь по рецепту лечащего врача. Ни порошка, ни даже тоника я продать вам не могу. Если вам угодно приобрести его, рекомендую зайти на станцию возле Потсдамерплац или Виттенбергплац, там вы найдёте нужных людей.

Внутренне Леддерхозе порадовался своей остроте. Обе станции служили известным местом встречи для гомосексуалистов, а эти типы употребляли кокаин в неумеренных количествах. Среди них этому здоровяку будет самое место. Пусть катится к ним зарабатывать люэс [1]. А главное, он даже не поймёт, на что в действительности был намёк!

Посетитель уставился на старика.

— Кокаин? Нет, я здесь не за ним. Мной движут более… исследовательские цели, если можно так выразиться.

Леддерхозе встретил взгляд покупателя, неожиданно пронзительный и холодный. В нём блестела искра разума. Это испугало аптекаря. В нынешней Германии новые ведомства и департаменты вырастали как грибы после дождя — и так же быстро исчезали после очередного скандала с воровством фондов. Не стоило сбрасывать со счетов возможность, что странный визитёр был инспектором с проверкой, который открыто не признается, что он инспектор, но по окончании разговора вкатит крупный штраф. Или же он упомянул про исследования нарочно, намекая на взятку? А может, это была шутка кого-нибудь из правления лекарственного союза, в котором Леддерхозе вынужденно состоял? Там его недолюбливали за то, что он обтирал ладонь после того, как пожимал кому-нибудь руку. Если прогнать этого типа прочь, на собрании поднимут вопрос о его, Леддерхозе, некомпетентности и грубости.

Перед старым аптекарем во весь рост встала перспектива исключения — и грядущих проблем с поставками. Его бросило в дрожь.

— С вами всё хорошо? Вы побледнели. Не хотите присесть? — осведомился визитёр, и Леддерхозе окончательно убедился, что с ним не так всё просто.

Его выдавали манеры, расходившиеся с образом безмозглого громилы.

— Я в порядке, — собрав волю в кулак, ответил он. — Задавайте свои вопросы, мне скрывать нечего.

— Я быстро, — обрадовался здоровяк — и начал допрос.

По-другому Леддерхозе назвать это не мог. Собеседник засыпал его ворохом терминов, которые старый фармацевт слышал впервые. По его спине побежал липкий пот. Леддерхозе осознал, что ни черта не знает. Ни образование, ни солидный опыт не могли выручить его, когда здоровяк с невинным видом осведомлялся, нет ли на его полках иммуносупрессантов — из тех, что модулируют рецепторы сфингозин-1-фосфата, не завалялся ли где-то препарат для устойчивой экспрессии какого-то белка и нет ли у него настойки, активное вещество которой содержит рекомбинантную нуклеиновую кислоту.

По мере того, как Леддерхозе отвечал, лицо незнакомца мрачнело. Он раздражённо взмахнул рукой, и бедный аптекарь отшатнулся, как от порыва ветра.

— И как вы вообще доживаете до двадцати? Не надо отвечать, это риторический вопрос, я всё прекрасно понимаю. И дикари, которые с копьями охотились на мамонтов, умудрялись иногда дотянуть до сорока, это закон больших чисел, когда среди тысяч спасаются десятки. Но я разочарован. У вас звонят телефоны — нет, я не про ваш, успокойтесь, — у вас по дорогам катаются машины и даже не глохнут после каждой пройденной мили, вы, чтоб вас, подняли в воздух самолёты и поставили на них пулемёты, дабы сподручнее было начинять противника свинцом, — однако в продаже ещё нет простейшего нейролептика, и нечем облегчить приступ делирия страдающим людям. Неужто ещё нет хлорпромазина? И не изучены производные бутирофенона? Как в таких условиях синтезировать вещества для развития коры головного мозга, как укреплять нейронные связи? Нет, про генную терапию я уже и не вспоминаю, благо мышечной тканью меня не обделили, но я надеялся хоть на какую-то базу для дальнейшей работы!

Посетитель был недоволен. О причинах Леддерхозе оставалось лишь догадываться, поскольку он уже практически не вслушивался в басовитый рокот. Мысленно он был далеко отсюда: прощался с аптекой, извинялся перед покойным отцом, от которого унаследовал магазин, подсчитывал сбережения. Их оказалось преступно мало, инфляция сжигала накопления со скоростью лесного пожара. Он не сумеет заплатить за квартиру, его вышвырнут на улицу… Вся жизнь престарелого аптекаря пошла прахом. И виновен был он — государственный инспектор, тайный проверяющий от союза, случайный учёный и чёрт знает кто ещё.

Злость помогла Леддерхозе вынырнуть из пучины покорного отчаяния. Он уловил последние слова визитёра — что-то про лечение шизофрении. Со смелостью приговорённого фармацевт вставил:

— Это вам бы не помешало подлечиться мокрыми обёртываниями.

Тяжёлый взгляд посетителя едва не пригвоздил Леддерхозе к стене. Мгновение спустя давление исчезло. Уголки губ незнакомца дрогнули в намёке на улыбку. Он почесал затылок.

— И в самом деле, я как-то распалился — наверняка распугал вам всех клиентов. А ведь ничего страшного не произошло, я изначально особо ни на что не рассчитывал. Всё-таки непривычно стартовать без полностью подготовленного тела… Выбило из колеи. Прошу прощения. Давайте я что-нибудь куплю? Вот этот сироп от кашля?

Леддерхозе заморгал, возвращаясь к действительности.

— Согласно закону, лекарства, содержащие диацетилморфин, отпускаются по рецепту.

Посетитель изумлённо вскинул брови.

— Зачем вы сунули в сироп от кашля героин⁈

— Он ведь безопаснее обычного морфина, — в замешательстве сказал фармацевт. — Поэтому действующее вещество и заменили.

— Вот что, я передумал покупать сироп. Пожалуй, пока в целом воздержусь от приобретений. Вместо этого…

Посетитель оценивающим взглядом обвёл помещение, задержавшись на толстых перчатках, которые носил Леддерхозе; полной грудью втянул стерильный аптечный воздух.

— Похоже, вы ярый фанат чистоты. Как насчёт пары советов для более эффективной противобактериологической дезинфекции?

Сердце в груди старика забилось чаще. Всё-таки он столкнулся с учёным, а не инспектором, да ещё таким, кто понимал всю важность борьбы с заразой! А он возводил на него напраслину… Аптекарю стало стыдно за себя.

Когда за визитёром захлопнулась дверь, Леддерхозе сменил перчатки и вывесил табличку о закрытии магазина на технический перерыв. Пробудившийся в нём энтузиазм подстегнул его к новой уборке.

Результаты визита удручали. Нет, благодаря памяти Кляйна я приблизительно представлял ограничения текущей эпохи, опять же, то, что Вольф умирал от заурядного туберкулёза, послужило тревожным звоночком. Но я надеялся на то, что какие-то медицинские сферы тут развиты больше других. Для этого и зашёл в аптеку — оценить предел возможностей современной фармакологии, ведь Макс о ней знал на совсем поверхностном уровне.

Ещё мне не понравилось, с каким презрением на меня сначала смотрел владелец магазина. Для него я был деревенским тупицей, пускай умытым, причёсанным и в приличной одежде — спасибо фрау Шнайдер, которая не спала всю ночь, чтобы закончить перешивать пальто. Утром она вручила мне результат своих трудов, сверкая красными от недосыпа глазами. Растроганный её заботой, я едва удержался от того, чтобы заключить старушку в объятия — с моей силой это тянуло бы на покушение на убийство.

Но все её усилия свелись на нет моей бандитской физиономией.

Решейпинг лица будет доступен ещё очень нескоро. К тому моменту, как до него дойдут технологии под моим руководством, необходимость в нём отпадёт — я буду слишком высоко, чтобы кто-то вздумал пренебрегать мною из-за неприглядной рожи. А до тех пор меня будут судить по ней.

После аптеки я заглянул в книжный магазин. Совершил почётный круг в поисках нужной полки. Как назло, попадалась отборная чепуха: восточная эзотерика, йога, западная религия, философия, дамские романы для обсуждения за чаем, сборники дурных стихов, календари, мемуары от вышедших в тираж националистов… Владелец магазина следил за мной издалека. Наверное, он прикидывал, как бы потактичнее намекнуть, что тут не продаются порнографические картинки.

Шкаф с недавней прозой я отыскал в самом конце. Пролистал несколько книг, отобрал приглянувшихся авторов и притворился, что углубился в чтение. Хозяин тотчас подскочил ко мне; такой наглости он не стерпел.

Мы разговорились. В отличие от старика-фармацевта, книготорговец не боялся меня — больше того, он продемонстрировал мне парочку своих поэм и признался, что состоит в обществе поэтов. Я похвалил его вирши, и он буквально расцвёл. Выудить у него информацию труда не составило.

— Лично я не знаком, но слышал, что интеллигенция, включая писателей, частенько захаживает в одно местечко. Романское кафе на Курфюрстендамм, 238. Зайдите и спросите у кельнера [2] или швейцара.

— Непременно.

Из вежливости я приобрёл у книготорговца томик, который держал последним, — «Приют грёз» Эриха Марии Ремарка. Поскольку я не спускал деньги на выпивку, такую трату я себе позволить мог, нотгельды мясника грели карман.

Моя цель в книжной лавке была простой. В книгах, в которые я успел заглянуть, много было написано о войне на Западном фронте, но почти ничего о Восточном. А меж тем освещение тех событий — да и в целом напоминание о русских в правильном ключе — поспособствовало бы сближению Советов и Германии. Среди немцев хватало болванов, начинавших при упоминании о большевиках пускать пену изо рта и кричать про азиатские орды, однако общественный запрос на справедливость, которую многие видели в социализме, никуда не делся. Пусть политика Веймарской коалиции завела её в тупик и к тому же не очень-то совпадала с большевистскими намерениями, они сумели подписать договор в Рапалло [3]. А кроме того, оставалась воинственная КПГ [4] — у неё с русскими было куда больше общего. Текущему правительству парламентского меньшинства во главе с Вильгельмом Куно [5] тоже не до преследования врагов нации, оно сосредоточилось на экономике, которая дышала на ладан.

Я собирался набросать мемуары по воспоминаниям Кляйна и отдать их кому-нибудь из писателей: выдадут за свои или используют как материал для художественной книги, большой роли не играет. Это будет рычагом воздействия на интеллигенцию, которая сейчас склоняется к либеральным позициям. Но если представить русских как народ, который обрёл свободу после долгой тирании, если представить большевиков как борцов за естественные права, равенство полов и людей перед законом — какая-то часть может заинтересоваться. Правда, важно не переборщить, коммунистических агиток немцы наелись уже вдоволь.

Я прокатился на грохочущем трамвае до дома, где жил мясник. На улице возле него стояла знакомая телега. Густав, сидевший на козлах, приветственно помахал рукой и спрыгнул.

— Идёмте, — сказал он, — выковыривать из квартиры пианино.

Густав держался молодцом, но я сразу увидел, что его что-то гнетёт. Этим он не отличался от Курта, который встретил меня — и, не предлагая перекусить, повёл в комнату с пианино.

Я только примерился поднять его, как в дверь требовательно постучали. Грохот был такой, что я решил — её выбивает полицейский рейд.

— Пойду открою, — произнёс хмурый Курт.

Но я опередил его. Самоуверенным мерзавцам, которые не боятся сломать чужую дверь, одноногий ветеран никак не помешает. Совсем другое дело я.

Их было трое. Двое молодцеватых, откормленных, с бритыми головами, в модных полутренчах и сапогах военного образца зубасто скалились, словно им принадлежал весь мир. Третий, стоявший посередине, был одет понеряшливее — потёртый плащ, жилет и гражданские башмаки. Он храбрился, но наглой уверенности в своём праве ещё не наработал и оттого имел чуть виноватый вид.

При моём появлении троица растерялась.

— А ты ещё кто? — пробурчал средний.

Я широко улыбнулся.

[1] Люэс — уст. сифилис.

[2] Кельнер — официант.

[3] Договор в Рапалло — договор, подписанный 16 апреля 1922 г. во время Генуэзской конференции в городе Рапалло между РСФСР и Веймарской республикой. В нём был зафиксирован взаимный отказ от возмещений убытков, аннулирование царских долгов советской властью, национализация немецкой частной собственности в РСФСР. Для СССР он означал конец международной изоляции, а для Германии — первый равноправный договор с окончания войны.

[4] КПГ — Коммунистическая Партия Германии.

[5] Вильгельм Куно — немецкий предприниматель и беспартийный политик, сторонник консерватизма и либеральной экономики. 22 ноября 1922 года он стал рейхсканцлером Веймарской республики при поддержке Партии католического центра, Немецкой народной партии и Баварской народной партии. Его правление должно было помочь Германии выйти из затяжного финансового кризиса, на деле усугубив его. При Куно рейх погрузился в пучину гиперинфляции.