Развод. Цена лжи (СИ)

Глава 46

Судья откинулась на спинку стула, выждала паузу и перевела взгляд на нас:

— Стороны, желаете ли высказаться по существу спора?

Кротов поднялся. Его голос звучал спокойно, без нажима, но твёрдо:

— Уважаемый суд, мы считаем, что представленные доказательства и пояснения свидетелей подтверждают намеренное сокрытие активов со стороны ответчика. Наша позиция остаётся прежней: всё имущество, нажитое в период брака, включая объекты, оформленные впоследствии на иных лиц, должно быть разделено поровну. Прошу учитывать также, что доходы Михаила Сухова в первый период брака обеспечивали в том числе совместным трудом истицы, которая фактически жертвовала своей карьерой в интересах семьи. Мы признаём однако то, что в течении четырех лет перед разводом стороны не проживали вместе. И наконец, действия ответчика по отчуждению имущества и иные обстоятельства, изложенные в дополнительных исках, характеризуют его поведение как недобросовестное.

Он сел. Михаил слегка привстал, будто не знал, говорить ли самому, но его адвокат уже поднялся, делая это за него.

— Уважаемый суд, мы категорически не согласны с трактовкой истца. Ответчик — заслуженный художник, все свои активы он приобрёл благодаря личному труду и таланту, большая часть имущества была куплена на средства, полученные уже после фактического прекращения брачных отношений. Доля истицы должна быть ограничена разумными рамками. Что касается третьих лиц, на которых оформлены активы — мы утверждаем, что это законные сделки, не имеющие цели сокрытия имущества.

Он бросил короткий взгляд на Михаила, тот кивнул, хмурясь. Слово за слово — и всё звучало как знакомая, изношенная пластинка: «всё было честно», «ничего не знал», «не специально».

— Стороны, будут ли реплики?

Кротов не встал. Только покачал головой.

Михаил поднял брови, усмехнулся, но молчал. Даже он понимал, что сейчас лучше не перегибать.

Судья посмотрела на часы.

— Суд завершает разбирательство по существу требований о разделе имущества. В связи с объёмом представленных материалов и необходимостью их анализа, объявляется перерыв до вынесения решения. Дата оглашения решения будет сообщена дополнительно.

— Переходим к рассмотрению дополнительных исков. Первый — о защите права на изображение.

Кротов встал, подал в канцелярию очередную папку.

— Уважаемый суд, ответчиком были созданы и распространены произведения изобразительного искусства, в которых очевидным образом используется образ истицы, при этом письменного согласия на это она не давала. Более того, в ряде интервью и сопровождающих публикаций он прямо указывал, что героиней картин является именно Вера Лебедева.

Судья листала документы, кивая.

— В материалах — фотографии картин, вырезки из интервью, а также заявления сотрудников галерей, подтверждающие личность изображённой.

— Всё верно, — подтвердил Кротов. — Эти картины были представлены на публичных выставках и реализованы за значительные суммы. Мы считаем, что произошло грубое нарушение права на изображение, предусмотренного статьёй 152.1 Гражданского кодекса Российской Федерации.

Судья посмотрела в сторону Михаила.

— Ответчик признаёт, что на картинах изображена истец?

Михаил откровенно пожал плечами, слегка наклонив голову набок.

— Я — художник. Это мои переживания, образы, вдохновение. Разве я обязан подписывать каждую картину: «Вера Лебедева»? Это интерпретация. Художественный образ.

Судья спокойно заметила:

— Интерпретация не отменяет факта портретного сходства и последующей идентификации личности. Комментарии в СМИ дают основание считать, что изображение относится именно к истице.

Михаил усмехнулся. Его адвокат поднялся.

— Уважаемый суд, мы настаиваем на том, что речь идёт о творческом акте. А свобода творчества — конституционное право. Прямая идентификация личности на изображениях без подписи, на наш взгляд, притянута за уши.

Кротов не дал паузе затянуться.

— Свобода творчества не даёт права нарушать частную жизнь другого человека. Особенно — извлекать из этого прибыль. Прошу приобщить также заключение специалиста о визуальном сходстве картин с образом истицы, и список картин с указанием стоимости реализованных произведений.

Судья приняла документы.

— Приобщаю. Следующий иск — о распространении личной информации.

Кротов продолжил:

— В интервью, связанном с выставкой, ответчик упоминал интимные детали личной жизни истицы, в том числе характер их разрыва и воссоединения, упоминал её имя, возраст. Всё это — так же без её согласия и, более того, не соответствует правде. Мы считаем, что были нарушены нормы статьи 152.2 ГК РФ, а также причинён моральный вред.

Судья пометила что-то в материалах.

— Документы подтверждающие?

— Расшифровка интервью и письменные заявления свидетелей — приобщены в полном объёме.

— Суд принял сведения, — сказала судья. — Переходим к следующему иску.

Кротов открыл следующую папку:

— По собранным нами материалам, Михаил Сухов, находясь в состоянии конфликта с истицей, подсыпал ей вещества, влияющие на психику и поведение. Это подтверждается независимой экспертизой, медицинскими показателями и показаниями свидетеля. Кроме того, зафиксирован факт проникновения в её жилище — без разрешения, с использованием дубликата ключей, что подтверждено видео с домофона и свидетельскими показаниями.

Судья выпрямилась, прищурилась в сторону Михаила:

— Ответчик желает дать пояснения?

Он откинулся на спинку стула, развёл руками и рассмеялся коротко, каким-то насмешливым фальцетом:

— Пояснения? Вы правда это рассматриваете всерьёз? Я — преступник? Вы это хотите сказать? Да она сама всю жизнь на успокоительных сидит!

Он встал, не дожидаясь разрешения, жестом указывая в мою сторону.

— А про капли она не расскажет? Те, что возбуждают? Те, что она сама просила добавлять в вино по вечерам? А теперь она бедная, ничего не знала? Смешно!

Я повернулась к Кротову, сказав ему тихо:

— Я не знала.

Он кивнул — и сразу поднялся, не спрашивая разрешения:

— Уважаемый суд, моя доверительница только что сообщила, что о наличии в напитках каких-либо веществ, в том числе так называемых «возбуждающих капель», она не знала. Считала, что это просто алкоголь. Мы просим зафиксировать, что ответчик фактически сейчас сам признал применение веществ, изменяющих психическое и физиологическое состояние истицы, без её согласия.

Михаил хмыкнул:

— Признал? Вы вообще слушаете, что я говорю? Да она сама этого хотела! Что, теперь за каждый бокал вина с особым ингридиентом у нас суд? Я должен был брать у неё письменное разрешение?

Судья постучала молотком по столу.

— Ответчик, вас уже предупреждали. Замечания — через представителя. При повторном нарушении — удаление из зала.

— Да удаляйте! — вспыхнул он. — Я десять лет был рядом с этим неврозом! Кто-то должен был всё это выдерживать! А теперь она, значит, жертва! Прекрасно. Пусть так и будет, раз вы всем так охотно верите.

Кротов спокойно подошёл ближе к столу.

— Уважаемый суд, полагаю, вы сами только что услышали формулировки, недопустимые в публичном процессе, направленные на унижение истицы. Я прошу внести в протокол соответствующую отметку о нарушении этики со стороны ответчика и поставить вопрос о возможности дальнейшего ведения заседания при его участии в зале.

Судья смерила Михаила холодным взглядом.

— Занести в протокол: ответчик пренебрёг установленным порядком, допустил оскорбительные высказывания в адрес другой стороны. В случае повторения — будет удалён. На сегодня заседание окончено. Завтра продолжим с допроса свидетелей. Всем спасибо.

Молоток ударил вновь.

Михаил, взбешённый, бросил ручку на стол и развернулся, выходя из зала широким шагом, не оборачиваясь. За ним следом бросился его адвокат.

Я сидела, прижав пальцы к губам. Внутри всё дрожало. Артём уже подошёл ко мне с ободрительной улыбкой, а Кротов, подходя ближе, тихо сказал:

— Это было даже лучше, чем я ожидал. Он сам роет себе яму.