– Я считаю, что тебе не стоит туда ехать, – сказал Саша, когда Натка поведала ему о визите Юрия Георгиевича. – Зачем себе нервы мотать! В твоем положении это вредно! Я сам к нему съезжу и поговорю как мужик с мужиком, пусть сам со своей матерью разговаривает и все у нее выпытывает! А если она не знает, где твоя мама похоронена, то пусть так прямо и скажет! Сами найдем, через архивы и прочие учреждения!
– Как с мужиком? – Натка грустно усмехнулась. – Это не про него. Юрий Георгиевич – существо нежное… не каждая женщина на такое способна. Саш, ты не думай, что я как-то расстраиваюсь из-за них, нет! Еще чего, себе во вред и малышу! Мне… даже приятно, если честно, видеть, как он егозит и выворачивается, лишь бы себя обелить! И я очень хотела бы вообще увидеть, как его мать мне в глаза посмотрит! Давай поедем, а? Да и насчет архивов… бабушка Дарья знала, я думаю, где мама похоронена, только мне вот не сказала. Уезжала иногда в город по делам, накануне моего дня рождения, а значит, и маминой кончины, наверное, навестить могилку… Я как-то спросила, так она накричала на меня и обещала побить, если еще заикнусь. Ну, посмотрим, что теперь эта… родственница скажет.
– Нехорошо, конечно, такое говорить, – проворчал Саша, – но как бы бабка там не померла от такого нервного напряжения! Увидит тебя и все – покупай белые тапки! Мы же будем виноваты!
Натка рассмеялась: как-то не зло, по-доброму сказал это Саша. Она обняла его, прижалась к груди, слушая стук любимого сердца.
– Это куда вы поехать собираетесь, в город? – заглянул в кухню Алешка. – Я тогда к деду Коле, если вам по пути! И Буранку возьмем!
– По пути, как не по пути. В город поедем, – ответил Саша, – вас тогда к деду забросим, сами по делам, а потом и мы к деду. Да, Натусь?
– Да, давайте тогда собираться.
Никогда еще в своей жизни Натка не подбирала наряд так тщательно. Она намеренно надела свое любимое платье, белое, в синий цветочек и с синим кантом. Она шила его сама, увидев такое платье на своей матери, на одной из сохранившихся фотографий. Босоножки на тоненьком ремешке и маленькая плетеная сумочка дополнили наряд, и Натка заулыбалась, увидев, как Алешка восхищенно замер при виде ее. Показавшись на крыльце дома, она поймала на себе еще один восхищенный взгляд – это Саша открывал ворота, чтобы вывести машину со двора.
Возле дома, адрес которого был указан Юрием Георгиевичем, они с Сашей оказались как раз в то самое время, как и обещала Натка, – во второй половине дня.
– И не думай, одна не пойдешь! – отрезал Саша. – Одну не пущу, что хочешь говори, а я с тобой!
– Я и не собиралась идти туда без тебя. Ты – моя семья, и, если кто-то желает говорить со мной, пусть говорит в присутствии моей семьи!
Дом, у которого они остановились, сиял ухоженной территорией вокруг, стены красного кирпича и сама архитектура назывались в народе «правительственными домами», квартиры там были не маленькой площади и их давали крупным партийным работникам.
Поднявшись по широкой лестнице на третий этаж, Саша взял Натку за руку и нажал кнопку дверного звонка. За дверью раздались торопливые шаги и дверь им отворил сам Юрий Георгиевич. Он побледнел, когда увидел Натку, но справился с собой:
– Здравствуйте, хорошо, что вы приехали. Я на сегодня специально взял отгул. Проходите, мама вас ждет.
Саша разглядывал убранство квартиры, а вот Натка не видела ничего вокруг себя. Юрий Георгиевич исчез в одной из комнат, быстро вернулся обратно и сказал Натке:
– Она вас одну видеть хочет, а мы тут вас подождем, идите.
Натка кивнула Саше, он глазами указал ей на кресло возле самой двери комнаты и тут же в него уселся, когда она взялась за ручку двери.
В комнате, куда она вошла, было множество шкафов с книгами, большой письменный стол расположился у окна, вот как раз возле него в инвалидном кресле и сидела женщина. Ноги ее были накрыты пледом, было видно, что она готовилась к этой встрече – седые волосы были собраны в прическу, а губы чуть подкрашены помадой.
Увидев вошедшую Натку, женщина чуть вскрикнула, и довольная произведенным эффектом Натка увидела, как та чуть подняла руку, будто защищаясь от чего-то… или от кого-то.
– Ты похожа на мать, – после недолгого молчания проговорила женщина. – Просто вылитая Элеонора. А я Юре не поверила, когда он рассказал про тебя. Хотя… бабка твоя тоже говорила мне, что ты копия своей матери.
– Вы… были знакомы с бабушкой?
– Конечно! Она приходила ко мне в институт. Говорила о тебе. Зови меня Вероника Эдуардовна.
Натка молчала. Ей не хотелось ни о чем просить эту женщину, в чьем голосе она слышала все, что угодно, но только не сожаление о содеянном много лет назад.
– Бабушка умерла, не успев сказать мне, где мама похоронена. Я пришла спросить вас, если это знаете вы – скажите мне. И я больше вас не потревожу.
– Что у тебя с ногами? Вылечила? – не отвечая на вопросы, спросила Вероника Эдуардовна.
– Вылечила. Но вас это не касается, – ответила Натка.
– Меня винишь в том, что с твоей матерью случилось? Злишься на меня? А между прочим, зря! Я предлагала ей тогда… избавиться от нежеланной беременности, она сама уперлась! Ты, как мать, позволила бы сломать жизнь своему сыну? То, что Элеонора была готова сломать свою судьбу – это ее дело, но Юра – мой единственный сын! Я не могла этого позволить, и сказала ей правду! Твоя мать сама погубила себя! А я просто не позволила ей сделать то же самое с моим сыном!
– Замолчите! – крикнула Натка. – Вы… сломали судьбу не только моей мамы. Посмотрите на своего единственного сына – его съела эта вина, превратила в дрожащее… ничто! Отвечайте на мой вопрос, и закончим этот разговор! Я вам не судья! Но, как я вижу, перед своим Судьей вы сами скоро предстанете, там вам и ответ держать!
Вероника Эдуардовна внимательно смотрела на Натку, ни один мускул не дрогнул на ее бледном лице. Помолчав, она сказала:
– Характер у тебя не материн. Скорее, наверное, бабкин. Ты права – я сама за все отвечу. И очень скоро. А ты… возьми на память, вон там на столе коробка. Это тебе, ты ведь тоже часть нашей семьи, как бы там ни было! Пусть будет у тебя, фамильная вещь.
Она указала на большой бархатный футляр, стоящий на краю стола, а сама взяла листок бумаги и стала что-то на нем чертить и писать. Натка протянула руку и открыла футляр – внутри, на темном бархате лежало красивое колье. Камни в нем блестели и переливались всеми цветами радуги, и Натка поняла, что вещь эта стоит немалых денег.
– Вот, я написала записку сторожу кладбища. Он тебя проводит. Ну, и схема, на всякий случай. Только ты не говори Юре… отцу своему не говори, где твоя мать похоронена. А то он устроит там мавзолей. Ты права, он не смог позабыть Элеонору, потому и жена от него ушла, это все погубило его карьеру… И дети его знать не хотят, да и меня… не жалуют. Вот тебе правда, которую ты хотела! Бери колье, оно старинное, и дорогое… как компенсация тебе… за все.
Натка взяла из рук старухи два листка с записями, прочитала там каждую букву, каждый символ, чтобы удостовериться, что ей все понятно. Потом взмахнула рукой, и на пол полетел бархатный футляр вместе с колье. Ударившись о натертый до блеска паркет, футляр раскрылся, содержимое выпало. Все это так и осталось лежать на полу, когда Натка, не произнеся ни слова на прощанье, вышла из комнаты.