Рольф в лесах

65. Чомги и поющая мышь

Куонеб ломал голову над тем, что «в своём племени» молодой Ван Кортленд, как ни странно, пользуется почётом.

— Значит, он мудрый советчик, — решил индеец в конце концов. — Драться ведь он не умеет, а на охоте дурак.

Перед отъездом они ещё раз увиделись с губернатором и его сыном. Рольф получил обещанные полтораста долларов вместе с сердечной благодарностью всей семьи и ему, и его товарищу. Обоим им преподнесли по охотничьему ножу, такому же, как у Вана, только поменьше.

— Хо! — сказал Куонеб, беря подарок, и добавил: — Может, он вытаскивается, когда нужен. — Хо! Это хорошо, — добавил он, взглянув на острое лезвие.

— Рольф, — сказал адвокат, — в будущем году я хочу пожить у вас с тремя товарищами. Платить будем каждый столько же за месяц. Ну как?

— Отлично, — ответил Рольф. — Мы приедем за вами в августе. Только не забудьте взять гитару и очки!

— Да, кстати, а вы сумеете добраться в каноэ по Шамплейну до Канады? — спросил губернатор.

— Куонеб сумеет.

— Вы согласитесь стать разведчиками в этих краях?

Индеец кивнул.

— Если начнётся война, вы нам оба понадобитесь, так что будьте наготове.

И вновь каноэ поплыло на север с Куонебом на корме и Скукумом на носу.

Не прошло и недели, как они добрались до своего озера, — и вовремя. Листья уже облетели, и на речке им пришлось проламывать лёд.

Два последних месяца подсказали Рольфу много новых планов. Нет, оставаться траппером до конца своих дней он не хочет. Хорошо бы посмотреть Нью-Йорк и обдумать будущее. А для этого нужны деньги. Они с Куонебом обходят сто миль ловушек. Но есть люди, которые и в одиночку ставят ловушек вдвое больше. До морозов им следует проложить ещё две линии: одну к Гудзону, но выше по течению от Орлиного Гнезда, а другую на север по Блу-Маунтин, к реке Ракетт. Это был тяжёлый труд, и когда они вернулись в хижину, дрозды уже покинули оголённые, унылые леса, рябчики откочевали, совершая длинные перелёты по ночам, овражки хранили следы бегущих оленей, а в воздухе чувствовалось что-то зловещее, ведь подходил месяц Безумия, и солнце в тусклом небе еле освещало окрестные холмы.

На следующий же день озеро затянул сверкающий тонкий ледяной покров. Возле берега на его зеркальной поверхности неуклюже топтались две утки. Люди подобрались поближе, и Куонеб сказал: — Нет, это не утки, а шингебисы, поганки. Они взлетают только с воды. Ночью новый лёд не отличить от воды, они на него сели, а взлететь не могут. Так часто бывает.

Два дня спустя ударил мороз. Поганки, или чомги, как их ещё называют, всё ещё оставались на льду, но теперь он мог выдержать вес собаки, и охотники отрядили туда Скукума. Вскоре он вернулся с двумя красивыми птицами, чьё белое оперение на груди ценится наравне с мехом.

— Ак! — сказал Куонеб, подняв их повыше, чтобы лучше рассмотреть. — Так часто бывает в месяц Безумия. Мой отец говорил, что всё из-за пляски Калускапа.

— Ты про неё не рассказывал.

— Давно это было. Калускапа одолела лень. Есть он хотел, а охотиться — нет, а потому позвал сойку и сказал: «Объяви в лесу, что завтра Калускап покажет новую пляску и научит новой песне». То же самое он сказал филину. И сойка весь день кричала: «Калускап завтра вечером будет учить новой пляске!» А филин всю ночь вторил: «Калускап на следующем совете будет учить новой песне!» И все леса, все воды послали свои племена посмотреть новую пляску. А Калускап взял свой поющий барабан и сказал: «Встаньте в круг, а когда я ударю по барабану и запою, зажмурьте глаза и пляшите, двигаясь по кругу, как ходит солнце. И пусть, едва я крикну: “Новая песня!”, каждый издаёт свой военный клич». Все встали в круг и заплясали, а Калускап в середине бил в барабан и пел:

Они шли по кругу, а он выглядывал самых жирных, хватал одной рукой, сворачивал им шеи, а сам кричал: «Больше боевых кличей, громче, громче! Вот так, теперь хорошо!» Наконец шингебис почувствовала неладное, осторожно приоткрыла глаз, увидела, что происходит, и закричала: «Улетайте, братья, улетайте! Калускап нас убивает!» Что тут началось! Все кинулись врассыпную, а Калускап хотел в отместку убить шингебис, но нагнал её у самой воды и только дал ей такого пинка, что она пролетела кувырком полмили, потеряла все перья в хвосте, а ноги у неё сдвинулись назад, туда, где прежде был хвост. Потому-то она не может взлететь со льда. Это правда. Мне её поведал мой отец Кос Коб, и мы убедились в ней своими глазами. Так бывает всегда. Пойти против Калускапа — значит навлечь на себя большую беду.

Несколько дней спустя, когда они сидели у пылающего очага, из-за поленьев послышался странный писк. Они слышали его и раньше, но никогда ещё он не был таким громким. Скукум наклонил голову набок и поставил уши совсем торчком. Вскоре из норки за очагом выбрался маленький белогрудый зверёк. Нос и уши у него подрагивали, чёрные глазки посверкивали в отблесках огня. Он взобрался на поленницу, почесал бок, сел на задние лапки, испустил уже знакомый им писк, но по-новому громкий и непрерывный:

Зверёк приподнимался на задних лапках, мышцы на его животике напрягались, рот широко раскрывался. Это продолжалось почти полминуты, но затем Скукум не выдержал. Однако певец оказался проворнее и успел шмыгнуть в норку.

Рольф вопросительно посмотрел на Куонеба.

— Это Миш-а-бо-куас, поющая мышь. Она всегда приходит предупредить о войне. Скоро начнутся сражения.