Алекс старался: мое плечо было залито слезами, а вот высморкался Алекс в красивую салфетку, подставленную под декоративную вазу. На мои приподнятые брови и молча продемонстрированное удивление ответил кратко:
— Дядя говорит, что эти пылесборники все равно никому не нужны.
Я присела обратно на кровать, наблюдая за Алексом, который отправил использованную салфетку в мусорку. А после глянул на меня как-то странно. Не решался что-то сказать? Или что? Я ободряюще улыбнулась, и Алекс тут же подскочил, плюхнулся на мою кровать, сбросив обувь, а после и вовсе забрался с ногами.
— Я тут надолго? — полувопросительно сказал он.
— Как пожелаешь, — кивнула я. — Но пить, есть, спать разве не хочешь?
Алекс мотнул головой:
— После прохождения наказания нас всегда заставляют плотно поесть, выпить лекарства и еще поспать. Так что я наелся и выспался на целый год вперед!
— Ты... не первый раз проходишь наказание? — осторожно спросила я.
— Нет, конечно, — сказал Алекс. — С возрастом я умнею и не делаю глупостей. То есть, почти не делаю. А в детстве, ну, я чуть больше глупостей делал. Папа намного строже дяди, так что башню наказаний я посещал частенько.
Пока он такой покладистый... я протянула руку и потрепала светлые волосы. Вопреки ожиданиям, он не отбросил мою руку, всего-то насупился и глянул очень недовольно.
— Значит, ты привык и в этот раз не было ничего особенного?
— Я привык. Но это было не как обычно. Особенно. Особенно больно. Я раньше допускал разные ошибки, но еще никогда череда случайностей не приводила к тому, что из-за моего поступка кто-то умирал. Это... очень больно.
— Хочешь рассказать мне об этом? — тихо спросила я Алекса.
Тот сидел неподвижно, рассматривая свои ладони, которыми вцепился в штаны.
— Не знаю. Не понимаю.
— Знаешь. Если есть какие-то вещи, которые слишком тяжелы для тебя, то стоит разделить эту тяжесть с другими. Расскажи — и обязательно станет легче.
— Я уже рассказал дяде, должно было снова стать легко на душе, но почему-то до конца не стало, — как-то совсем по-взрослому ответил Алекс.
— Не сработало один раз, сработает во второй, — подмигнула я мальчишке.
— Думаете?
— Не попробуешь — не узнаешь.
— Вы там... умерли. Трижды. Из-за меня, — совсем тихо сказал Алекс.
— В иллюзии. Но сейчас я здесь перед тобой. И очень даже жива, — ответила и самым коварным образом схватила Алекса и зажала в объятиях. — Мертвые же так не могут обнимать, а?
— Не могут, — сказал Алекс. — Совершенно точно не могут.
И рассмеялся.
Алекс рассказал мне не так много, но и этого хватило — после рассказа лицо мальчишки стало другим. Нет, все еще был след печали, но это был уже не шрам, не нарывающая рана, а царапина, которая ноет, но рано или поздно заживет, не оставив и следа.
Зато, кажется, я стала намного лучше понимать этого мальчишку. Слишком взрослого для своих лет. Все же Дитрих прав — дети маги немного отличались от обычных детей. Не только поведением, но и восприятием.
Но кое в чем были и похожи: все эти эмоции так измотали Алекса, что он заснул прямо поперек моей кровати. Я и сама едва не заснула, глядя на него.
В дверь просочился Соломон, оглядел картину: и Алекса, бессовестно дрыхнущего, и меня саму, сидевшую подле него.
— Закончили, да? — шепотом спросил он. — Не буди его пока, пусть поспит. А в гостиной тебя Дитрих ждет, есть важный разговор.
— Что такое? — нахмурилась я.
Уж больно серьезным был кошак.
— Пришли результаты магического суда.
— Все плохо?
— Не плохо, но и хорошими их назвать нельзя. Выйдем?