Ромашка для Горыныча

Глава 10

Когда пришли девчонки, у меня уже всё было готово: по комнате плыл аромат варёных сосисок, в миске красовалась варёная картошка, а из чашки красными боками помидорок-черри подмигивал свежий салатик.

— У-и-и! Сонька! — верещит Алина, увидев меня. — Тебя выписали? Почему не предупредила?

— А мы сегодня к тебе собирались! — сообщает Рита, подбегая следом за Алиной и обнимая нас двоих.

— Девочки, я по вам так соскучилась! — смеюсь и приглашаю их ужинать.

— В честь чего пир? — интересуется Алина, присаживаясь и голодным взглядом окидывая накрытый стол.

Улыбаюсь и неопределённо жму плечами.

— Ни в честь чего. Просто решила отметить степуху и угостить подруг, — перевожу взгляд с Алины на Риту.

Та смущённо улыбается.

— Ну, тогда давайте есть.

Алина берёт вилку и накалывает сосиску.

— Красота! Вкуснямба, — стонет Рита, отправляя в рот кусочек помидора и блаженно замирая.

Стараюсь выбросить из головы то, что произошло сегодня на остановке, но губы всё ещё слегка покалывает, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не коснуться их кончиками пальцев. Усилием воли отгоняю мысли о наглом мажоре, потому что думать о нём ни в коем случае нельзя.

Вместо этого рассказываю забавные больничные истории или пересказываю услышанные от соседок по палате приколы. Решаю не упоминать встречу со своим биологическим отцом. С таким родителем уж лучше быть круглой сиротой.

Девчонки, в свою очередь, делятся новостями, общажными и вузовскими.

— Ой, что тут было! — в какой-то момент возбуждённо восклицает Рита и прижимает ладони к щекам. — Ты не представляешь, Сонь! Такие разборки!

— Кто с кем разбирался?

Спрашиваю скорее из вежливости, потому что подобного рода сплетни мне ни разу не интересны.

— Никто ни с кем не разбирался, — резко говорит Алина и кидает на Риту предупреждающий взгляд.

Откладываю вилку, скрещиваю на груди руки и откидываюсь на спинку стула.

— Ну и?.. — жду подробностей.

Рита, смущённая, знакомо теребит рукав кофты. Значит, сейчас выдаст что-то серьёзно-эпичное.

— Да не было там ничего такого, — фыркает Алина и показательно беззаботно кладёт в рот дольку помидорки.

Рита кидает на неё осторожный взгляд, поджимает губы и решительно поворачивается ко мне.

— Сонь, нас просили тебе не говорить, но… Тебя это касается в первую очередь, поэтому я думаю, ты имеешь право знать!

Вообще не понимаю, о чём идёт речь, и что такого могло произойти за время моего отсутствия, что касалось бы меня?

Алина тяжело вздыхает и недовольно качает головой, но я упрямо смотрю на Риту.

— Помнишь, когда ты заболела?

Киваю.

— Ну вот, — продолжает она. — Алинка тогда вызвала "скорую", но врач никак не могла привести тебя в сознание и сказала, что нужно ехать в больницу. И Алинка побежала за ребятами.

Рита замолчала.

— Ну и?.. К чему вся это предыстория? — спрашиваю, не дождавшись продолжения.

— Я побежала к айтишникам, — тяжело вздыхает Алина, понимая, что рассказать всё равно придётся, — потому что они не спали — голоса были слышны. В общем, забегаю, а там Горин. Я только сказала, что тебе плохо и надо в больницу… Короче, он отнёс тебя в "Скорую"… А на утро об этом знала вся общага.

Сердце ёкает. Обвожу девчонок настороженным взглядом и понимаю, что они что-то не договаривают.

— О чём знала?

— Ну, в общем, Горин так смотрел на тебя, когда нёс… У него по лицу было видно, что… ну, ему не всё равно, — пищит Рита и кидает на меня испуганный взгляд.

— А потом он сел в "Скорую" прямо с тобой на руках… — продолжает Алина. — …В общем, Элинка всё это в окно видела. Ну, и пообещала тебя в асфальт закатать. А Горин ей на следующий день устроил такие разборки, что она уже три недели сидит тише воды, ниже травы, ни с кем не разговаривает и даже на занятия не ходит. Девчонки сплетничают, что она собирается переводиться.

Теряю дар речи и только могу открывать и закрывать рот.

Наконец, голос возвращается.

— И что он ей такого сказал? — хриплю.

— Так они наедине разговаривали. Никто не слышал, и Элинка не признаётся. Даже своим подружкам не сказала. Но она после того разговора так рыдала, что в соседних комнатах было слышно.

— Та-а-ак… — тяну. — Ну, а я в этой истории каким боком?

— Ну, — смущается Рита, — типа, Горин всем сказал, что тот, кто посмотрит в твою сторону, будет иметь дело с ним.

— В общем, девчонки сплетничают, что он на тебя запал, — добавляет Алина.

Мне нечего сказать. Только что-то болезненно сжимается внутри, то ли от страха, то ли от растерянности. Не знаю, как реагировать на это заявление после того, что случилось сегодня утром на остановке. Вообще уже не знаю, что думать. Я понимаю, что хоть и не хочу этого, но Горин мне нравится, очень нравится. Но что мне делать теперь, когда кажется, и я ему нравлюсь тоже? Или я для него просто очередная цель?

"Попользует и выкинет через неделю", — так я услышала однажды.

— Это всё? Или ещё что-то есть?

Хмурю брови и окидываю девчонок подозрительным взглядом.

Алина смотрит на меня наичестнейшими глазами. Рита, напротив, тяжело вздыхает и пытается оторвать несчастный рукав.

— Колитесь, девочки, — тихо припечатываю, и они вздрагивают.

Внезапно Алина подскакивает со стула и упирает руки в боки. Лицо подружки искривляется в гневной гримасе, и она негромко, но категорично цедит:

— Можешь с нами не дружить, не общаться и даже побить, но я тебе скажу! Короче, когда тебя в больницу привезли, дежурный врач сказал, что хорошо бы какое-то лекарство специальное, но у них его нет. Оно очень дорогое, но эффективное.

Молча жду, когда Алина справится с нахлынувшим волнением.

— В общем, Горыныч попросил название, поехал в ночную аптеку и привёз его.

— А ещё… Это он тебе фрукты в больницу передавал, — сбивчиво шепчет Рита, — но сказал тебе не говорить, от кого, потому что ты очень гордая и выкинешь их в окно, а тебе нужно есть витамины.

— И на одежду денег добавил… — добивает Алина и кидает на меня строгий взгляд. — Он немного добавил, Сонь! Ты только не кидайся шмотками… Иначе, в чём ходить будешь?

Сижу, обтекаю. Ну, вот и что мне делать с Гориным, если я его от себя отталкиваю, а он всё равно раз за разом меня спасает и помогает? И как теперь деньги за куртку и ботинки возвращать?.. Ох, чуяла я, что как-то дёшево мне хорошие вещи достались… Ну и ладно, буду носить.

— Кидаться не буду, но деньги ему всё равно верну… со следующей стипендии! — тяжело вздыхаю.

Зато теперь понятно, от кого он узнал, что меня выписали. Врач сообщил. Поэтому так удачно и подкатил к больнице.

От воспоминаний о том, что было на остановке, щёки немедленно вспыхивают. Стараюсь незаметно выдохнуть. Никаким мажорам в моепритихламеста нет… Только, судя по последним событиям, убеждать в этом мне теперь придётся не только себя.

— Сонь, ты чего так притихла?

Поднимаю голову и вижу озабоченное лицо Риты и отчаянную решимость в глазах Алины.

— Девочки, — собираюсь с силами и встаю из-за стола, — я, наверное, кажусь вам глупой и жестокой, или не способной влюбляться и видеть чувства других. Но поверьте, это не так. Просто мне иначе нельзя… Пока не встану на ноги, никаким отношениям в моей жизни места нет. Поэтому давайте уже оставим эту тему. Я очень благодарна Горину за всё, что он для меня сделал, но повторяю: у нас с ним ничего быть не может.

Не глядя на подруг, начинаю собирать посуду.

— Я вымою, — говорит Рита. — Сегодня моя очередь.

Отбираю у неё тазик.

— Отдыхай, я сама. Все бока в больнице отлежала, хоть по коридору прогуляюсь.

На самом деле не хочу, чтобы подруги видели сейчас моё абсолютно растерянное лицо.

Девчонки садятся делать "домашку", а я иду на кухню. Сплетни и косые взгляды, если они будут, уж как-нибудь переживу. А вот то, что приставать никто не будет, за это Горину действительно спасибо. А после сегодняшнего разговора и он, надеюсь, от меня отстанет. И я его забуду. Верну деньги и забуду о нём…

Захожу на кухню, и меня окутывает привычная суета и разноплановый шум: болтовня, смех, звон посуды, шкворчание и бульканье готовящейся пищи.

Не обращаю ни на кого внимания, занимаю за блондинкой очередь к раковине и отхожу.

Поставив тазик на подоконник, достаю из кармана телефон и залипаю в нём. Надо проверить, есть ли изменения в расписании, может, кто ещё "домашку" скинул. Смотрю объявления. О, в конце недели посвящение в студенты. Девчонки собираются идти. Меня звали, ещё когда в больницу приходили. Я отказалась. Может, всё-таки сходить, отвлечься от грустных мыслей?

Не сразу понимаю, что на кухне стало на пару тонов тише. А когда, наконец, доходит, что вместо шума и гама до моих ушей доносятся какие-то шепотки, понимаю глаза и… хочу провалиться сквозь землю, потому что вижу, как на кухню вальяжно заруливает мажор.

Что он здесь забыл?

— Горыныч, ты здесь каким боком? — озвучивает кто-то мои мысли.

Перевожу взгляд на говорившего. Брюнет с серыми глазами. А, это же Игнат, парень Алины. Горин подходит, здоровается с компанией, в которой стоит Игнат.

Понимаю, что пялюсь на них, только когда замечаю странные косые взгляды девчонок.

Чувствую, как медленно наливаются краской щёки. Опять я залипла на нём?

Опускаю голову. Смотрю в экран телефона и ничего не вижу. Хорошо, что Горин меня не заметил. Наверное. Во всяком случае, на меня не смотрел.

— Да так, кое-кого жду, — доносится ответ.

Голос Горина звучит, как всегда, — с привычной ленцой и величием царя зверей.

В сердце что-то тоненько колет, становится как-то обидно даже. Сначала доставал, а теперь ноль эмоции. Ну, а чего я ожидала? Сама же послала его куда подальше. Какая-то я иррациональная. Может, тёть Лена была права, и я всё-таки полная дура?

В уши врывается тонкий девчачий визг. Вздрагиваю, но голову не поднимаю. Не хочу смотреть. Не хочу, но все равно украдкой подглядываю через пряди волос. Хорошо, что сегодня не заплела их в косу, и они свободно разметались по плечам, и скрывают моё лицо.

К Егору с радостным воплем подскакивает темноволосая длинноногая девица. Не останавливаясь, она буквально бросается к нему на шею. Мажор самодовольно ухмыляется, подхватывает её под бёдра и усаживает на себя. Девица обвивает его руками и ногами и тут же впивается в его губы. Они целуются под свист и одобрительное улюлюканье компании. Руки Егора сжимают и мнут филейную часть брюнетки.

— Да ты просто пылесос, детка! — ржёт кто-то из парней.

Не отрываясь от Горина, девица показывает шутнику средний палец, а после начинает показательно томно постанывать.

Мне становится неловко и как-то противно. Опускаю голову ниже, чтобы не видеть эту картину, но перед глазами всё равно стоит этот кадр — тонкие руки, обвивающие шею мажора, и его циничная самодовольная ухмылка.

Сжимаю зубы. Не знаю, из-за чего сильнее щемит в груди — из-за них, или из-за того, что я не смогла остаться равнодушной.

— Егор, хочу кататься, — через минуту капризно тянет девица.

— А ты уверена, малышка, что сможешь расплатиться? — насмешливо хмыкает Горин.

— Думаю, мы договоримся, — томно вздыхает она, и следом раздаётся громкий, почти издевательский чмок.

Это просто невыносимо.

У меня внутри всё сжимается, сердце пропускает удар за ударом. Хочется раствориться, исчезнуть, ослепнуть и оглохнуть, чтобы всего этого не видеть и не слышать. Слёзы уже жгут глаза, но нет, плакать нельзя! И убегать отсюда глупо… Но стоять здесь и слушать их просто невыносимо…

Терпи, Соната! Он тебе не нужен. И ты ему тоже, как видишь. Игрушка оказалась с характером, и мальчик тут же нашёл ей замену.

Внутри всё ломается. Закрываю глаза, пытаясь успокоиться, но вместо этого передо мной всплывает его взгляд. Пронзительный, тягучий, всепоглощающий.

— Слышь, Горыныч, с нами потом поделишься? — раздаётся насмешливый возглас.

— Посмотрим, — спокойно отвечает Горин.

Голос звучит так равнодушно, будто ему всё происходящее абсолютно неважно.

Судя по шагам, он уходит. Но проверять не буду. Просто стою, глядя в телефон, и надеюсь, что он действительно уйдёт. Из кухни. Из общаги. Из моей жизни. Из моего сердца.

— Сонь, раковина свободна! — окликает Лана.

Глубоко выдыхаю, будто надолго задерживала дыхание. Беру тазик и, ни на кого не глядя, иду мыть посуду. Руки двигаются автоматически. Помыть, положить, не думать. Помыть, положить, успокоиться. Помыть, положить, забыть.

Собираю посуду, разворачиваюсь… и замираю. Горин стоит в дверном проёме и пристально, с вызовом смотрит прямо на меня. Ждёт от меня реакции? Зря! Меня жизнь и не так била, так что, когда надо, я умею держать pokerface.

На моём лице отражаются только безразличие и холод. Так должно быть. Сама себя в этом убеждаю.

Мне всё равно.

Мне плевать…

Мне это неинтересно!..

А где-то внутри из разорванного сердца вытекают горячие кровавые слёзы.