Рольф в лесах

31. Обход ловушек

Ночью погода изменилась. Задул сильный северный ветер. К полудню все утки покинули озеро. В небе на юго-восток потянулись косяки гусей, оглашая воздух громкими кликами. А ветер становился всё холоднее и холоднее, и скоро мелкие заводи затянуло льдом. Пошёл лёгкий снежок, затем перестал, небо прояснилось, ветер утих, но мороз крепчал.

На следующее утро, когда они проснулись, холод был лютый. Озеро замёрзло почти всё, оставалась лишь широкая полынья на середине. Куонеб тотчас взобрался на скалу, развёл костерок и, затянув «Песню охотника», бросил в пламя лисьи и куньи усы, щепотку сухой бобровой струи и щепотку табака. Едва спустившись, он начал собирать в дорогу одеяла, бобровые капканы, охотничье ружьё и припасы на два дня. К этому он прибавил рыбу для приманки и бутылку с духовитым приворотом.

Они быстро заряжали ловушку за ловушкой и клали приманку. Напоследок Куонеб бросал внутрь кусочек мха, чуть смоченный приворотом. Проделав это в первый раз, он слегка мазнул смесью свои мокасины, и Рольф громко присвистнул.

— По этому следу куница пойдёт ещё и через месяц, — объяснил индеец.

Скукум, видимо, разделял мнение Рольфа и не свистнул только потому, что не умел. Зато он вскоре спугнул стайку рябчиков, которые взлетели на ветку ближайшего дерева, и Рольф тупыми стрелами сбил трёх. Грудки охотники оставили себе на обед, а остальное, включая внутренности и перья, пошло на приманку для куниц, которой хватило на все ловушки до полудня, когда они вышли к бобровой запруде. Лёд был ещё тонок и не выдержал бы человеческого веса, но они без труда отыскали пристаньки, где бобры выбирались на берег и после наступления холодов. У каждой они поставили стальной бобровый капкан, укрыли его сухой травой, а в шаге перед ним воткнули расщеплённый прут с кусочком мха, смоченным приворотом. В кольцо цепи продевалась длинная жердь, которую затем глубоко загоняли в ил, наклонив в сторону, противоположную воде. Приём был стар и много раз проверен на опыте. Бобр идёт исследовать источник столь знакомого запаха. Ногу ему защемляет капкан. Инстинктивно, как всегда в минуты опасности, бобр ныряет. Кольцо скользит по жерди и останавливается там, где она уходит в ил. Всплыть с капканом и цепью бобр не может и погибает.

За час охотники поставили шесть капканов на бобров. А несколько минут спустя, едва занявшись поисками рябчиков, бросились вызволять Скукума, вознамерившегося вступить в очередную схватку с дикобразом.

Тем не менее ещё несколько рябчиков они добыли, зарядили ловушки на протяжении следующих двух миль и остановились на ночлег.

Под утро повалил снег, и, когда они проснулись, снег уже покрыл землю трёхдюймовой пеленой. Первый снег в Адирондаке удивительно красив. Всю осень природа словно специально готовится к нему. Деревья сбрасывают зелёные листья, чтобы виднее стали кисти красных ягод; камыши желтеют, становятся золотисто-бурыми и наклоняются в ожидании серебряного груза; невысокие холмы и ряды елей выступают на первый план, и для полного эффекта не хватает только сияющего белого покрова. И вот точно подвенечная фата окутывает деревья. Всюду сверкает серебро, будто на сбруе боевого скакуна, преображаясь в золото, когда настаёт час заката, и тогда понимаешь, как нужен природе этот её хрустальный убор, этот наряд из мерцающей парчи. Красота вокруг взволновала охотников, хотя выразить своих чувств они не умели. Рольф пробормотал: «А хорошо!» Куонеб же только смотрел, не нарушая молчания.

В восточных лесах нет другого такого места, где снег рассказал бы столько всяческих историй, и, продолжив свой путь, охотники словно обрели удивительную способность собак, которым каждый след сообщает какие-то сведения о тех, кто проходил тут и совсем недавно, и несколько часов назад. И хотя в первый день после метели снежная книга могла поведать меньше, чем на следующий, а на следующий — меньше, чем на третий, она всё-таки была уже очень интересной. Вот тут, когда метель ещё не улеглась, пробежал самец-олень. А вон там дорогу им перешла лиса, подозрительно обогнувшая ловушку впереди. Этот широкий след из частых крупных отпечатков оставил кто-то из приятелей Скукума. А тут длинными прыжками бежала куница. Вон ту чащу она исследовала, точно гончий пёс, а вот тут наткнулась на пахучий след Куонеба. Остановилась, принюхалась и заспешила дальше — да прямо в ловушку.

— Бревно свалилось, ура! — закричал Рольф, потому что под бревном лежала убитая куница поразительной красоты — тёмная, почти чёрная, с широкой золотой манишкой.

Они направились назад к бобровой запруде. В следующей ловушке бревно валялось на земле, но она была пуста. Затем они вышли к ловушке, в которую попалась красная белка — не добыча, а одно раздражение! Только и толку, что её можно оставить вместо приманки, когда бревно будет вновь установлено. Зато в третьей лежала куница, а в четвёртой — горностай. В остальные ловушки никто пока не заглядывал, однако к запруде они пришли с тремя хорошими шкурками. Настроение у них было прекрасное, и всё же они не были готовы к редкостной удаче, которая их поджидала. Каждый капкан одарил их крупным мёртвым бобром. Пять долларов шкура! Они ощутили себя настоящими богачами. К тому же это означало, что тут бобры непуганые, а значит, на них давно не охотились. Запруды обещали им по меньшей мере пятьдесят шкур.

Трапперы вновь зарядили капканы и, разделив груз, ушли подальше — зажигать костёр вблизи от своей бобровой запруды никак не годится. К их поклаже добавились ещё сто пятьдесят фунтов общего веса бобров, что к дальней прогулке не располагало, а потому, найдя укрытое от ветра место в полумиле от запруды, они развели костёр и сняли шкуры со своей дневной добычи. Тушки они выпотрошили и повесили на деревья, чтобы забрать их когда-нибудь потом, но шкуры и хвосты взяли с собой.

За день они проделали большой и тяжёлый путь, разложив приманки во все ловушки, и добрались до дому поздно вечером.