Я буквально влетела в квартиру. Пальто упало с плеч и осталось у порога. Ботинки я сбросила на ходу. Внутри всё кипело.
Он сделал меня главным лицом своих картин. Он изобразил меня не просто, а… ТАК.
Михаил, с его показной нежностью. Как я не слышала раньше этой фальши в голосе? Или не хотела слышать? Я ведь любила его. Очень любила. Слепо. Без оглядки. Или он тогда был другим? Или это я была другой? Я не знаю. Знаю только одно: то, что он сделал — ещё одно предательство. Я даже не знаю, что хуже. То, что он изменил мне или то, что показал всем то, что было моим... интимным. Он обнажил меня перед всеми. Я села прямо на пол, у кровати. Подогнула ноги, обхватила колени руками, уткнулась лбом. Хотелось исчезнуть, раствориться.
Михаил выставил меня на обозрение как экспонат. Не спросив, можно ли. Михаил сделал это так легко и бездумно, словно я его вещь.
Но хуже всего даже не это… Я запустила пальцы в волосы, сжала кулаки. Не выдержала — всхлипнула. Артём. Я , кажется, влюбилась. Это не просто интерес, не просто лёгкое влечение. Мне больно не потому, что он отстранился — а потому, что это именно он. Потому что я уже успела почувствовать и поверить. Что он подумал? Он узнал меня в женщине на картинах. Сразу. Не мог не узнать. А я-то ломала голову, что так резко могло измениться за ночь. А он просто… видел. Меня. Обнажённую. На холстах, которые привёз Михаил. Его холодность теперь понятна. Что он чувствует ко мне теперь? Отвращение? Жалость?
Я поднялась. Посмотрела на себя в зеркало. Лицо бледное, глаза потемнели, губы сжаты. Вот она — я. Живая. Не картина. Не мираж. Я — настоящая.
Влюбилась… это пройдёт. Сейчас у меня другие задачи. Михаил — всё ещё мой законный муж, и он выложил меня, как тушку на витрину. Это не останется безнаказанным. Я раздавлена? Да. Но не сломлена. Гнев поднимался волнами, подкатывал к горлу. На Михаила — за наглость. На Артёма — за холодность. И, в равной мере, на себя — за то, что поддалась эмоциям. Я отвернулась от зеркала. Сняла свитер. Нужно принять душ и лечь спать. Я направилась к шкафу за свежим полотенцем, как в тишине комнаты зазвонил телефон. Я приняла звонок даже не взглянув на номер.
— Да, — мой голос прозвучал отрывисто.
— Вера, нам нужно поговорить — голос Михаила был умоляющим.
— Это ничего не исправит, — прервала я соединение.
Телефон тут же завибрировал снова. Я взглянула на экран и, глубоко вздохнула перед тем, как принять звонок.
— Артём? — в голосе всё равно явно слышались нотки дрожи.
— Вера, — в его тоне больше не было и следа иронии, — Если бы я знал, что на тебя это так подействует, я бы заранее сказал тебе, что за картины привез наш гений. Прости, я правда совсем не рассчитывал на такую реакцию.
Я молчала. Он выдержал паузу и продолжил.
— Но, Вера, признай, полотна потрясающие.
— Да, — ответила я, подойдя к окну и уставившись на огни ночного города. — Он превзошёл сам себя. Но я хочу сказать: я не буду курировать эту выставку. Я не…
— О, ты, конечно, можешь отказаться, — перебил он меня, возвращаясь к своему обычному тону — Но ты уверена, что хочешь остановиться перед самым окончанием проекта в который ты уже столько вложила?
Я почувствовала, как злость снова захлестнула меня, и закусила губу.
— Это всё … Эти картины… это слишком.
— Вера, — его тон стал серьёзным. — Эта выставка — просто работа.
— Я не могу, Артём! — воскликнула я, чувствуя, как голос срывается, и с ужасом слыша как со стороны, как жалко и непростительно непрофессионально это прозвучало.
— Можешь. И ты остаёшься куратором! — Я не успела ответить, как он отключился.
Я швырнула телефон на диван. Мои мысли мчались в бешеном ритме. Я чувствовала, что стою на краю истерики.
В дверь позвонили или мне показалось. Звонок в дверь прозвучал снова. Я подошла к шкафу и распахнула дверцы. Мой взгляд скользнул по рядам одежды, но ничего не казалось подходящим. Наконец, я вытащила мягкий тёмно-серый кардиган. Накинув его на плечи, я плотнее запахнулась, поправила волосы, заправила несколько выбившихся прядей за уши, и поймала своё отражение в зеркале. Лицо, ещё раскрасневшееся от слёз и волнения, глаза, в которых читалась растерянность. Я медленно подошла к двери. Моя рука задержалась на холодной металлической поверхности ручки.
— Кто там? — мой голос прозвучал хрипло, но я уже знала, кто стоит за дверью.
— Это я, — раздался его знакомый голос.
Я зажмурилась.
— Уходи, Миша. Нам не о чем с тобой разговаривать.
— Я буду спать под твоей дверью, если ты не откроешь.
— Дать тебе подушку?
— Значит, я буду кричать и растревожу всех соседей. Открой. Мы поговорим и я уйду. Обещаю. Я должен тебе обьяснить.
Я глубоко вздохнула. Поворот ключа и дверь открылась. Я встала в проёме, не давая ему войти.
— Что тебе нужно? — спросила я.
Он смотрел на меня, его глаза были полны напряжения.
— Прости, — сказал он тихо.
— За что именно? — сложила руки на груди. — За то, что сделал меня частью своего творчества? Или бизнеса, что у тебя сейчас. Или за то, что решил, что можешь снова ворваться в мою жизнь, как будто ничего не произошло?
— За всё, — ответил он, и его голос был полон раскаяния. — Но я не могу делать вид, что забыл тебя.
Я рассмеялась, но смех мой был горьким.
— Зачем ты здесь, Михаил? Тебе нужна натурщица?
— Ты не натурщица, Вера, — его голос стал твёрже. — Ты — моя жизнь. И моя единственная любовь.
Я замерла. Он сделал шаг вперёд, и расстояние между нами исчезло. Я чувствовала на своём лице его дыхание.
— Я пытался, Вера. Пытался жить без тебя. Но всё, что я делаю, всё, что я чувствую — это всегда связано с тобой.
Дыхание перехватило, когда он поднял руку и осторожно коснулся моей щеки.
— Ты не понимаешь… — начала я, но голос сорвался.
— Понимаю, — перебил он, не отводя взгляда. — И я не намерен больше держаться на расстоянии.
Его близость, его запах, тепло его тела — всё это смешивалось с воспоминаниями, которые я пыталась забыть. И я не могла бороться с тем, что ощущала в этот момент.
— Миша… — едва шепнула я, когда он наклонился ближе, его взгляд скользнул к моим губам.