Потому что меня об этом попросил Крейн. Он уже полностью выздоровел и чувствовал себя превосходно. Настолько, что едва ли не умолял Лайона, чтобы тот позволил ему встретиться со мной и поговорить. Отблагодарить свою спасительницу и получить возможность с ней общаться в будущем.
Было ли это странным? Не знаю. Я никогда раньше никому не спасала жизнь, чтобы понять, как должен ко мне относиться спасенный человек.
— Он молодой человек, чей энтузиазм столь же велик, как и его способности к магии, — выдал загадочную фразу Лайон. — Думаю, вам будет полезно с ним поговорить.
— Почему? — удивилась я.
— Потому что тогда вы еще больше проникнетесь медициной и вашей уникальной возможностью помогать таким чудесным детям, как Крейн.
Что ж, когда я встретилась с Крейном, то поняла, что Лайон ничуть не ошибся: чудесный мальчишка. Жизнерадостный, веселый, а его энтузиазм меня почти пугал.
Мы встретились в одной из комнат около лекарского крыла, которая как раз была предназначена для встречи пациентов с родственниками и друзьями. Светлая и стерильно чистая комната, удобный столик, пара кресел, шкаф с книгами и окно в пол. Из окна открывался чудеснейший вид на сад. На подоконнике — чай с чашками, который, как рассказал мне Крейн, работал благодаря магии.
Крейн, кстати, сначала вел себя довольно скромно. Поздоровался, поклонился, робко улыбнулся.
Он совсем не выглядел тощим и едва живым, как я его запомнила. Волосы оказались иссиня-черными, немного волнистыми. Их определенно давно не стригли, да и была ли когда-то какая-то стрижка? Волосы справа были на пару сантиметров длиннее, чем слева, словно кто-то обкромсал пряди вслепую. Живые яркие зеленые глаза, красивая улыбка. И ростом мальчишка мне по плечо, даже немного выше. Когда я видела его больным, то почему-то решила, что он ровесник Алекса, но он определенно старше, пожалуй, лет на пять?
А еще очень вежливый: стул мне отодвинул, а только потом сам сел напротив. Магией перенес чайник с чашечками, подогрел и налил мне кружку чая с травами.
И дружелюбный. Признаться, когда я шла на встречу, то мне было ужасно неловко: я не очень понимала, о чем говорить с мальчишкой, но как взрослая и разумная женщина рассчитывала взять разговор на себя, если ребенок вдруг растеряется. Но он не терялся: поблагодарил, спросил, все ли у меня хорошо, потом еще раз поблагодарил. Потом стал расспрашивать, кто я, чем занимаюсь, где живу. Шутил, смеялся. И ни капли не походил на ребенка, который прошел через ад.
И от этого мне становилось не по себе. Сколько силы и стойкости нужно иметь, чтобы улыбаться после того, как едва не умер?
Вопросы были невинными, такими, какие может задать только ребенок, да и какой-то информации, которую не знал бы каждый в этой стране, Крейн у меня не выспрашивал. Так что теперь Крейн знал о том, что я невеста Дитриха, у меня трое детей (не совсем моих), кот и мантикора. Знал то, что и без того все знали.
— Вы знаете, зачем я попросил с вами встречу? — спросил Крейн через полчаса нашего веселого и забавного общения.
— Чтобы познакомиться и поблагодарить? — предположила я, улыбнувшись.
Хотя уже понимала, что задали мне этот вопрос не просто так.
— И не только, — ответил Крейн. — Я хотел спросить, что я могу для вас сделать. Даже не так... Хотел узнать, что бы я мог сделать для той, кто меня спасла. Но, кажется, у вас все настолько хорошо, что я буду полностью бесполезен для вас.
— Ты жив, здоров — и это главная польза для меня, — сказала я, улыбнувшись. — Больше ничего не нужно.
— Нужно, — упрямо возразил мальчишка. — Я ничего не могу сделать для вас, но я могу сделать кое-что для ваших близких.