Уже через день стало понятно, что не всё так радужно. Грипп уложил нас обоих в постель почти на две недели. Артём оправился на удивление легко, а вот я получила осложнение — бронхит. Потому утром финального заседания, которое должно было стать моей последней вынужденной встречей с Михаилом, я была бледной и зябнущей от слабости. Единственное, чего мне хотелось, после того, как я поднялась — это снова забраться под одеяло.
Но я собралась, оделась и направилась в суд к назначенному часу.
В зал ожидания мы с Артёмом вошли первыми. Михаил объявился через десять минут. Я почти не узнала его. Никакого лоска, никакого пафоса, никакой его вечной позы "я-здесь-главный". Он был в простой чёрной рубашке, мятой и, кажется, не особо свежей, будто надел первое, что попалось. Лицо бледное, под глазами залегли глубокие, серые круги, волосы сальные. Он выглядел измотанным. Я заметила, как его взгляд скользнул по мне, на секунду задержавшись. Он быстро отвернулся, подошёл к адвокату, что-то тому говоря. Он явно нервничал. Тер запястья, дёргал плечом.
— Проходите. Заседание открыто, — громко сказал судебный пристав, и дверь в зал заседаний отворилась. Мы заняли свои места. Сегодня зал был заполнен больше, чем в прошлый раз. Журналисты с блокнотами и камерами, пара человек с погонами, изредка переглядывающиеся. Кротов сидел рядом со мной, просматривая бумаги.
Судья — та же, что вела наш развод — начала:
— Заседание продолжается. Стороны — на месте. Слушается дело о разделе совместно нажитого имущества между гражданкой Лебедевой и гражданином Суховым.
Она посмотрела на меня.
— Учитывая доводы истицы и документальные подтверждения, а также то, что стороны не проживали совместно с 2021 года, брак носил формальный характер и фактически семья распалась задолго до подачи иска, суд принимает во внимание обстоятельства длительной раздельной жизни. Истица на момент последнего четырёхлетнего периода проживала за пределами Российской Федерации, о чём имеются справки. Суд признаёт это важным фактором при оценке спора.
Михаил чуть дёрнулся. Я это заметила.
— Суд постановил: признать за истицей право на 50% доли имущества, совместно нажитого в браке, за вычетом имущества, приобретённого после фактического прекращения совместного проживания. Таким образом, гражданке Лебедевой полагается: 50% стоимости жилого дома, автомобиля, а также половина средств на депозитном счёте. Исковые требования в остальной части — отклонить.
Зал зашумел, а я выдохнула. Всё так, как я и рассчитывала. То, что действительно было справедливо.
Секретарь громко объявила:
— Следующий вопрос — рассмотрение гражданского иска о нарушении нематериальных прав гражданки Лебедевой.
В зале стало тише и заговорила судья.
— Ответчик, признаны факты, подтверждающие использование образа истца гражданки Лебедевой без её согласия в серии художественных работ, публично экспонированных и коммерчески реализованных. Подтверждается также факт идентификации истца третьими лицами, включая представителей прессы и коллекционеров.
Она повернулась ко мне.
— Истец утверждает, что на момент создания указанных произведений находилась в браке с ответчиком, однако не давала согласия на использование своего образа в обнажённом виде. Также указано, что изображения носят интимный характер и нарушают право на личную и семейную тайну, а действия ответчика нанесли истице моральный вред.
Я почувствовала, как щёки вспыхнули.
— Суд изучил заключения экспертов, показания свидетелей, а также сопоставил визуальные элементы картин с архивными фото, предоставленными стороной истца. Установлено: в основе как минимум пяти полотен находится изображение Лебедевой В.А.. Ответчик, — судья подняла взгляд на Михаила. — Вы не отрицали, что писали эти работы по воспоминаниям о вашей супруге. Вы также признали, что не спрашивали разрешения на использование её внешности.
Михаил молчал. Он выглядел растеряным. Плечи ссутулились, руки сцеплены в замок.
— Учитывая публичность использования образа, коммерческую выгоду, которую извлёк ответчик, а также очевидность нарушения нематериального права на изображение, суд признаёт исковые требования истца частично обоснованными.
Частично. И это было ожидаемо.
— Суд взыскивает с ответчика компенсацию морального вреда в размере трёхсот тысяч рублей, а также запрещает дальнейшее воспроизведение и экспонирование вышеуказанных работ без письменного согласия Лебедевой В.А.
В зале снова зашумели, но судья призвала к порядку и продолжила:
— В процессе рассмотрения дела суду так же были предоставлены материалы, в которых содержатся утверждения истицы о подмешивании ей психотропных веществ без её согласия. В связи с этим суд выделяет соответствующие эпизоды в отдельное производство и направляет материалы в органы дознания для проверки возможного состава преступления, предусмотренного статьей 228.1 УК РФ и сопутствующими.
Михаил побледнел, а его адвокат отшатнулся.
— Заседание завершено, — коротко сказала судья, и удар её молотка гулко прозвучал в воцарившейся тишине.
После заседания мы с Артёмом и Кротовым отошли в сторону и остановились у выхода из здания.
— Будьте добры, — тихо сказала я. — Объясните мне, что именно значит последний вердикт?
Кротов пожал плечами.
— Это значит, что теперь в отношении Михаила может начаться доследственная проверка. Суд, как вы слышали, передал материалы в МВД. Учитывая, что речь идёт не просто о моральных нарушениях, а о подмешивании веществ, влияющих на сознание, это попадает под статью 228.1 УК РФ. Если подтвердится, что это наркотические или психотропные вещества, даже в малом объёме, без ведома и согласия другого человека — это сбыт. Даже если не с целью наживы.
— Что ему за это грозит? — уточнил Артём.
— Штраф, обязательные работы или, в худшем случае, — лишение свободы. От 4 до 8 лет — если сочтут, что он делал это систематически. Но если доказательств немного, а он не судим, то возможна условная мера. При этом его включат в реестр, и карьера, репутация — всё будет под вопросом.
— А если они подтвердят, что такие случаи были не только со мной? — спросила я тихо.
Кротов посмотрел на меня внимательно:
— Тогда для него всё сильно усложняется. Если найдутся свидетели, другие пострадавшие — может быть переквалификация дела. Особенно если они заявят о вреде здоровью. Мы об этом узнаем в течение месяца-двух, когда закончится доследственная проверка. Я рекомендую вам сейчас ничего не комментировать прессе. Ни слова. Пусть работает следствие.
Мы прощались с Кротовым, когда из здания суда вышел Михаил. Он остановился прямо перед входом, нервно и неуклюже прикуривая сигарету.
Он поднял взгляд и встретился со мной глазами.
— Ну что?! — крикнул он внезапно, резко, срываясь на хрип. — Умылась, да? Получила своё?! Ни хрена ты не получила!
Я отступила на шаг, а Артём подался вперёд, чуть заслоняя меня плечом.
— Думаешь, выиграла? — Михаил сделал шаг в нашу сторону, потом ещё один. — Полмашины и дом, в котором ты даже никогда не была?! Права на картины? Да даже если я их где-то опубликую или снова нарисую тебя. Что ты сделаешь? Подашь новый иск? Хочешь по судам бегать до пенсии? Ты обычная тварь, Вера! Ты — гадкая, мстительная бывшая! — выпалил он.
— А ты — преступник, — спокойно сказала я.
За нами уже наблюдали журналисты, вышедшие вслед за Михаилом. Нервно оглядевшись, он сплюнул себе под ноги и зашагал прочь.
Дорогие мои, любимые читатели!
Спасибо, что вы остаётесь со мной и моими героями. Если вам нравится эта история — не забудьте поставить ⭐ и подписаться.
Это мотивирует и помогает книге расти. Для автора — очень важно, для вас — пара секунд.
С любовью и вдохновением — ваша Ева.