Вторая в Наткиной жизни свадьба была не в пример торжественнее первой, хотя тоже была скромной. Но теперь хотя бы был и торжественный ужин, который Саша заказал в ресторане Советского, и были приглашены Игорь и Катя, Володя и Лена, Семен и еще несколько друзей Саши, и конечно Николай Иванович. Последний, немного смущаясь, спросил у молодоженов разрешения приехать на торжество… с соседкой, той самой Алевтиной Захаровной… Натка обняла его, радостно засмеявшись, и сказала, что они с Сашей будут очень-очень рады!
Были и цветы, тосты, поздравления и подарки, все то, чего не было в Наткиной жизни раньше. Непривычно блестело на пальце новое обручальное колечко, она уже отвыкала от украшений, а на шее – золотая цепочка с кулоном, подаренная Николаем Ивановичем и принадлежавшая раньше Сашиной маме.
Наткина жизнь наполнялась теперь чем-то новым, и это ей нравилось. Раньше она находила прелесть и покой в одиночестве, за высоким забором в своем дворе. А сейчас ей вдруг стало нравиться, когда дом звенел смехом, когда приезжал Николай Иванович, и у них с Алешкой начинались шумные игры и разговоры, когда приходила Катя с ребятишками и мужем, когда приезжал Семен с гостинцами в виде лесной земляники и щавеля. А через несколько недель после свадьбы Натка поняла, что скоро их семья увеличится еще на одного человечка.
Саша продолжал ездить в город на дежурства, и Натка с нетерпением ждала его возвращения, чтобы сообщить мужу новость. Сама она взяла отпуск, чтобы побыть дома с Алешкой, а тот попросился в гости к деду Николаю, прихватив с собой Бурана. А Наталья занялась домашними делами, задумав поменять шторы на окнах.
Через приоткрытое окно она не сразу услышала негромкий стук в запертую по ее обыкновению калитку. Стук не был похож на веселое Катеринино постукивание, а у Саши и вовсе имелись ключи – он сам сделал внутренний замок на калитке, чтобы было удобнее. Натка оставила на подоконнике новую штору и пошла во двор.
– Кто там? – спросила она, не спеша отпирать.
– Наташа, это я, – послышался женский голос, давно знакомый голос Елизаветы Александровны, – Я… ты прости, что я пришла, прошу – отвори, я недолго буду.
Натка покачала головой, но что-то в голосе бывшей свекрови заставило ее отпереть замок. Не старая еще женщина, убитая горем, была теперь похожа на древнюю старуху… темный платок, повязанный по самые глаза, оттенял бледную кожу лица.
– Я вот… принесла тебе документ о смерти Андрюши, – суетливо заговорила она, будто боясь, что Натка просто захлопнет калитку перед нею. – Тебе ведь нужно, оформишь на Алешу, что полагается по утере отца.
– Здравствуйте, Елизавета Александровна. Спасибо, что принесли. Проходите, что ж на улице стоять.
– Я вот тут посижу, на скамье, в дом не пойду, – сказала женщина, – не долго побуду, автобус скоро.
Натка промолчала, не стала уговаривать непредсказуемую свою гостью – кто знает, с чем она сегодня явилась во двор, с каким настроем. Елизавета не глядела ни на нее, ни по сторонам, просто сидела на скамье, вперив глаза перед собою, и Натка осторожно присела рядом с нею, а та вдруг неожиданно заговорила… Голос ее звучал непривычно, без обычного напора и высокомерия, говорила Елизавета, как обычная женщина, только очень несчастная.
– Ты, Наталья, меня не простишь никогда, я знаю, да я и не за тем пришла. Повиниться сама перед тобой хочу, кто знает, может и моя смерть уж рядом где-то ходит… Я виновата, что сыночка моего не стало так рано, все я думала – я лучше знаю, что ему нужно… А теперь, что уж говорить, может, и жив бы был Андрюша, если б с тобой-то жил. Не дала я ему жизни, не отпустила… Страшно меня Господь за все наказал, не замолить уже греха-то, и сыночка не вернуть, с тем до смерти и буду маяться.
– Елизавета Александровна… вы себя-то не вините уж во всем. Все мы свою судьбу имеем, – тихо сказала Натка. – Вот и Андрей… своя у него жизнь, своя судьба была.
Натка не знала, как сказать безутешной матери, что сам ее сын выбор делал, и если бы хотел, то и мог бы все по-другому повернуть, да видно, духу не хватило.
– Андрюша говорил, что ты снова замуж вышла, – сказала Елизавета. – Ты не думай, я не с осуждением! Это хорошо, что вышла. Хороший человек? Алешу-то принял?
– Хороший. И Алеша его принял.
– Да, дети людей знают, кто к ним с добром. Ты если позволишь, я на Алешу в сберкассе книжку открою, до совершеннолетия, после скажешь ему, что от бабки. Или, если сейчас нужны тебе средства, так ты скажи, я помогать стану. Старшего-то сына сноха меня не жалует, да оно и понятно – характер у меня неподходящий… да и внуков по той стороне ко мне не приучила, больше к своей матери водила, те и знают ту бабушку. Ну, я и не хожу часто, что ходить, где тебе не рады. Одна я осталась, вот так вот, Наташа, Бог меня за то покарал, что не приветила я тебя, сироту, не обогрела…
Впервые Натка видела на глазах бывшей свекрови искренние слезы, не наигранное, настоящее горе… У самой сердечко сжалось от жалости, но уж очень радостной и счастливой была теперь ее жизнь, потому она даже и не злилась уже на эту женщину.
– Елизавета Александровна, сейчас Алеши нет дома, в гости уехал. А вы к нам приезжайте, как вам самой захочется. Не сразу, конечно, но со временем, кто знает, может все у нас и наладится, Алеша будет бабушку свою знать.
Калитка неожиданно отворилась и в ней показалась внушительная Сашина фигура, а Натка за трудным разговором и не услышала, что его машина ко двору подъехала.
– Здравствуйте! Натусь, я привез то, что ты в городе заказывала. – Саша глянул на сидевшую возле калитки женщину, подумав, что это снова к Натке пришла заказчица на пошив.
– Саша, привет! – Натка поднялась навстречу мужу. – Познакомься, это Алешина бабушка… Елизавета Александровна.
– Я… здравствуйте. – Елизавета глянула чуть испуганно, думая, что не приветит ее новый Натальин муж, выгонит со двора. – Документ Наташе приехала отдать… пора мне, я пойду, скоро автобус на Озерки.
– До автобуса-то долго еще, – сказала Натка, – посидите у нас.
– А что же вы во дворе? Что в дом не идете? – спросил добродушно Саша. – Пойдемте, хоть чайку на дорожку.
– И правда, пойдемте! – улыбнулась Натка.
В кухне на плите заворчал чайник, Елизавета сидела на диване рядом с Натальей. В руках у женщин были фотографии Алешки – из садика, школы, просто фото, сделанное в городском ателье, когда Натка ездила лечить ногу…
– На Андрюшу похож, – вдруг тепло и по-доброму, будто настоящая бабушка, сказала Елизавета. – И твоего немного есть, вот бровки складывает, как ты… А глаза – Андрюшины. Ох…
Не мешала ей Натка переживать, передумывать все, что скрежетало в душе и больно ранило, ушла в кухню к Саше, накрывать чай, пусть простит сама себя Елизавета…