Ромашка для Горыныча

Глава 7

Иду в сторону общаги. По дороге захожу в магазин, покупаю батон. Несмотря на всё случившееся, свои обязанности помню. Значит, мозги не все отбили.

Продавщица на кассе косится на меня.

Молчу. Перед незнакомой женщиной за распухшую скулу оправдываться не буду.

— Может, тебе помощь нужна? — тихонько спрашивает она, когда я уже отхожу.

— Нет, спасибо. Все нормально, — машу рукой и выхожу на улицу.

На крыльце общаги небольшое столпотворение. Народ что-то обсуждает. Поднимаюсь. Неожиданно голоса смолкают, все оборачиваются ко мне и расступаются. Интересно, с чего бы мне такая честь оказана?

От девчонок отделяется Милана, брюнетка с тату.

— Сонь, у тебя всё в порядке?

— Ну да, — пожимаю плечами. — А что не так-то?

Брюнетка косится на подружек, а потом быстро подходит ко мне.

— Говорят, у вас с Элиной разборки были. Тебе не сильно досталось? — шепчет и кивает на щёку.

Быстро здесь сплетни разлетаются, я только в магазин успела зайти.

— Нет, не сильно, — бросаю равнодушно и быстро скрываюсь за дверью.

Девчонки со мной носятся, как курухи. Новость уже и до них дошла.

— Ой, Сонька, ну как же так-то? — стонет Алина, готовя для меня холодный компресс из куска какой-то тряпки и ледяной воды из-под крана. — Тебя одну вообще отпускать никуда нельзя. Вечно в неприятности влипаешь.

— Мы теперь тебя будем после пар дожидаться или приходить встречать, — поддакивает Рита.

Так и хочется ответить девчонкам, что неприятности у меня случаются только из-за Горина или рядом с ним. Но молчу.

— Не надо меня встречать, — бурчу. — Что за детский сад развели? Сама дойду.

— А если Элина опять на тебя наедет? — хмурится Рита.

Криво улыбаюсь.

— Не наедет. Я ей сказала, что мне на её Горина розово-сиренево.

— Ну, а если?!.. — никак не может успокоиться подруга.

— Никаких "если"! У нас договор. Я не имею ничего общего с её парнем, а она не ищет финансы для изготовления надгробного памятника с моим именем.

Девчонки в ужасе взирают на меня, а я стараюсь весело и беззаботно улыбаться.

— Сонь… — в испуге шепчет Алина, но в этот момент в дверь стучат.

Она замолкает и идёт открывать. С кем-то здоровается, а затем выходит в коридор и возвращается с коробкой в руках. Закрывает дверь и подходит ко мне.

— Сонь, это тебе.

Смотрю на красивую коробку в её руках, но забирать не спешу.

— И что там?

— Не знаю. Это же тебе передали. Открой и посмотри.

— Зато я знаю! — хитро улыбается Рита.

— И что?

— Обувь! — она тычет пальцем в надпись на крышке. — Я знаю эту фирму. Очень хорошая, дорогая, качественная обувь.

— Ну, тогда посылочка точно не по адресу, — снимаю с глаза компресс, мочу его в чашке, снова прикладываю к лицу и равнодушно добавляю: — Верни тому, кто её передал.

Алина пожимает плечами.

— Так это курьер был. Передал посылку, сказал: для Сони. Я только расписалась за тебя.

Вскидываю на подругу насмешливый взгляд.

— Значит, отнеси на вахту. Скоро он поймёт, что ошибся адресом и вернётся за своей коробкой.

— Ой, девочки, а может, посмотрим, что там? — Рита складывает ладони в умоляющем жесте. — Ну, пожалуйста. Я такую обувь только в рекламе и видела.

Алина ставит коробку на стол и приоткрывает крышку. Вижу, как у неё загораются глаза.

— Мы только одним глазком. Портить ничего не будем, — заговорщически шепчет она.

Равнодушно пожимаю плечами и обновляю компресс. Мне абсолютно неинтересна эта дорогая качественная обувь. Всё равно мне такая не светит. Ну, если только лет через десять.

Девчонки, между тем, достают из коробки два мешочка, а потом тихо восторженно вздыхают.

Вскидываю на них правый глаз, потому что левый закрыт тряпкой.

— Сонь, ты посмотри, какая красота! — с придыханием пищит Алина.

— И офигеть, сколько стоит! — вторит ей Рита.

У девчонок в руках удивительной красоты осенние кроссовки. Сразу видно, что тёплые и очень удобные.

И цвет такой мажорский — абсолютно белый. Тут же вспоминаю мажора с его любовью ко всему белоснежному, а потом — свои утренние рыдания над старыми мокрыми кроссовками.

— Сонь, может, примеришь? — Рита с надеждой во взгляде протягивает мне обувь. — Размер как раз твой — тридцать пятый.

Я бледнею, а потом краснею.

— Уберите это в коробку и отнесите айтишникам, — цежу практически по слогам.

Улыбки медленно сползают с лиц девчонок.

— Почему айтишникам? — растерянно спрашивает Алина.

— Потому! — зло рыкаю, забираю чашку с водой и ухожу на свою кровать.

Обновляю компресс, ложусь и отворачиваюсь к стене.

— Сонь, а что случилось? — слышу у себя прямо над ухом.

— А вы, типа, не поняли? — разворачиваюсь, поджимаю губы и гневно смотрю на своих заклятых и, кажется, уже бывших подружек.

Предательницы! Неужели они тоже в сговоре с Гориным? Иначе, о чём Рита с ним говорила утром около лужи, после чего он сразу мои вещи проверять прибежал?

— Нет, — девчонки растерянно переглядываются.

— Я, если что, так вообще ничего не понимаю, — добавляет Алина.

— До сих пор не догадались, кто эти кроссовочки передал? Интересно, как размер-то угадал?

Девчонки переводят взгляд с меня на обувь, а потом смотрят друг на друга. И тут в их глазах появляется понимание.

— Да ну? — шепчет Рита.

А Алина хмыкает:

— Ну да, это вполне в его стиле!

— Подачки раздавать? — холодно спрашиваю.

— Кроссовки, говорю, в его стиле!

— Ну да, точно, — соглашается Рита. — Явно подарок от Горина.

— Не подарок, а подачка, — поправляю бывшую подругу и снова отворачиваюсь лицом к стене.

— Блин, Сонь, ну ладно тебе! Может, он так вину заглаживает. Вообще-то, ты из-за него в лужу улетела, — Рита явно пытается оправдать мажора.

— Мне от него ничего не надо! Вот этого подарочка уже вполне достаточно, — поворачиваюсь, показываю пальцем на щёку и снова отворачиваюсь к стене. — Пусть Элинке своей хоть кроссовки, хоть носки, хоть шубы с бриллиантами дарит.

Девчонки замолкают, только тяжело вздыхают и мнутся за спиной.

— Девочки, унесите, пожалуйста, коробку, — тихо прошу.

Через некоторое время осторожно скрипит дверь. Оглядываюсь. Вдвоем пошли? Нет, Алинка ушла, а Рита сидит у стола и осуждающе на меня смотрит. Тяжело вздыхаю и сажусь на кровати.

— Тебе не кажется, что ты слишком категорична? — подруга нервно теребит рукав своей кофты.

— Нет, Рит, — качаю головой. — Это ты слишком хорошо о людях думаешь. А я в этой жизни столько уже повидала, что понимаю — бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и просто так, за красивые глазки, никто никому ничего не делает. За любое доброе дело, которое сделают, у тебя потом попросят оплату. И хорошо, если этот долг будет оплачен дружбой. Но можно ведь всё суметь извратить на свой лад. Не хочу ни от кого зависеть, и не хочу никому быть должна. Я сейчас временно сижу на вашей шее, и мне очень за это стыдно. Оправдываю себя только тем, что скоро стипендия, и я смогу вернуть всё, что задолжала.

Рита подскакивает со стула, быстрым шагом подходит ко мне, садится рядом и заглядывает в глаза.

— Ты знаешь, Сонь, всё-таки между одолжением и желанием сделать доброе дело разница есть. Но у меня складывается такое впечатление, что ты со своим стремлением к полной самостоятельности просто отказываешься её видеть.

Хочу, чтобы подруга оказалась права, очень хочу! Но не могу поверить в то, что Горин заделался добрым самаритянином.

— То есть, ты хочешь сказать, что вы ничего мажору про меня не говорили?

— А что мы про тебя должны были говорить? — Рита смотрит с искренним удивлением.

— Про то, что у меня одежды меньше, чем у церковной крысы, — внимательно слежу за реакцией девушки. — Около лужи Горин что-то у тебя спрашивал, я видела. А после пришёл в комнату и лазил по полкам. Причём, мою нашёл с первой попытки. И у меня по этому поводу возникает вопрос: что он спрашивал, и что ты ответила?

Рита смущается, теребит рукав несчастной кофты и, наконец, опускает глаза и тихо отвечает:

— Он спросил, почему тебе не во что переодеться?

Я тяжело вздыхаю.

— И что ты ответила?

Подруга окончательно смущается и прячет лицо в ладонях, а я понимаю, что сегодня произошла катастрофа покруче, чем драка за углом института.

— Рит, не молчи. Я ведь всё равно узнаю, будет только хуже.

Она отнимает руки от лица, выдыхает и, глядя мне прямо в глаза, выдаёт:

— Я ответила, что у тебя есть некоторые проблемы, но его это не касается.

На глазах подруги появляются слёзы.

— Сонь, ну, правда, я ведь ничего плохого не сказала. У всех бывают проблемы. Ну, что в этом такого?

С тяжелым стоном откидываюсь назад и опираюсь спиной о стену.

Вернувшаяся от айтишников Алина застаёт растерянную Риту и озлобленную меня.

— Девчонки… — начинает она с порога и осекается. — А что это у вас тут произошло? И что это с Ритой?.. Сооонь…

— Коробку отдала? — спрашиваю, игнорируя вопрос.

— Отдала, — кивает Алина и присаживается на другой край кровати. — Так что у вас случилось, пока меня не было?

Перевожу взгляд с расстроенной Риты на удивлённо взирающую на нас Алину.

— Девочки, — вздыхаю, — я вам очень благодарна за всё, что вы для меня делаете, и очень это ценю. Но, честное слово, давайте договоримся на будущее, что вы не будете выносить из этой комнаты то, о чём мы с вами здесь говорим. Люди ведь, по своей сути, разные. Одни пожалеют, другие высмеют, третьи осудят. Я не собираюсь выслушивать ни первых, ни вторых, ни третьих. Я — обычная студентка. Да, у меня сейчас трудный период, но это временно. Пройдет немного времени, и всё нормализуется. Так что давайте просто забудем эту историю, и больше не будем к ней возвращаться.

Девчонки согласно кивают. Алина, правда, не совсем понимает, о чём речь, а вот Рита после моих слов вытирает слёзы и бросается ко мне на шею. Плачем, обнимаемся, Алинка присоединяется и обнимает нас двоих.

Ревём, как три дуры. Вечный девчоночий ПМС — только что смеялись, и вот уже рыдаем, а через пять минут опять будем ржать.

Наконец, успокаиваемся, вытираем слёзы.

— Пошли готовить ужин, — Алина встает с кровати и идёт в сторону полки с посудой. — Сегодня у нас в меню макароны по-флотски. Нам понадобятся: банка тушёнки, пачка макарон и вкуснейший батон, посыпанный свежеобжаренными зёрнами кунжута. Истинное удовольствие для настоящих гурманов!

Алина ведёт себя как хозяюшка из рекламы майонеза, с придурковато-сладкой улыбкой демонстрируя нам продукты.

Мы с Ритой смеёмся над её выкрутасами. Ну, я же говорила, что через пять минут будем ржать.

— Кстати, — говорит Алина, подхватывая кастрюлю и нагоняя нас у самых дверей комнаты, — айтишники очень удивились, когда я им кроссовки отдала. Спрашивали, не перепутала ли я чего. А я сказала передать их Горину.

Непроизвольно морщусь.

— Алин, давай забудем эту историю, просила же. И вообще, девочки, — берусь за ручку двери, разворачиваюсь и строго смотрю на подруг. — Не было никаких кроссовок, никаких драк, никакого Горина. Меня сейчас вообще не интересуют отношения с парнями, и, уж тем более, с ним.

— А как же… — начинает Алина, но я её перебиваю.

— Всё, закрыли тему. Мне этот мажор абсолютно не интересен. Не был. Нет. И не будет. Точка.

Девчонки понятливо кивают.

Разворачиваюсь, открываю дверь… и застываю. Прямо за дверью, с занесённой для стука рукой, стоит тот, о ком я только что долго и громко распиналась.