Ромашка для Горыныча

Глава 5

Утром просыпаюсь не от звука будильника. Вместо противного писка мозг разрывает навязчивый монотонный шум.

Разлепляю глаза. Дождь. Не моросящий, а почти ливень.

Здорово, просто отлично нас встречает октябрь! О том, что могут зарядить дожди, я и не подумала. У меня ни куртки, ни зонта, ни денег, чтобы это купить. В чём идти на пары? Пусть и близко, а всё равно до костей промокну.

Решаю, что натяну поверх свитера толстовку, быстро добегу, а потом сниму её и сдам в гардероб.

Собираемся нашей маленькой компанией. Как всегда, девчонки берут надо мной шефство. Цепляюсь за Риту, ныряя под её зонт. Стыдно за своё нищенское существование, но деваться всё равно некуда.

— Ну и погодка, — стонет Алина, зябко передёргивая плечами и осторожно обходя гигантскую лужу, разлившуюся посреди тротуара.

— Полный капец, — поддерживает Рита и недовольно морщится.

Я только молча вздыхаю. У девчонок осенние куртки, а я не успела выйти, но уже подмерзаю.

С проезжей части резко выруливает машина и останавливается возле нас. Стекло в пассажирской двери медленно опускается.

— Эй, Снегурки! Может, вас подвезти, пока не растаяли?

Замираем. С водительского сиденья нам ухмыляется Горин. Сидит, лениво опершись локтем на руль, а потом немного наклоняется вперёд и подмигивает.

— Дар речи потеряли, Снегурки?

Рита и Алина смущённо переглядываются и почему-то бросают вопросительные взгляды на меня. Широко распахиваю глаза и пожимаю плечами. Решения моего ждут? А я-то тут при чём?

— Как хотите, — спокойно отвечаю, глядя поверх машины. — Можете ехать.

— А ты?

Алина удивлённо приподнимает брови, а Рита смотрит на меня умоляюще. Её можно понять. Нам вдвоём под одним зонтом идти не очень удобно.

— А я пешком, — отрезаю, не глядя на Горина.

Нет уж, спасибо. Мне его помощь не нужна. И вообще, с каких это пор он извозчиком заделался?

Девчонки нерешительно топчутся, обмениваются вздохами и печальными взглядами.

— Нет, — наконец, шепчет Алина. — Мы без тебя не поедем.

— Спасибо, но нам тут близко, — за всех отвечает Рита и натягивает на лицо виноватую улыбку.

Разворачиваемся и идём дальше. Рита тяжело вздыхает.

Ну, а я что? Мы ещё две недели назад конкретно так поговорили. Я своё мнение озвучила — меня никакие отношения не интересуют, и нечего сводничать.

Девчонки, вроде, согласились, но периодически какую-нибудь инфу про Горина как бы случайно мне в уши вливают. Неугомонные!

За спиной хлопает дверь машины, и тонко пикает сигнализация. Кошусь в сторону. Хмыкаю про себя.

Горин, как ни в чём не бывало, вклинивается между мной и Алиной. Идёт, не глядя по сторонам, словно с самого начала планировал присоединиться.

Руки в карманах, походка расслабленная, на лице неизменная ухмылка. Волосы моментально промокли, и со светлых прядей свисают крупные капли дождя. Модная кожанка нараспашку, поэтому на белой водолазке быстро растекаются большие мокрые пятна.

— Ладно, тогда и я с вами пройдусь. Погодка хорошая, как раз для прогулок.

М-да! Идиотизм у нас не лечится, а тупость неизлечима!

Отходим с Ритой в сторону и прямо по газону пытаемся обойти очередную лужу. Открываю рот, чтобы высказаться по поводу мозговой активности мажора и его странных погодных пристрастиях, но не успеваю.

Рита кидает взгляд на Горина и вдруг поскальзывается на мокрой траве. С тихим "Ой!" она начинает падать, утягивая меня за собой. Пытаюсь устоять на ногах, но, кажется, сегодня не мой день. В ужасе закрываю глаза и лечу вслед за ней.

Но до земли не долетаю. Горин каким-то чудом успевает схватить нас прямо в полёте и рывком тянет на себя. И всё могло бы быть хорошо, но моя рука выскальзывает из его ладони, я меняю траекторию и, как кошка, приземляюсь на четыре конечности прямиком в центр лужи.

Медленно поднимаюсь, осознавая весь масштаб катастрофы. Одежда насквозь мокрая, обувь чавкает, а сверху дождь методично добивает то, что осталось сухим.

Поднимаю глаза на девчонок. Алина стоит поодаль и с ужасом взирает на творящееся безумие.

— Обалдеть! Сонька, ты же вся… — выпучив глаза и прикрывая ладонью рот, пищит Рита, которой повезло больше, её-то Горин удержал. — Как же ты теперь… Блин, это я виновата!

Выхожу из лужи, вода льётся ручьями. Я сейчас на мокрую курицу похожа. Мокрую, замёрзшую, грязную и несчастную.

— Господи, мне даже переодеться не во что, а сегодня, как назло, пять пар, — шепчу в отчаянии.

— Возьми в моей полке синие джинсы и бежевую толстовку. Она тёплая, — Алина всё-таки быстро соображает.

Благодарно киваю, а к горлу подкатывает обида. Это всё Горин виноват! Как рядом оказывается, у меня сразу неприятности случаются.

Перевожу взгляд на мажора. Он смотрит на меня с лёгкой насмешкой. Кажется, кое-кого эта ситуация забавляет.

— Чего пялишься? — раздражённо спрашиваю и чувствую, что меня уже трясёт от холода.

Он приподнимает брови и растягивает губы ещё шире.

— Думаю предложить Олимпийскому комитету новый вид спорта — луже-сёрф для одной ромашки.

— Лучше предложи им "каратэ по завышенному самомнению"! Все призовые места твои будут.

Знаю, что нарываюсь. Горину хамить нельзя. Но у меня просто нервы не выдерживают! Холодные капли стекают за шиворот, пальцы на ногах скручиваются в трубочку, а тут ещё он со своими шуточками.

Мажор открывает рот, чтобы что-то ответить, но тут мои зубы начинают выбивать дробь. Не дожидаясь очередной подколки, машу девчонкам, разворачиваюсь и бегу в общагу. Вижу, что Горин что-то спрашивает у Риты, но слов уже не слышу.

Вода противно хлюпает в кроссовках, мокрая одежда липнет к телу, челюсть трясётся, и я её никак не контролирую. Внутренности сжались от холода. Пипец… Просто день невезенья: и с мажором столкнулась, и в лужу упала, и первую пару пропустила.

Залетаю в комнату, быстро раздеваюсь. Пальцы не гнутся — заледенели окончательно. С трудом стягиваю кроссовки. Как и когда их сушить буду, без понятия.

Из сменки только кеды. Идеальная обувь для дождливой осени! Вообще не представляю, попаду ли сегодня на пары.

У девчонок размер ноги больше. Обуть Риткины ботинки? Тридцать восьмой, конечно, но если внутрь что-нибудь всунуть или носки поплотнее надеть, то, может, сойдёт?

Ой, блин! Что ж делать-то? Бегаю по комнате в одном белье. Но ничего путного в голову не приходит.

Неожиданно в дверь стучат. Кого ещё там принесло? Подлетаю в кровати, накидываю халат и бегу открывать. Распахиваю дверь и застываю с открытым ртом. Вот кого угодно ожидала увидеть, но только не его!

Не знаю, как реагировать, и что говорить, поэтому выдаю стандартное:

— Что надо?

Горин молча заходит, вынуждая меня отступить в сторону. Вот это наглость восьмидесятого уровня!

— Глухой, что ли? Что надо, говорю? — имитирую поведение тёть Лены, когда к ней соседка приходила, с которой она в контрах.

Мажор усмехается, молча ходит по комнате, заглядывает в каждый угол. Только что пальцем пыль на полках не проверяет.

Скрещиваю на груди руки, рычу:

— Слышь, тебя сюда не звали! Чего пришёл?

О! Меня замечают!

Горин останавливается и окидывает меня изучающим взглядом. Я бы даже сказала, сканирует.

— Вещи твои где? — спрашивает.

Вскидываю брови, цежу:

— Какие вещи?

Усмехается. Разворачивается и… открывает шкаф.

Да он… Да он… Да он вконец охренел???

— Вот эта твоя полка? — безошибочно тыкает пальцем туда, где сиротливо лежат свитер-лапша, пара комплектов нижнего белья и носки.

Ну да, у девчонок в полках и свитера, и кофты, и джинсы.

В голове за секунду проносятся воспоминания о последних пяти годах жизни.

Тёть Лена мне вещи только по необходимости покупала — когда я из них вырастала или старые изнашивались. Да ещё выговаривала потом неделю, что на мне всё как на огне горит, и денег на меня не напасёшься. Хотя все годы получала за меня опекунские.

Её любимая поговорка:

"В деревне некуда наряжаться, а по двору можно и в старом ходить".

С одной стороны, она была права. В школу я ходила в форме, а в магазин надевала джинсы и свитер. Больше мне ходить было некуда. Мои ровесники по субботам в клуб бегали, а в будни на школьной площадке компаниями собирались, но меня тёть Лена не пускала.

Я как-то раз попросилась, но она как рявкнула:

— Чтобы ты, как мать твоя беспутная, в подоле принесла? Быстро тогда отсюда вылетишь! Если нечем заняться, иди на усадьбу, картошку тяпай!

Так что, больше я эту тему не поднимала.

— Слышь, ромашка! Твои родичи на тебе экономят, что ли? — вырывает из воспоминаний голос мажора. — Как-то сиротливо в твоей полке, не находишь?

От такой беспардонности и наглости у меня перехватывает дыхание.

Мгновенно вскипаю, лечу к нему, с силой захлопываю дверцу ни в чём не повинного шкафа и, задрав голову вверх, смотрю в наглые серые глаза. При этом шиплю не хуже королевской кобры:

— Так может, это потому что я и есть сирота? — и, не дожидаясь реакции, указываю рукой на дверь. — Слушай, Горин, вали отсюда, пока я твою холёную рожу не расцарапала, и ты нищетой от меня не заразился!

Что-то в его лице меняется. Ухмылка исчезает, а взгляд становится растерянным. Неужели стыдно стало? Глазам не верю!

— Прости, я не знал, — говорит, посерьёзнев.

Мои плечи опускаются, весь запал куда-то уходит. Вроде и не специально задел, а всё равно кольнуло.

— Уходи, Егор, — говорю тише, но голос предательски дрожит. — Я не обиделась. Сирота — это не оскорбление, а статус. Такой же, как и у тебя — мажор.

На мгновенье он хмурится, будто мои слова его зацепили.

— Ромашка, да ты не просто колючая. Ты ещё и ядовитая, — хмыкает он, а у меня комок к горлу подкатывает.

— Дверь там, — киваю на выход.

Больше нет ни сил, ни желания язвить и отбиваться от нападок.

Отхожу в сторону, поднимаю с пола мокрые кроссовки. Надо бы их помыть и поставить сушиться, но ничего не хочется. Такая апатия накатывает. Ставлю их на место и отхожу к окну.

Вот что, спрашивается, Горин припёрся? Кто его звал? Если бы он не остановился, Ритка бы на него не отвлекалась и не поскользнулась, а я бы не упала в лужу и не глотала сейчас слёзы обиды.

— Эй, ромашка, ты что, плачешь?

Неожиданно мажор оказывается за моей спиной, берёт за плечи и поворачивает к себе.

Я плачу? Трогаю лицо. Мокрое.

— Нет, это с волос капает, — отвечаю, а у самой голос отчего-то срывается.

Горин смотрит внимательно, а потом приподнимает моё лицо за подбородок, и я вижу в его глазах сочувствие. Вся его придурочность куда-то делась. Егор хмурится и неожиданно выдаёт:

— Извини. Я действительно чего-то перегнул.

А я смотрю на него и залипаю. Теперь, когда мажор не строит из себя мистера Вселенную и не давит своей мощью, он мне ещё симпатичнее кажется. Взгляд его обволакивает, а губы так и тянут прикоснуться.

С трудом вытаскиваю себя из этого зомби-состояния и отвожу глаза.

— Забыли, — бурчу и делаю шаг назад.

Внутри буря. Меня трясёт от близости Горина. Сердце трепыхается. В горле пересохло.

Ох, Соната! Куда ты вообще лезешь? На кого губу раскатала? Ты ему не пара. Так, девочка на пару ночей. И он тебе не нужен! Мажор. Маменькин сынок, родившийся с золотой ложкой во рту. Не стоит повторять мамины ошибки. Ни к чему хорошему это не приведёт.

Беру себя в руки и максимально равнодушным голосом говорю:

— Я на пары опаздываю. Уходи, Горин. Очень тебя прошу.

Внутри что-то сжимается и протестует, но я отворачиваюсь, скрещиваю на груди руки и упрямо смотрю в окно.

Слышу тяжёлый вздох, шаги и тихий щелчок дверного замка.

И только тогда закрываю лицо руками и горько плачу. Дура ты, Соната! Ох, дура! Куда ж ты лезешь? Ничему тебя жизнь не учит.